Петр Мохирев - По велению души

• Название: По велению души
• Автор: Петр Мохирев
• Жанр: Русское современное

Это повествование о тех людях, которые сильно верили в Бога и уходили от притеснения властей и коллективизации из центральной части России в Восточную Сибирь. Вера их была так крепка, что многие умирали в дороге от голода и лишений, но они шли, шли…

---

По велению души Петр Федорович Мохирев

© Петр Федорович Мохирев, 2016

ISBN 978-5-4483-2245-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

1.На всё воля Божья

Тревожно шумели деревья. Они стояли ещё мёрзлые, не проснувшиеся от сильных трескучих морозов, с громадными комьями снега на ветках. Некоторые комья, с приходом первых оттепелей и южных весенних ветров не смогли удержаться и упали сразу, оставив на поверхности снега округлые ямы, другие же держались довольно крепко, пока яркие, тёплые солнечные лучи не начнут их подогревать с южной стороны и тогда они также не выдержат и свалятся на лежащий на земле снег, заставив освободившиеся ветви подпрыгнуть и ещё потом долго раскачиваться. Стояла середина марта, утром обычно хорошо подмораживало, к середине дня резко теплело, и начинал дуть ветер, в ответ на это деревья начинали шуметь и сбрасывать с себя накопившиеся за длинную зиму запасы снега. Иногда ветер дул со снегом и всё вокруг белело, натоптанная лыжница впереди едва виднелась, петляя среди толстых елей и пихт. Лесная дорога была обыкновенной натоптанной за зиму лыжницей, здесь ходили охотники и местные жители от станка к станку по каким-то своим, так необходимым им делам. Тропинка была твёрдой, вот некоторые путники и ходили по ней прямо без лыж. Бровки по краям были довольно высокие, снега за длинную зиму нападало много, поэтому если кто-то вдруг нечаянно наступал мимо тропинки, то проваливался по пояс и потом долго барахтался в снегу, не находя на что опереться.

По лесной зимней дороге шла семья из семи человек. Первыми, с гружёной нартой тащились двое пацанов – Ванька и Юрка. Ванька был старшим, ему недавно исполнилось четырнадцать лет, при разговорах голос его уже не звенел мальчишеским фальцетом, а чем-то напоминал мужской, поэтому он всю дорогу старался командовать своим младшим братом – куда ему лучше встать, как толкать, или тянуть лямку, иногда даже не выдерживал и давал Юрке подзатыльник. Ванька был длинноногим худым подростком, с несколько вытянутым лицом, с острым подбородком и длинной шеей. Когда не стало отца, на него свалилась вся деревенская работа по хозяйству – таскал воду, заготавливал дрова, топил печку, копался в огороде, следил за младшими сёстрами и братьями. Мать и старшие сёстры постоянно были заняты в колхозе. Между делом Ванька научился у своего дядьки обращаться со столярным инструментом и как говорили, получалось это у него довольно не плохо. Одет он был во всё отцовское – на голове потрёпанная шапка-ушанка, на себе стежёная ватная фуфайка, на ногах пропитанные дёгтем бродни. Вся одежда была ему ещё довольно великовата, да ничего другого не было в их скромном хозяйстве. Юрка был младше на два года, значительно ниже ростом, худенький, но подвижный и живой, с большими голубыми глазами, возле которых проглядывали реденькие веснушки. Верхняя одежда у него была вся сшита материными руками ещё на Ваньку и доставшаяся ему по наследству, на ногах старенькие, подшитые снизу и загнутые сверху катанки.

Ванька тащил нарту впереди, накинув петлю, завязанную на конце верёвки, через голову на грудь. Юрка толкал сзади, когда же тропинка шла под уклон, он раскатывал нарту и, прыгая на задники, кричал Ваньке – «Берегись, ноги оттопчу!». Ванька переходил на бег, неуклюже семеня большими броднями и, оглядываясь на ходу, показывал Юрке кулак и кричал в ответ – «Погоди у меня, заработаешь, кошка скребёт на свой хребёт!». За ними семенила семилетняя Ирка, голова и шея у неё были завязаны так, что концы старенькой материной шали сходились где-то на пояснице, что делало её несколько неуклюжей.

На ногах у неё были надеты самокатанные, ещё сделанные отцом валенки, они были ей несколько велики и чтобы ноги в них не болтались, туда были подложены стельки из сена, а на ноги намотаны портянки. Иногда валенки подводили девчонку, особенно когда тропинка спускалась под уклон и где она была лыжами накатана почти что до льда, и тогда Ирка поскальзывалась и падала. После этого она начинала хныкать, барахтаться, подниматься, иногда при этом снова поскальзывалась и падала, пока шедшая сзади Евдокия не подхватывала её за шиворот одной рукой и не ставила обратно на тропинку. Евдокия здесь была самой старшей из детей, ей было уже пятнадцать. Тащиться с гружеными нартами тяжело и жарко, она постоянно расстёгивала пуговицы своей фуфайки, но платок с головы снимать боялась, можно и простыть, вон Сашка кашляет вовсю, весь день едет в санках, это идти по дороге, да ещё с такой нагрузкой, конечно жарко будет, а он весь день сидит, вот и простыл видать мальчишка. Ему всего три года, но он ещё совсем не ходит, вернее в год уже начинал ходить не много, но военные и послевоенные годы были в деревне голодными, жили в основном на одной картошке, да и той частенько не хватало, и Сашка так и не научился передвигаться на собственных ногах, силы в них не доставало. Сашку тянула на лёгких самодельных санках мать, она привязала верёвку санок к себе за пояс, сама же толкала сзади нарту, помогая Евдокии. Чтобы было удобнее, она вырубила крепкую сухую палку и, упираясь ею в задок саней, наваливалась всем своим телом, напрягала жилы и толкала, приговаривая.

