Джон Голсуорси - Остров фарисеев. Путь святого. Гротески (сборник)

• Название: Остров фарисеев. Путь святого. Гротески (сборник)
• Автор: Джон Голсуорси
• Жанр: Литература 20
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-699-91713-6

В сборник вошли яркие романы английского писателя, драматурга, поэта, публициста и литературного критика Джона Голсуорси. В романе «Остров фарисеев» сатирическое начало превозобладает над лирическим, и его герой Дик Шелтон жертвует личным счастьем, восстав против лицемерия респектабельного общества. Роман «Путь святого» заставляет задуматься над духовными проблемами, которые остаются актуальными и для современного человека. А «Гротески» во всем блеске представляют талант Джона Голсуорси-сатирика. Джон Голсуорси был удостоен Нобелевской премии в 1932 году.

---

Теперь уже дождь лил как из ведра, и все заспешили, ища, куда бы укрыться. На повороте Шелтон оглянулся и различил вдали силуэт Антонии – она ехала не торопясь, запрокинув голову и наслаждаясь ливнем. И зачем только она догоняла его, а уж если решила догнать, то почему не воспользовалась этой минутой счастья, ниспосланной свыше? Ему казалось преступлением упустить такой случай; не доезжая до ворот, он снова оглянулся в надежде, что она сменила гнев на милость.

Раздражение его скоро прошло, но желание видеть Антонию осталось. Что могло быть прекраснее ее в ту минуту, когда она ехала, запрокинув голову, подставив лицо дождю? Она, как видно, любит дождь; он служит ей таким хорошим фоном – гораздо лучшим, чем солнечные дали юга. Да, она англичанка до кончиков ногтей! Шелтон вернулся домой расстроенный и озадаченный. Феррана не было, и в тот день он вообще не явился.

Это послужило Шелтону лишним доказательством деликатности молодого иностранца, которая как-то уживалась в нем с цинизмом.

К вечеру Шелтон получил записку.

«Видите ли, Дик, – прочел он, – мне не следовало бы к Вам подъезжать, но я словно совсем лишилась рассудка: здесь, дома, все кажется мне таким восхитительным – даже душный старый Лондон. Конечно, мне страшно хотелось поговорить с Вами – ведь очень многое трудно выразить на бумаге, но потом я пожалела бы об этом. Я все рассказала маме. Она считает, что я поступила совершенно правильно, но она вряд ли поняла, в чем, собственно говоря, дело. Вы, наверное, согласитесь со мной, что самое главное в жизни – иметь идеал и так бережно охранять его, чтобы всегда было к чему стремиться, и сознавать… мне трудно выразить свою мысль».

Шелтон закурил и нахмурился. Как странно, что Антония придает куда больше значения какому-то «идеалу», чем их встрече – первой и единственной за много недель. «Пожалуй, она права, – подумал он, – пожалуй, права. Напрасно я пытался заговорить с ней!» Но на самом деле он вовсе не считал, что она права.

Глава XIII В гостях

Во вторник утром Шелтон отправился бродить по городу и дошел до Пэддингтонского вокзала, надеясь увидеть Антонию, которая в этот день уезжала в Холм-Окс; но боязнь показаться смешным, с детства прививавшаяся ему, была так сильна, что он не решился войти в вокзал и там дождаться приезда Антонии. Повернув назад, он с тяжелым чувством разочарования снова прошел весь путь от Прэд-стрит до Хайд-парка и, войдя за ограду, уже больше не пытался подстерегать свою невесту. Днем он нанес несколько визитов, главным образом ее родне, и, выбрав в поверенные тетушку Шарлотту, с грустью поведал ей о своей встрече с Антонией на Роттен-роу. Но тетушка только сказала «как мило», а в ответ на его попытку растолковать ей свои сомнения пролепетала, что это «даже романтично, не правда ли?».

– И все же мне очень тяжело, – сказал Шелтон.

Ушел он от нее с чувством глубокой тоски.

Когда он переодевался к обеду, взгляд его упал на карточку с приглашением в гости от одной из его двоюродных сестер. Муж ее был композитор, и у Шелтона мелькнула мысль, что в доме композитора должно дышаться необычайно свободно. И вот, пообедав в клубе, он отправился в Челси. Гостей принимали в большой комнате на первом этаже; когда Шелтон вошел, в ней было уже полно народу. Гости стояли и сидели группами, с застывшими улыбками на губах, и свет ламп, прикрытых матовыми шарами, падал бликами на головы, руки, плечи. Кто-то только что исполнил на рояле собственное произведение. Человек опытный сразу сумел бы отличить среди аплодировавших гостей музыкантов-профессионалов, ибо глаза их горели и они выражали свой восторг с весьма кислой улыбкой. Их крепко спаяла между собой чисто сектантская нетерпимость, и они с таким единодушным пренебрежением передергивали плечами, словно одно из высоких окон вдруг растворилось и в комнату ворвалась струя холодного майского воздуха.

Шелтон подошел к своей двоюродной сестре – хрупкой седой даме в черном бархатном платье, отделанном венецианским кружевом. Улыбаясь лучистыми глазами, она стояла и разговаривала с ним до тех пор, пока, следуя установившемуся на подобных приемах обычаю, ей как хозяйке дома не пришлось прервать разговор именно в ту минуту, когда он стал интересовать Шелтона. Тогда Шелтон был передан на попечение другой дамы, уже беседовавшей с двумя джентльменами, и так как беседа у них шла чрезвычайно оживленная, Шелтону оставалось лишь взять на себя роль слушателя. Он почему-то ожидал, что здесь будут обсуждать серьезные вопросы, но, прислушавшись, понял, что все занимаются сплетнями или с серьезным видом толкуют о том, куда поехать летом или где найти новую прислугу. С кофейными чашечками в руках они разбирали по косточкам своих собратьев по профессии, точь-в-точь как это делали в прошлый раз его приятели из высшего света, разбирая своих собратьев по «шикарному» обществу, и на всех лицах отражался блеск натертых полов, золотых рам и рояля. Шелтон с чувством глубокой тоски переходил от группы к группе.

Под японской гравюрой стоял, вытянув руку ладонью кверху, высокий, представительный мужчина; его грузное тело и тонкие ноги подрагивали в такт модуляции вкрадчивого голоса.

– Война не есть необходимость, – говорил он. – Война не есть необходимость. Надеюсь, я достаточно ясно выражаю свои мысли. Война не есть необходимость; она вызывается разделением людей на нации, но ведь и нации не необходимы. – Он склонил голову набок. – Зачем существуют нации? Уничтожим границы, и пусть идет война в торговле. Если, к примеру, я вижу, что Франция заинтересовалась Брайтоном, – он почти совсем положил голову на плечо и улыбнулся Шелтону, – что я делаю? Говорю: «Руки прочь»? Нет. «Берите, – говорю я, – берите!» – И он хитро усмехнулся. – Но вы думаете, французы взяли бы Брайтон?

Шелтон как зачарованный следил за его вкрадчиво-мягкими жестами.

– Солдат, – продолжал мужчина, стоявший под гравюрой, – в умственном, да, в умственном отношении, естественно, стоит на более низкой ступени, нежели филантроп. Он не так остро ощущает страдания, он вознаграждает себя за них громкой славой. Вы со мной согласны? – И он помолчал немного для большей убедительности. – Скажем – в чисто отвлеченном плане, – я страдаю; но разве я говорю об этом? – Однако, заметив чей-то пристальный взгляд, устремленный на его дородную фигуру, он решил пояснить свою мысль на другом примере: – Скажем, у меня есть акр земли и корова, и у моего брата есть акр земли и корова – разве я стремлюсь отобрать их у него?

– Но, может быть, вы слабее брата? – рискнул вставить Шелтон.

– Ах, оставьте! Взять хотя бы положение женщин: что до меня, то я считаю наши законы о браке просто варварскими!

Впервые в жизни Шелтон почувствовал уважение к этим законам; он развел руками и, опасаясь, как бы дальнейшая беседа не опровергла все его прочно устоявшиеся воззрения, поспешил присоединиться к другой группе гостей. Среди них стоял, весь изогнувшись, какой-то ирландский скульптор и с жаром утверждал:

– Люди труда, черт бы их всех побрал, совсем не такие уж невежды…

А какой-то шотландский художник, с усмешкой слушавший его, очевидно, пытался доказать ложность этого утверждения, которое, по его мнению, относилось и к буржуазии. И хотя Шелтон был согласен с ирландцем, он немного испугался его непомерной горячности. А рядом, под сенью пышной шевелюры какого-то сочинителя романсов, две американки беседовали о чувствах, которые пробуждают в них оперы Вагнера.

– Они рождают во мне какое-то странное состояние, – сказала та, что потоньше.

– Они божественны, – сказала та, что потолще.

– Не знаю, право, можно ли назвать божественными чисто плотские вожделения, – возразила та, что потоньше, заглядывая в глаза сочинителю романсов.

Вокруг стоял гул голосов, вились клубы табачного дыма, а Шелтона неотступно преследовало ощущение, что все здесь происходящее – не более как следование определенному ритуалу. Он оказался зажатым между каким-то голландцем и прусским поэтом, но, не понимая ни того, ни другого, придал лицу возможно более умное выражение и стал раздумывать о том, что для человека свободной профессии, видимо, столь же обязательна оригинальность мнений, как для обычных людей отсутствие таковой. Он невольно спрашивал себя: а что, если все они зависят друг от друга в такой же мере, как обитатели Кенсингтона? Что, если они, подобно паровозам, совсем не смогут двигаться без этой возможности выпускать пар? Да и вообще, что от них останется, когда весь пар выйдет? Только что кончил играть скрипач, и в группе гостей, рядом с которой стоял Шелтон, тотчас заговорили об этике. Честолюбивые мечты витали в воздухе, словно стаи голодных призраков. И Шелтон вдруг понял, что мысли хороши только тогда, когда их не высказывают вслух.

Снова заиграл скрипач.

– Пребожественно! – вдруг воскликнул по-английски прусский поэт, как только умолкла скрипка. – Kolossal! Aber, wie er ist grossartig![17]