Сергей Гродзенский - Воспоминания об Александре Солженицыне и Варламе Шаламове

• Название: Воспоминания об Александре Солженицыне и Варламе Шаламове
• Автор: Сергей Гродзенский
• Жанр: Биографии и Мемуары

В новой книге Сергея Гродзенского «Воспоминания об Александре Солженицыне и Варламе Шаламове» автор делится личными впечатлениями о выдающихся писателях, с которыми был знаком задолго до того, как их имена стали известны всему миру. А. Солженицын – его школьный учитель, В. Шаламов – близкий друг его отца. В книге приводятся ранее неизвестные факты из биографий известных писателей, например об их отношении к шахматам. Книга адресована широкому кругу читателей, в первую очередь тем, кто интересуется отечественной историей.

---

С. Я. Гродзенский Воспоминания об Александре Солженицыне и Варламе Шаламове

[битая ссылка] [email protected]

От автора

Пушкин и Лермонтов, Толстой и Достоевский, Маяковский и Есенин – перечень появляющихся парами корифеев русской литературы можно продолжать долго. Заметно, что в такой паре один классик выглядит антиподом другого. Пушкин не успел познакомиться с Лермонтовым (а случись такое, сомневаюсь, что Александр Сергеевич подружился бы с Михаилом Юрьевичем), зато историкам отечественной словесности хорошо известно об очень непростых взаимоотношениях писателей-классиков, чьи портреты мирно соседствуют в учебниках и на стенах библиотек и всевозможных кабинетов литературы.

Во второй половине XX века такой парой воспринимались А. И. Солженицын и В. Т. Шаламов. Случилось так, что автор этих строк был довольно близко знаком и с тем и с другим задолго до того, как они стали известными. Первый – мой школьный учитель, второй – близкий друг моего отца.

Казалось, все должно сближать их – и лагерное прошлое, и непримиримость к тотальному насилию. Действительно, отношения писателей вначале складывались хорошо. Шаламов одобрительно отнесся к первым публикациям Солженицына, отметив в письме 22 февраля 1963 года к своему знакомому Б. Н. Лесняку: «Солженицын показывает писателям, что такое писательский долг, писательская честь. Все три рассказа его – чуть не лучшее, что печаталось за 40 лет» [1, с. 717]. Свой поэтический сборник «Шелест листьев» Шаламов дарит Солженицыну с надписью «В знак бесконечного восхищения Вашей художественной, общественной и нравственной победой»1.

Солженицын в письме к Шаламову от 21 марта 1964 года провозгласил: «…И я твердо верю, что мы доживем до дня, когда “Колымская тетрадь” и “Колымские рассказы” также будут напечатаны. Я твердо в это верю, и тогда-то узнают, кто такой есть Варлам Шаламов».

Но вскоре между ними возникли сложности. Первая заметная трещина появилась в сентябре 1963 года. Приняв приглашение Солженицына погостить у него в Солотче, Шаламов уже через два дня буквально сбежал. А позднее, преисполненный гнева, рассказывал моему отцу о возникших разногласиях с Солженицыным.

До открытого конфликта дело тогда не дошло. Окончательный разрыв произошел, вероятно, в самом конце 60-х или начале 70-х годов. Во всяком случае, в письме Якову Гродзенскому в Рязань 27 июня 1968 года Шаламов в конце прибавляет: «Если увидишь Солженицына – передай привет». В 70-е годы на приветы от Шаламова Солженицын уже не мог рассчитывать.

Впрочем, анализ сложных отношений двух писателей может быть предметом специального исследования литературоведов, и не наше дело обсуждать его.

Творчество Шаламова гораздо мрачнее всего, написанного Солженицыным. В отличие от Александра Исаевича, находившего материал о 20-х и 30-х годах в опубликованных источниках, Варлам Тихонович все испытал на собственной шкуре. В «Колымских рассказах» он писал, что заглянул в бездну бесчеловечности – побывал на дне ее, откуда сумел «доставить миру в целости геологическую тайну» роскошного фасада «страны победившего социализма», фундаментом которого на поверку оказалась колымская мерзлота. Многозначительны его строки из стихотворения «Раковина»:

Я вроде тех окаменелостей,

Что появляются случайно,

Чтобы доставить миру в целости

Геологическую тайну.

Если Солженицын описывал «первый круг» ада, то Шаламов – последний, что пострашнее девятого круга, предусмотренного для грешников в «Божественной комедии» Данте. Шаламова называют Данте ХХ века, но, читая его «Колымские рассказы», вспоминаешь ироничный афоризм Станислава Ежи Леца: «Не восхищайтесь Данте. По части ада был он дилетантом».

Солженицын говорил, что тюрьма человека закаляет, позволяет приобрести ценный опыт, свое духовное возмужание он относил к середине 40-х годов, проведенных в заключении. В «Архипелаге ГУЛАГ» он говорит: «Все писатели, писавшие о тюрьме, но сами не сидевшие там, считали своим долгом выражать сочувствие к узникам, а тюрьму проклинать. Я – достаточно там посидел, я душу там взрастил и говорю непреклонно:

– Благословение тебе, тюрьма, что ты была в моей жизни!»