– Господи, Иисусе Христе сыне Божий, помилуй нас грешных и спаси наши души. Пресвятая Богородица, приведи нас к тому, чтобы мы преодолели эту таёжную дорогу, чтобы не сгинули мы в этом дремучем и страшном лесу, ведь идём мы на север для того, чтобы быть подальше от мирской греховодной жизни, души спасать.

Феврусье, матери такого большого семейства, женщине худенькой, среднего роста, подвижной и энергичной, было сорок лет отроду и она сама себе наверное толком не могла объяснить, как же она решилась с малыми детьми на такой опасный и далёкий переход в северный край, бросив родной дом. Прошло уже почти два года, как закончилась война, и в родной деревне Сушняки ей никак не хотелось оставаться – постоянный голод, нужда, о Боге совсем все забывать стали, в доме всё напоминало о муже, который погиб на фронте в последние дни войны. А там, на севере, в далёкой лесной деревне Подбель, жила родная старшая сестра, Сальникова Агафья Александровна, она была женщиной верующей и очень набожной и, как только было с кем, в очередной раз отправляла весточку Феврусье, «колхоз – это большой грех, не отмолишься потом, беги оттуда вместе с детьми подальше от греха, спасай души, свою и своих детей, пока не поздно».

Нарты иногда скатывались повдоль тропинки к высокой обочине, бортом цепляли снег и упирались, приходилось снова напрягать силы, чтобы вытащить их обратно. В нартах, закутанная в старенькое бязевое одеяло поверх одежды, сидела на мешках ещё одна девочка – пятилетняя Машка, её иногда вытаскивали из нарт и пускали бежать вслед за Иркой, чтобы погреться, но Машка быстро уставала, начинала хныкать, и её сажали обратно в нарты. С утра, по подмороженному снегу нарты бойко катились и поскрипывали, к обеду становилось теплее и нарты катились по дороге тихо, если тропинка шла на подъём, всем приходилось упираться, если же вниз под склон, можно и расслабиться, выпрямить спины. В основном же местность шла ровная. Молча делая своё дело, Феврусья вспоминала всю свою жизнь, она и не напрягалась вспоминать, не морщила лоб, картины из пройденной за сорок лет жизни сами возникали перед глазами, то из детской, то из взрослой. Вспоминалось и хорошее, и плохое, наверное потому, что загружены были лишь мышцы тела, а мозг был свободен.

Феврусья родилась в семье зажиточного купца второй гильдии Александра Ивановича Кобелева в 1907 году, в деревне Малая Уса, что не Урале, в Пермской губернии. Отец весьма успешно торговал мануфактурой и даже сумел сохранить кой – какие остатки былой роскоши после страшных разрушений опустошительной революции и гражданской войны. Замуж она вышла в пятнадцать лет, за очень бедного деревенского парня – Харлампия. Тот был высоким, симпатичным и уж очень весёлым. Бывало на вечёрках, что спеть, что сплясать, что прибаутку какую рассказать, везде Харлампий первый. Отец любил Феврусью и никак её не хотел отпускать за Харлампия.

– Дочка, да посмотри какой он бедный, ведь ничего за душой у него нету, как жить-то будете, чем семью кормить? Не пущу за этого босяка. Его семья за всю свою жизнь и пшеничного хлеба то поди не едала.

Феврусья расплакалась.

– Тятя, да он самый лучший, самый хороший в деревне, а не отпустите, так с мирянином Митькой убегу из дому.

Семья Александра Ивановича крепко держалась православной веры и в мирскую семью отпускать дочь, значило бы совсем погубить её душу, да и не мог долго противиться отец желанию любимой дочери, тем более в таком важном для неё вопросе, как замужество, так и вышла Феврусья за Харлампия. Невесту к жениху везли на разнаряженной тройке, что было в те времена в деревне большой редкостью, а на свадьбе бабки, глядя на невесту, шептались между собой – «какая же она молоденькая, да бастенькая». Жили бедно, едва сводя концы с концами, в деревне Аманиева, Елововского района, Харлампий больше работал в наёмниках – выделывал кожи, ухаживал за скотиной, заготавливал дрова и сено, хорошо обращался с топором – деревенскую работу он всю умел делать, по жизни он оказался не только весёлым, но и несколько беспечным, любил и за юбками бегать. Феврусья занималась домашним хозяйством, да рожала и воспитывала детей.