Алексей Лукьянов - Черная дыра или Воспоминания, которые нельзя назвать хорошими

• Название: Черная дыра или Воспоминания, которые нельзя назвать хорошими
• Автор: Алексей Лукьянов
• Жанр: Ужасы и Мистика

Виктор в коме. Он не может ни говорить, ни двигаться. Не узнает голоса близких людей – и лишь воспоминания, периодически всплывающие где-то глубоко в подсознании, восстанавливают всю последовательность событий ставших причиной состояния, в котором он оказался… Понимая, что во вселенной существуют очень большие тайны, ты пытаешься их разгадать, забывая, как коротка жизнь на твоей собственной планете.

---

Алексей Лукьянов ЧЕРНАЯ ДЫРА ИЛИ ВОСПОМИНАНИЯ, КОТОРЫЕ НЕЛЬЗЯ НАЗВАТЬ ХОРОШИМИ

«Почему Вселенная зародилась именно так, очень трудно объяснить чем-либо иным, кроме воли Бога, который намеревался сотворить существ, подобных нам».

Физик-теоретик С. Хокинг, «Краткая история времени»

ЧАСТЬ 1

Я (не) хочу вспоминать!

Ощущение такое, будто я просыпаюсь рано утром: тяжело, неохотно и в плохом настроении. Но, кажется, никакое сейчас не утро. Точнее, может быть и утро конечно, но просыпаюсь я не из-за этого точно!

Голова совсем не соображает. В комнате есть кто-то кроме меня, но не могу понять кто. Их голоса я слышу будто издалека – все равно, что эхо какое-то. Да и плевать на голоса! Что с того, если бы я и понимал, о чем все они говорят!

В голове появляется первая мысль: я не проснулся, а пришел в себя. Очнулся. Но что же со мной случилось? Как я оказался в таком состоянии? И главное, кто я?

Перед глазами темнота.

Интересно, я вижу что-нибудь в принципе? Или слепой как крот? Надеюсь, что первое. Пытаюсь пошевелить рукой – не получается. Ногой – то же самое. Что же со мной случилось? Кто ответит? Я что, какое-то подобие овоща теперь? Ничего не вижу, не могу говорить и даже пошевелить рукой или ногой? Все настолько плохо, да?

«Ладно, – пытаюсь успокоить я сам себя, – все мои физические способности надеюсь со временем вернуться, но ведь есть и еще одна проблема, она-то больше всего меня сейчас и беспокоит: я не знаю, кто я такой и ничего о себе не помню. Вообще ничего».

Тем временем голоса в комнате становятся все более мне понятными, и я даже могу что-то разобрать.

«Как?… Как он?… Есть хоть какая-то надежда на то, что ему станет лучше?» – кажется, в комнату вошел какой-то мужчина, его голос я слышу будто издалека.

«Он по-прежнему в коме и неизвестно, сколько еще будет оставаться в таком состоянии, – отвечает женщина голосом тихим, уставшим и измученным настолько, что я с трудом понимаю ее слова. – Операция длилась почти восемь часов, – продолжает она, – и мы сделали все возможное: удалили образовавшуюся в голове опухоль… – несколько слов я все же не разобрал, – …и теперь все зависит от того насколько сильный у него организм и от Бога, конечно» – она договорила, и в палате какое-то время был слышан только звук кардиомонитора.

По шагам мужчины, громким и быстрым, я понял, что теперь он оказался рядом с моей кроватью. Потом у себя на волосах я почувствовал легкую и слабую женскую руку. Женщина стояла рядом с моей кроватью; она медленно провела рукой по моей голове и заплакала.

«Все будет хорошо…» – голос мужчины тихий… и, возможно, сейчас он обнял женщину, слеза которой упала мне на щеку и показалась очень горячей, будто уголек обожгла она меня.

Женщина – супруга того мужчины, что только что подошел к моей кровати? Да, наверное. Мне кажется, сейчас он ее обнял.

Но кто эти люди и почему находятся сейчас рядом со мной? Кажется, переживают и даже плачут. Кто я для них?…

Потом слышу еще какой-то голос. На этот раз мужской. Не такой низкий, как первый и гораздо более тихий и спокойный, отчего разобрать получается только пару слов:

«… не уверен…»

Только вот в чем он не уверен? В том кто я? Или может быт в том, останусь ли вообще жив? В любом случае не могу сказать ничего хорошего о своем состоянии и тем более не представляю, удастся ли из него выкарабкаться. А самое ужасное то, что ни у кого ничего я не могу узнать. Я же не могу говорить, поэтому не могу узнать ни то кто я, ни то, как здесь оказался, ни то, черт возьми, сколько даже сейчас времени!

Скоро голоса совсем от меня отдаляются, но не потому, что все люди уходят из палаты, где я лежу, а потому, что у меня не осталось сил, и находиться в сознании все трудней; хочется спать. Но это и хорошо, ведь кроме возможности отдохнуть, там, в глубине моего подсознания, я могу выяснить и кто я. Что-то подсказывает мне, что все ответы на мои вопросы нужно искать именно там… в том месте, куда я сейчас отправляюсь…

Но, стоп!