Но тут же в скобках добавляет: «А из могил мне отвечают: – Хорошо тебе говорить, когда ты жив остался!» [3, с. 385].

Более того, автор «Одного дня Ивана Денисовича» считал, что во многом благодаря ГУЛАГу он и стал писателем, подчеркнув в автобиографическом произведении «Бодался теленок с дубом»: «Страшно подумать, что б я стал за писатель (а стал бы), если б меня не посадили» [43, с. 10], повторив эту же мысль в четверостишии [44, с. 144]:

Жданов с платным аппаратом,

Шагинян, Сурков, Горбатов,

Главный фокусник – Илья2…

Мог таким бы стать и я.

Шаламов, напротив, был уверен, что опыт тюрьмы в нормальной человеческой жизни непригоден. В письме Солженицыну в ноябре 1962 года, в целом высоко оценивая «Один день Ивана Денисовича», он возражает адресату: «Помните, самое главное: лагерь отрицательная школа с первого до последнего дня для кого угодно. Человеку – ни начальнику, ни арестанту не надо видеть. Но уж если ты сел – надо сказать правду, как бы она ни была страшна. Шухов остался человеком не благодаря лагерю, а вопреки ему» [1, с. 652].

Ответ Солженицына Шаламову находим в «Архипелаге ГУЛАГ»: «Шаламов говорит: духовно обеднены все, кто сидел в лагерях. А я как вспомню или как встречу бывшего зэка – так личность. Шаламов и сам в другом месте пишет: ведь не стану же я доносить на других! Ведь не стану же я бригадиром, чтобы заставлять работать других. А отчего это, Варлам Тихонович? Почему это вы вдруг не станете стукачом или бригадиром, раз никто в лагере не может избежать этой наклонной горки растления? Раз правда и ложь – родные сестры? Значит, за какой-то сук вы уцепились? В какой-то камень вы упнулись – и дальше не поползли? Может, злоба все-таки – не самое долговечное чувство? Своей личностью и своими стихами не опровергаете ли вы собственную концепцию?» [3, с. 389].

Первым рецензентом «Колымских рассказов» Варлама Шаламова довелось стать писателю Олегу Волкову3, который отметил различие между лагерной прозой Шаламова и Солженицына [4]. Сам много повидавший на Соловках, Волков свидетельствует: «Перед тем, что перенес колымчанин Шаламов за проведенные на Колыме семнадцать лет [Выделено О. В. Волковым. – С. Г.] меркнут испытания сонма зэков на прочих островах Архипелага…»

По мнению Волкова, повесть Солженицына «скользнула мимо» основных «проблем и сторон жизни в лагере», а в рецензии на «Колымские рассказы» подчеркнул: «Выстраданной правдой звучит в рассказах Шаламова признание того, что работа превратилась для сотен тысяч заключенных в проклятие, и вывешиваемый на воротах всех лагерных поселений обязательный лозунг: “Труд – дело чести, доблести и геройства” звучал как кощунственное издевательство над “тружениками”… В рассказах Шаламова не встретишь и намека на тот “трудовой энтузиазм”, который на стольких страницах описал Солженицын, рассказывая о своем Иване Денисовиче. Следует сказать, что тому не досталось испить до дна чаши лишений, обид и унижений, которые пришлись на долю колымцев. Будь Шухов в условиях Колымы, и он, возможно, стал бы “шакалить”, рыться в отбросах и привык страшиться работы».

В «Архипелаге ГУЛАГ» Солженицын признает: «Лагерный быт Шаламова был горше и дольше моего, и я с уважением признаю, что именно ему, а не мне досталось коснуться того дна озверения, к которому тянул нас весь лагерный быт» [3, с. 139]. Как знать, возможно, если бы Александр Исаевич имел опыт Варлама Тихоновича, то и Иван Денисович был бы описан иначе.

Елена Михайлик, преподавательница Университета Нового Южного Уэльса (город Сидней, Австралия), высказывает подобное суждение: «…По мнению Шаламова, выживший не мог служить источником достоверной информации о лагере просто в силу того, что он жив. Один из первых рассказов цикла “Артист лопаты” начинается словами “Все умерли”» [5, с. 108]. Затем, сравнивая писателей, она указывает: «Шаламов и Солженицын расходились во многом. После короткого периода дружбы они перестали общаться. Их поздние заметки друг о друге – очень горькое чтение. Но художественная пропасть между ними куда глубже личной» [5, с. 113].

Сопоставляя творчество двух бывших лагерников, легко заметить, что Солженицын воевал с советской властью, а Шаламов – с мировым злом. Солженицын – абсолютный антисоветчик, в «Архипелаге ГУЛАГ» он провозглашает: «Все началось с залпа “Авроры”… Сталин шагал в указанную ленинскую стопу…». Характерен упрек Солженицына Шаламову: «Несмотря на весь колымский опыт, на душе Варлама остается налет сочувственника революции и 20-х годов. Та политическая страсть, с которой он когда-то в молодости поддержал оппозицию Троцкого, – видимо, не забыта и 18 годами лагерей» (Новый мир. 1999. № 4. С. 166–168).