Марина Черносвитова - Рина Грушева. Издание четвёртое. Полное

• Название: Рина Грушева. Издание четвёртое. Полное
• Автор: Марина Черносвитова
• Жанр: Научная Фантастика

Это невыдуманная история, которая уже 25 лет является бестселлером. Это – роман. Какой? Фантастический, пророческий – будет судить читатель… Нет, Рина Грушева – не продолжение историй, начатых Мэри Шелли и Булгаковым. Скорее, читатель будет во власти других ассоциаций: «Признания авантюриста Феликса Круля» Т. Манна, «Степной волк» Г. Гессе и, конечно, «Homo Faber» Макса Фриша. При таком высоком уровне духовности и глубины сопереживания роман читается легко и просто. И в этом его… ловушка!

---

– Наверное, тоже голодные, – подумала Света и сказала, – потерпите, сейчас и вас накормлю!

Она открыла холодильник и начала искать, что можно было бы дать кошкам и себе приготовить поесть…

– Побыстрее, пожалуйста, Света! Страшно проголодалась! – вдруг сказала кошка, спрыгнув с холодильника и, начав тереться о Светины ноги.

Света не могла еще ничего понять, что произошло, что кошка заговорила человеческим голосом, как кот тоже спрыгнул со стула и добавил:

– Я тоже с утра ничего не ел… Маковой росинки во рту не было!

И тоже начал тереться о ноги хозяйки. Тут до Светы дошло, что кошки говорят с ней человеческим голосом! Она замерла, зачем-то протерла глаза, захихикала и, громко скандируя слова, произнесла:

– У меня кошки заговорили человеческим голосом… Факт! Ха-ха!

– Есть давай! – громко потребовали кошки и сели в ряд перед ней.

– Кошки не могут говорить! – громко и отчетливо произнесла Света, глядя на животных… При этом почувствовала, что не может пошевелить ни рукой, ни ногой. Холодильник так и оставался открытым.

– Ха-ха-ха! – захохотали кошки.

– Наверняка переутомилась! Да из-за развода тоже ведь нервничала…, – стала успокаивать себя Света, не отводя глаз от кошек и, с ужасом ожидая, что они опять заговорят! Кошки отвернулись от Светы и медленно пошли к своим мискам. Подойдя к ним, тронули их лапками и, повернувшись к Свете, хором сказали:

– У Инны Михайловны такого безобразия, чтобы наши миски были пустыми, никогда не случалось!

А кошка добавила:

– Есть давай! Что стоишь, дура-дурой!

Света плюхнулась, как подкошенная на пол и посмотрела на газовую плиту, подумала, что может быть, газ забыла закрыть, и сейчас угорела? Но с газовой плитой все было в порядке. «Шизуха началась!», – покорно подумала Света, и стала лениво вспоминать, что она знает о шизофрении…

– Это у тебя от сексуальной неудовлетворенности! – словно прочитав ее мысли, сказала кошка.

Кот же добавил:

– Зачем Петра выгнала?!

«Ладно, ладно…» – про себя промолвила Света и решила ни в коем случае не вступать с кошками в разговор, а попытаться заняться делом. Она вынула из холодильника молоко и поставила его на стол, не смотря в сторону кошек. Они пока молчали. Потом достала картофель и высыпала его в раковину, чтобы почистить, включила воду, пододвинула к раковине стул, взяла нож и… крепко уснула… Такой и застала дочку Инна Михайловна – глубоко спящей, с ножом в руке и нечищеной картошкой в раковине…

– Уморилась, дочка! – Вздохнула мать. Кошки шмыгнули на улицу в полуоткрытую дверь…