Кроме желания все вспомнить я чувствую и страх – он где-то глубоко внутри меня, там же где и все воспоминания о прошлом. Они совсем рядом и неотделимы друг от друга… воспоминания и страх. Только не могу заглянуть так глубоко, туда, где все ответы на мои вопросы сразу. И не хочу. Что-то плохое скрывается там, в глубине моего подсознания; что-то ждет меня там, но я уже всерьез задумываюсь о том хочу ли знать, что именно… Мне бы гнать все эти мысли куда подальше но, не поддавшись течению по которому они мимо меня сейчас проносятся, я не узнаю и что со мной произошло. А главное, не узнаю, кто я! «Ничего не вспомнив, не сможешь выйти из состояния, в котором сейчас оказался, – будто шепчет в голове чей-то голос. – Так и будешь лежать не в силах даже моргнуть и задаваться бесконечными вопросами, на которые никто ничего тебе не ответит…».

Несмотря на темноту и холод той бездны где, окутанные страхом, прячутся все мои воспоминания, я решаю, что быть овощем не для меня. Забыв про раздающиеся все дальше и скоро совсем исчезающие голоса людей, которых я по-прежнему не узнаю, я ныряю…

* * *

Началось все с того дня, когда родители оставили нас с братом вдвоем дома. Не помню ни лиц родителей, ни куда именно они в тот день отправились, но помню, как строго сказали никуда не уходить и все время присматривать за Колей. В то время я был учеником восьмого или девятого класса, а брат – еще совсем ребенком. Если честно, присматривал я за ним всегда невнимательно и поэтому родители старались не оставлять его со мной одного надолго. Они постоянно переживали из-за моей невнимательности ко всему, кроме собственных дел. Так и говорили, что я слишком увлечен книжками по физике и кроме них и ночного звездного неба не замечаю ничего вокруг. И это была правда. Я проводил за учебниками по физике и научной фантастикой долгие часы, которые часто растягивались до целой ночи, и мне это никогда не надоедало; только сон мог помешать чтению. Часто я засыпал с книгой в руках. Еще больше времени я мог проводить только за тем, что глядел в свой сорокакратный телескоп (в моем детстве даже такой телескоп казался мне невероятным!) в бесконечно глубокую с миллиардами и миллиардами звезд вселенную…

Я смотрел в телескоп на белую луну и сопоставлял кратеры, которые видел на ее поверхности, с кратерами, обозначенными на находящейся у меня в руках карте. Все сходилось! Я радовался и бежал к матери рассказать о своем открытии. Она тоже за меня радовалась, но, конечно, по большому счету такие открытия не были для нее чем-то особенным, таким особенным как для меня. Она просто смотрела на то, что я ей показывал, и делала вид, что удивлена. Но я не расстраивался от того, что на самом деле это было не так. Наоборот! Мчался обратно к телескопу и дальше рассматривал луну, мечтая найти на ее поверхности что-то, чего не было бы на карте – пожалуй, вот она самая большая в моей жизни мечта!

Щелкнул дверной замок, родители ушли. Я остался вдвоем с братом, который крепко спал на диване. Ура! У меня была возможность побыть в тишине; почитать Хайнлайна, которого наравне с другими, подобными ему фантастами я любил как писателя, интересно излагающего на бумаге все, что рисует его грандиозное воображение! Вообще мне нравилась тема перемещения во времени в принципе, так что «Дверь в лето» я читал запоем! Еще больше по душе приходилось красивое и грамотное описание далеких обитаемых планет (тут моим кумиром был Азимов), но это нисколько не мешало знакомиться с авторами фантастики, далекими от данной темы, и, к примеру, Сергея Лукьяненко и Ника Перумова я читал тоже с удовольствием. Хотя, возможно, я просто очень любил читать и мог взять в руки любую книгу, даже российскую классику, которая всегда мне казалась очень скучной и к которой я не испытывал особого интереса.

Чем дальше я погружаюсь в воспоминания, тем тревожней мне от них становится. Чувствую, что есть что-то в моих воспоминаниях нехорошее… Но что? Этого я пока не знаю.

* * *

Было лето и темнело поздно.

Помню, как в окно кто-то кинул камень и громко меня позвал. Я выглянул со второго этажа.

«Идешь?» – спросил парень – кажется, это был кто-то из моих друзей. Признаться, я и забыл, куда должен был с ним пойти.

«Куда?» – спрашиваю шёпотом, чтобы не разбудить брата.

«Ты что, дурак? Кататься!» – в отличие от меня друг не старался говорить тихо, и я переживал, что брат проснется. Тогда моему плану конец!

«Тшшш! – прикладываю к губам палец. – Я совсем забыл!»

«Выходи, давай!» – парень под окном делает вид, что теряет терпение. Хотя, возможно, так оно на самом деле и есть.

«Не могу!» – отвечаю ему я и с радостью закрыл бы поскорей окно.

Он опять назвал меня дураком и спросил, что же так сильно мешает мне выйти на улицу и покататься с друзьями на машине, как и договаривались.