Владимир Гурвич - Закат Заратустры

• Название: Закат Заратустры
• Автор: Владимир Гурвич
• Жанр: Остросюжетные любовные романы

У известного писателя Сергея Лесина наблюдается творческий и жизненный кризис: заказанный издателем роман не пишется, любимая девушка выходит замуж… Одновременно с творческим застоем и личными проблемами неожиданно случается трагедия: лучший друг Сергея и коллега по перу внезапно заканчивает жизнь самоубийством. Причина ухода из жизни внешне весьма успешного молодого человека кроется в его командировке к некоему загадочному философу и учителю Волохову. Чтобы выяснить истинную причину трагической гибели друга Сергей решается повторить его путь и отправляется к Волохову…

---

Владимир Гурвич ЗАКАТ ЗАРАТУСТРЫ

Посвящается Высшему разуму, который пребывает в каждой, в том числе и в вашей голове.

Автор благодарит всех мудрецов, побывавших когда-либо на земле, за помощь в написании романа.

Великое светило, в чем было бы счастье твое, не будь у тебя тех, кому ты светишь?

Десять лет восходило ты над пещерой моей: ты пресытилась бы светом и восхождением своим, не будь меня, моего орла и змеи.

Но каждое утро мы ждали тебя, принимали щедрость твою и благословляли тебя.

Взгляни! Я пресытился мудростью своей, словно пчела, собравшая слишком много меда; и вот – нуждаюсь я в руках, простертых ко мне. Я хочу одарять и наделять, пока мудрейшие из людей не возрадуются вновь безумию своему, а бедные – своему богатству.

И потому должен я сойти вниз, как ты, когда каждый вечер погружаешься в пучину моря, неся свет свой нижнему миру, ты богатейшее из светил!

Подобно тебе, должен я закатиться – так называют это люди, к которым я хочу сойти.

Так благослови же меня, о спокойное око, око без зависти взирающее и на величайшее счастье!

Благослови чашу, готовую пролиться, чтобы драгоценная влага струилась из нее, разнося всюду отблеск блаженства твоего!

Взгляни! Эта чаща готова вновь опустеть, а Заратустра хочет снова стать человеком».

Так начался закат Заратустры.

Так говорил ЗаратустраФридрих Ницше

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Роман не шел. Я молотил пальцами по клавишам клавиатуры моего компьютера, выдавливая на синее поле монитора белый крахмал строк, перечитывал написанное, а потом, охваченный яростью и разочарованием, с остервенением стирал только что родившиеся слова и предложения.

Я не понимал, что со мной происходит. Опытный писатель, автор трех книг, хотя и не совершивших переворот в литературе, но принятые вполне благожелательно критикой и читающей публикой. То есть, встреченные обычным собачьим лаем критиков вперемежку с кислыми, словно лимон, похвалами братьев-коллег по перу. Впрочем, для меня чужие суждения никогда не имели большой цены, я всегда считал себя достаточно разумным и искушенным человеком, чтобы самому давать оценки собственным творениям. У меня не было маниакального стремления завышать их общий уровень, я не считал, что все, что выходит из-под моего пера, достойно лишь одного эпитета – гениально; я четко знал, что удалось мне, что не очень удалось, а что не удалось вообще. Историческая эпоха моей жизни, когда я считал себя непризнанным гением, завершилась тогда, когда состоялся торжественный акт моего признания, и типографский станок стал сшивать разрозненные страницы моих произведений в единые тела томов. С тех пор я достаточно уверенно шел по этой стезе, регулярно выпускал в свет новые романы, если не талантливые, то вполне сносные, чтобы они достаточно быстро исчезали с полок магазинов, и окупали издателю вбуханные в них деньги.

Однако на этот раз все было по-другому, роман не хотел писаться, я буквально кожей чувствовал, как сопротивляется он мне, не желает наполняться яркими, осмысленными строками, пульсировать живыми чувствами и глубокими мыслями, обретать осязаемую плоть и кровь персонажей и картин. Все, что я писал, было таким же мертвым, как и клиенты морга.

Но самое странное в этой ситуации заключалось в том, что изначально все было нормально: сюжет интересный, герои нестандартны, насколько вообще может быть что-либо нестандартным в нашу эпоху унификации всего и вся. Мое отточенное годами мастерство тоже было при мне. А произведение не получалось.

Не помогали и апробированные за многие столетия писательского труда моими предшественниками способы стимуляции творческого процесса: ни бесчисленные чашечки крепко заваренного кофе, ни табакокурение, ни даже рюмка водки никак не влияли на общее положение. В том, что я делал, был какой-то внутренний изъян, но в чем он состоял, я не мог определить, хотя и напрягал мозги так, что начинала болеть голова.

Я понял, что сегодня с работой, как, впрочем, это произошло и вчера, ничего у меня не получится. Бессмысленно сидеть у монитора и беспрерывно заниматься уничтожением того, что сам только что написал. Все равно никто по достоинству не оценит устроенную самому себе пытку.