Бабка Люба Муханова жила одиноко в собственном деревянном доме на улице Лесная. На этой улице сплошь стоят деревянные избы, и является она окраиной поселка. Прямо перпендикулярно ей проходит Октябрьская железная дорога «Москва – Санкт-Петербург». Все, что находится по левую сторону железной дороги, является государственным заповедником. По правую сторону – угодьями Завидовского охотничьего хозяйства. Утки и гуси часто пролетали над крышей бабки Любкиного дома. Была бы она охотником, она могла бы стрелять в них, но только из правого окна. Если бы стреляла из левого окна, то значит, – занимается браконьерством. В огород к бабке Любе часто заходили дикие свиньи. В них тоже можно было стрелять лишь из правого окна хаты… Все у старухи давно умерли, даже дети, а внуки куда-то поразъехались. Последним она похоронила младшего сына, которому было, кажется 73 года. С тех пора бабка Люба перестала считать свои годы… Но была она еще довольно-таки крепкой. Сама справлялась с небольшим домашним хозяйством (была у нее коза, кошка и две курицы без петуха) … В огороде только сажала картошку и огурцы. На другое сил не хватало. В поселок ходила редко. Хлебом и крупой, солью и сахаром обеспечивал ее «Фонд милосердия», посылая еженедельно к ней социального работника… В доме у бабки Любы было много мышей. Кошка была старой и ленивой и не обращала на них никакого внимания. До того дело доходило, что мыши из одной миски с кошкой ели! Бабка к мышам тоже привыкла. Как утром услышит, как пробежали над ее головой сотни маленьких лапок, просыпается – наступил новый день. Как только, когда стемнеет, начнется писк со всех углов, значит, пора еду класть в миску и ложиться спать, – наступила ночь. На часы старуха не смотрела, хотя заводила будильник регулярно. Просто стала почти слепой и циферблата не видела. Для бабки Любы мыши были членами ее семьи, хотя их она никогда не видела, тоже по причине плохого зрения. Но, слыша, как они бегают по потолку и стенам (потолок, и стены обшиты фанерой и там мыши сделали себе отличные ходы), как пищат или шуршат возле кошачьей миски с едой, она успокаивалась – не одна в доме! Кошка не в счет. У той своя старческая жизнь, а у бабки Любы – своя. Никакого чувства одиночества бабка Люба не испытывала и в гости сама не ходила, и к себе не приглашала. Правда, приходил к ней без приглашения иногда сосед Альфред Владимирович, обрусевший еще в своем прадеде немец. Он тоже был преклонных лет (но на много младше старухи) и жил один, похоронив только жену. Дети его с внуками жили в Москве, но навещали его почему-то редко. Ходил он к старухе не бескорыстно. Он уже самовольно оттяпал от ее участка пол огорода и надеялся, что она ему после смерти завещает оставшуюся половину. На дом старухи Альфред Владимирович не зарился, ибо, по его мнению, тот давно уже в труху превратился и удивительно, что еще стоит. Для бабки Любы Альфред Владимирович был «мальцом», каким, видимо, остался в ее закостеневшей памяти. Когда он появлялся на пороге ее дома, всегда приносил с собой бутылочку наливки местного винного завода. Бабка Люба это знала и сразу выставляла маленькие, стеклянные граненые стаканы и какую ни будь закуску. А вот чай они почему-то никогда вместе не пили! Сегодня Альфред Владимирович не появился, хотя бабка Люба его ждала. Услышав писк мышей, поняла, что началась «вечерня» (а утром мыши начинали «заутреню») и села пить чай перед сном с маленьким сладким сухариком. Но не успела она сделать первый глоток, как вдруг с потолка послышалось:

– Голодны, голодны, вот и бежим! Подбрось-ка старуха еды в миску!

Тоненькими это такими голосками было сказано, но так ясно, что бабка Люба все поняла и вмиг перекрестилась. Но это не помогло: с потолка, со стен, из-под пола, короче, отовсюду заверещали мыши человеческим голосом, требуя от старухи еды, и по всякому ее обзывая за медлительность (и каргой старой, и колодой трухлявой, и даже, вот уж совсем не справедливо, – б…ю!). В другой раз, без этой мышиной человеческой речи, бабка и сама бы мышам, что ни будь, положила бы в миску, но сейчас в ее голове закружились иные мысли, и голова ее тоже закружилась.

– Мыши заговорили! – Сказала она вслух. – Вот и твой час, старая, пришел…

Бабка Люба о своей смерти вообще-то никогда не думала – жила себе, и жила! Но, раз мыши заговорили человеческим голосом, значит, пора умирать! Чего тут непонятного? Бабка встала и пошла в сарай за дровами. И там были говорящие мыши. Они встретили ее дружно:

– Топи печь, старая, Нагрей воды, да побольше. Хату вымой, и сама вымойся перед смертью! Кто тебя такую обмывать-то будет!..

Мыши словно прочитали старухины мысли и сейчас, высказывая их, смеялись нагло над ней. Она швырнула в угол, откуда особенно ненавистные шли мышиные голоса, полено, и пошла домой. Сделала все, что хотела, Потом вырвала листок из школьной тетради и нацарапала на нем: «Завещаю свой огород Альфреду» (фамилию и отчество Альфреда она давно забыла). После этого оторвала листок календаря, (что делала она аккуратно и регулярно изо дня в день, перед сном, крестясь) и на нем нацарапала одно слово – «умерла». Вышла на крыльцо и прикрепила кнопкой листок календаря к двери. Вернулась, и, не расправляя постели, легла на нее в том, что давно приготовила на случай своей смерти (как делают все старухи в нашем поселке; а в последнее время и некоторые молодые люди). В руки бабка Люба взяла образок. Закрыла глаза. И преставилась…

Альфред Владимирович хворал три дня и поэтому к бабке Любе не приходил. Сегодня он, наконец, собрался, взял традиционную бутылочку наливки, пачку индийского чая, булочек и пошел к соседке. Подойдя к двери дома старухи, сразу увидел прикрепленный листок календаря с нацарапанным на нем словом «умерла». Прочитал и решительно дернул дверь, которая оказалась незапертой. Войдя в горницу, он обратил внимание, что все аккуратно и чисто. Но тут же почувствовал неприятный сладковатый запах, который издают покойники. Он снял шапку и направился в спальню, где и нашел мертвой на своей кровати с образком в руках бабку Любу. В чертовщину и в Бога Альфред Владимирович не верил, покойников много перевидал на своем веку и поэтому смело подошел к кровати поближе. Тут он заметил, что на лбу бабки Любы сидит маленький мышонок и шевелит хвостиком. Альфреду Владимировичу показалось, что бусинки-глазки у мышонка нахально смотрят прямо ему в глаза. Недолго думая, он замахнулся шапкой на мышонка и сказал: