Анатолий Иващенко - Окно в небо

• Название: Окно в небо
• Автор: Анатолий Иващенко
• Жанр: Поэзия
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-7949-0497-0

«„Закрался русский триолет в рождённый заново сонет…“ Около 40-а лет стихи самозвано являлись в черновики, когда-то сложилась подборка, потом – глава, затем родилась книга. Форму, в которой написаны стихи этой книжицы, мне хотелось бы назвать „Русский сонет“.

Сонет английский, или франко-итальянский имеют известные своеобразные строго установленные: структуру чередования строк и „рифмологическую“ канву.

Скелетом формы моих стихотворений является, триолет, растянутый ещё на восемь строк, второй катрен разбит на две парные рифмы, а заключением служит „русское восьмистишие“, которое может звучать как отдельное лирическое стихотворение. Особое внимание уделено инверсионным и инвариантным обязательно-повторяемым строкам и их рифмам.

Представленные здесь стихи придерживаются этих правил».

---

Анатолий Иващенко Окно в небо

* * *

В оформлении обложки использована репродукция картины А. Головченко «Окно в галактику».

© Иващенко А., 2015

© Московская городская организация Союза писателей России

© НП «Литературная Республика»

От автора

«Закрался русский триолет в рождённый заново сонет…» Около 40-а лет стихи самозвано являлись в черновики, когда-то сложилась подборка, потом – глава, затем родилась книга. Форму, в которой написаны стихи этой книжицы, мне хотелось бы назвать «Русский сонет».

Сонет английский, или франко-итальянский имеют известные своеобразные строго установленные: структуру чередования строк и «рифмологическую» канву.

Скелетом формы моих стихотворений является, триолет[1], растянутый ещё на восемь строк, второй катрен разбит на две парные рифмы, а заключением служит «русское восьмистишие», которое может звучать как отдельное лирическое стихотворение. Особое внимание уделено инверсионным и инвариантным обязательно-повторяемым строкам и их рифмам.

Представленные здесь стихи придерживаются этих правил.

Анатолий Иващенко.

Русский сонет

В рождённый заново сонет
влетела трепетная птица,
и будет вслушиваться чтица
в слова, как в падающий снег.

Учтиво смолкнут скоморохи,
большие мастаки и крохи.

Закрался русский триолет
в рождённый заново сонет.

Всё те же: метр, пульс, размеры,
архитектура рифм и строк,
с парящим над листком пером,
пространство, дно, и чувство меры,
влеченье, камертон… и свет,
направленный, почти что, слепо
в рождённый заново сонет,
как Леты след, как слитка слепок.

«Поэт без Музы – не поэт…»

Поэт без Музы – не поэт.
То на ухо прошепчет строчку,
то мимолётным мигом ночи
со мной побудет тет-а-тет.

Спонтанна и невозмутима.
Она не называет имя.

Струится озаренья свет.
Поэт без Музы – не поэт.

В размер, пытаясь хаотично
повторами акцент вплести,
архитектурно, симметрично
в прекрасных муках зреет стих.
Дыханьем волшебство согрето.
Двусмысленных значений нет.
И всё определённей кредо.
Поэт без музы – не поэт.

Евтерпа[2]

Ночь пролетает как мгновенье.
Ждёт просветления поэт.
Секунды тянутся сто лет.
Рождается стихотворенье.

Сонета зреет силуэт,—
этюды рифм, финала свет,

поток сознания, затменье…
Ночь пролетает как мгновенье.

Наполнит беглый почерк лист,
и ощущениям внимает…
Так слышит рощу зрелый Лист
и муку перелёта – стая!
Улыбку спрятав в капюшон,
прошелестев, как дуновенье,
Вы делаете ночь мгновеньем
и жизнь – коротким виражом!

K «N»

Ни шёпотом, ни письменно, ни вслух
не раскрывать значенье тайной литеры,—
к вопросам вкрадчивым я нем и глух,
к намёкам в лоб, и – уксусным и приторным.

Ни призраку, ни скитнику, ни гению,
не мимолётно, не по мановению,

ни дьяволу, ласкающему слух, —
ни письменно, ни шёпотом, ни вслух.

Ни в пытке лаской сдержанно, по случаю,
ни интриганке в маске на балу.
На вкрадчивый вопрос я нем и глух,
давно знаком с шипами и колючками.
Помочь развить мифемы дисгармонии!
Пусть прячутся в догадках «ах!» и «ух!»
Ни шёпотом, ни письменно, ни вслух,—
всегда в тени спасительной иронии.

Воспитон[3]

Вячеславу Назарову

В темпе зажигательного presto
пульс неумолим как метроном.
Звуками скатал у горла ком
мальчик из военного оркестра.

Без предначертанья нет дорог.
Отступают дальше, дальше в смог

блюзы, стук колёсный повсеместно,
в темпе зажигательного presto…

Жизнь – импровизация! О том,
(проигрыш иль выигрыш – не важно!) —
пел слегка помятый баритон,
на глаза попавшийся однажды.
Кто-то, подражая гибким всплескам
тромбониста, ставшего собой
в темпе зажигательного presto,
также станет, вдруг, земной звездой.