Полный раздражения и разочарования, я надавил на кнопку выключателя компьютера.

Я достал сигарету, пустил изо рта дым, который стал обволакивать погасший экран компьютера. Давно пора передать дело писания художественных произведений этим интеллектуалам машинного мира. Люди исписались, не отдельный писатель, а все человечество, оно уже не знает больше, какие слова нужно класть на бумагу, чтобы они приобретали на ней хоть какой-то новый смысл и значение. Что ж, может быть, это и так, а может быть, и нет, но сейчас у меня несравненно более узкая задача: выяснить, что происходит со мной, почему я не могу написать роман. Но чтобы узнать это, нужно докопаться до истинных причин.

Легко сказать: до истинных причин. Но что есть истина? С тех пор, как некто по фамилии Понтий Пилат поставил на исторической встрече с господином Иисусом Христом этот сакраментальный вопрос, тысячи людей пытались найти на него ответ. И что, каков результат этих титанических усилий? Истина по-прежнему скрыта от нас покрывалом Изиды. А тому, кто попытается приподнять его, грозит, как известно…

Я резко затушил сигарету, не зная, каким еще способом выразить бушующие во мне чувства. Я могу бесконечно долго размышлять об истине, но какое это имеет отношение к подписанному мною договору с издательством. Если я не сдам роман в срок, то Зиновий вытрясет из этой маленькой квартиры все, что тут есть. Хотя он мой друг или считается таковым, но в делах он проявляет безжалостность очковой змеи. Он уверяет, что так поступает вовсе не из жадности, а из принципа; нельзя давать послабление никому, иначе все развалится и, поступая таким образом, он приносит мне пользу, дисциплинируя меня. Как и любое объяснение, оно придумано его автором для собственного удобства и самооправдания. Но мне от этого ничуть не легче потому, что я не сомневаюсь, что Зиновий будет неукоснительно проводить его в жизнь. А для того, чтобы написать в обозначенный срок роман, у меня осталось чуть больше трех месяцев. Времени вполне достаточно, но только при условии, если идет работа.

Говорят для того, чтобы переломить ситуация, надо уметь от нее полностью отключаться. У меня так не получается, я человек тотальных настроений. Если я чем-то поглощен, то поглощен полностью, если во мне бушует какое-то чувство, то оно принимает форму урагану. Вот и сейчас я находился на краю отчаяния потому что ощущал, что ничего из романа так и не получится. В моем замысле существует какой-то глубокий порок, что-то ошибочное. Но что? – этого, несмотря на все свои усилия, я понять не мог.

Чтобы как-то отвлечься, я решил спуститься вниз и посмотреть, что накидали в мой почтовый ящик. Я не лазил в него уже, пожалуй, дня два.

Я открыл его; как всегда в нем лежал ворох рекламных газет и буклетов. Внезапно что-то выскользнуло из этой пачки и шлепнулось на пол. Я поднял конверт; это было письмо.

Адрес отправителя не был указан, и мне почему-то стало вдруг тревожно. Внешний мир крайне редко вступает со мной в диалог с помощью писем, обычно, когда он жаждет пообщаться со мной, то прибегает к услугам телефона. Гораздо реже кто-нибудь из его представителей заглядывает в мою маленькую берлогу, где его ждет не слишком приятная встреча с традиционным холостяцким беспорядком и весьма скудным угощением. И то, что кто-то решил отправить мне послание по почте, было для меня несколько странным и непривычным событием.

Я разорвал конверт, пробежал глазами несколько строчек – и все поплыло перед глазами. То, что я бегло прочитал, было настолько невероятным, настолько непонятным, настолько трагичным, что я даже присел на холодную цементную ступеньку. Почему он это сделал, что его заставило пойти на такой ужасный поступок?

В тот момент я еще не думал, что буду еще много раз задавать себе эти вопросы, что они станут для меня нечто вроде ключами или шифрами, отпирающими дверь в мою жизнь. Да и вряд ли я в тот момент размышлял о чем-то определенном, я просто не мог себе представить, что Игоря больше нет на свете и что он, так любящий жизнь, по своей инициативе вычеркнул себя из списка живущих.

Что же я делаю, вдруг прорезалась первая с момента прочтения письма здравая мысль, почему сижу здесь на холодной ступеньке, надо же звонить, бежать к Инне. Я собрался с силами, встал и помчался в свою квартиру. Дрожащими пальцами я набрал такой знакомый мне номер телефона. Долго никто не подходил, затем я узнал голос жены Игоря. К моему удивлению он звучал, учитывая момент, довольно спокойно.

– Инна, я только что получил письмо. Я ничего не понимаю. Это правда, не шутка. (У меня вдруг возникла мысль: а что если это розыгрыш).