Полустанок

Спираль шмеля разрушила пион.
Перрон. Купе. Стоянка. Я разбужен.
Великолепью нанесён урон,
но остаются царственными стружки.

Болеет независимостью хаос.
Так, тлея, полулета пятна гаснут.

Бесцеремонно, с шиком, под уклон
спираль шмеля разрушила пион.

Развален глобус сдержанных страстей,
бессловных просьб, тактичных наставлений.
Осталась стрелка хрупких сожалений,
как криворогий символ цифры «семь».
И – тишь, где вдруг, нарушив полусон,
как резонанса эфемерный пояс,
спираль шмеля разрушила пион…
Тсс! В памяти грохочет встречный поезд.

Дарья

Так и не засну под шум осенний
яблочного спаса, в сентябре.
В ароматах яблок, хвои, сена
предо мною женщина-форель.

Лик иконных досок, простота.
В каждом слове и движенье – такт.

Светится достоинство в стесненье.
Не заснуть под контрапункт осенний.

Вздохи веток, сброс плодов. От вдохов
дудки зреют звуки-пузыри.
Я не знал, что без тебя так плохо
Млечный путь пространство серебрит.
Карликов, начертанных на стенах,
о тебе расспрашивать начну,
так и не засну под шум осенний,
так от мрачных дум и не очнусь.

Фри-джазовой дударь

С самим собой солистом начат спор.
Расщепы кварт из раструба взлетают.
На мельхиоре накипь проступает,
субтонами окрашен тетрахорд.

Смакует шип: недоговорок иксы,
ворчания бурлеск, вслепую, киксы[4],

подначивания, шута укор,
идёт с самим собой спонтанный спор.

Пропето атональным клювом имя,
блеснуло жало писка как игла,
застыл в многоугольной позе мима
саксофонист, сгорающий дотла!
Впадает в крайность скомканный аккорд,
урчат секунды, тлея на «piano».
Жаль, – станут тишиной: с собою спор
и трёхоктавный возглас пеликана.

Клоунесса

За репризою репризы,
час – секунда, год, как день.
Каждый шаг, как по карнизу,
жизнь повсюду, и – нигде.

Трёпа трюк, рога арго,
подковырки кувырок,

и с подвохом, и сюрпризом
за репризою репризы…

Награждайте смех с прищуром,
плач фонтаном, шутку впрок,
Коломбины каламбуры
и двусмысленный намёк,
и – наигранность каприза,
клич паяца, спич брюзги,
за репризою репризы
в маске кукольной тоски.

«И гармоническая роза…»

И гармоническая роза
скрывает муку, как струна.
Как символ тайных встреч, она
без фальши, лести, лжи и позы.

Хранит загадку каждый цвет.
Найдёт сравнения поэт.

И пусть насторожатся: проза
и гармоническая роза.

То – штрих, нюанс эпиталамы,
каприс[5], намёком знак, гротеск,
то цепкой ревности подтекст,
то яд, то йод, то лёд, то пламя.
То – междометье, то глагол
под жест наигранной угрозы,
где гармоническая роза
готова нанести укол.

Первый снег

Блаженствует сакральный фиолет.
Случился в полночь бой часов старинных.
И… началась эпоха красок зимних!

Ещё отчётливее в детство след.
Ещё уютней за мольбертом вечер.
Мазки жирней, роскошней, безупречней.

Метелица. Меня как будто нет.
Блаженствует сакральный фиолет.

Я слышу звонких красок голоса
и шёпот кобальтовых пятен с крохой.
И, не сгорая, тлеет на глазах
как хриплый подголосок солнца, охра.
Мне улыбается с холста портрет.
Мерцает даль пыльцою перламутра.
Блаженствует сакральный фиолет.

Так первый снег со мной встречает утро.

«Узелки перебирай…»

Узелки перебирай,
нить судьбы, держа в щепоти,
из вчера в позавчера —
среды, вторники, субботы.

Вот – потерянное детство,
вот – прохладное соседство,

тут – земные Ад и Рай!
Узелки перебирай.

Новый год и снежный слон,
на стене виденьем муза,
вот – невидимые узы
разлетевшихся имён.
Объяснения, запинки…
Скоро – сумасшедший грай!
Узелки перебирай
перекрёстков и тропинок.

«Два стаканчика вина…»

Два стаканчика вина
пью за Клио и Евтерпу,
за явленье полусна
с эвкалиптом, лавром, вербой.

Тост и за Океаниду,
за менаду Атлантиды,

за Венеру – пью до дна
два стаканчика вина!
Как желанен музы лик
в тишине прекрасной муки.

Как внезапен встречи миг,
так и вечен час разлуки.
Словно плена пелена —
пью, явленья карауля,
два стаканчика вина
за Сапфо и за Лауру.

Сирень