Николай Максиков - Не ворошите старую грибницу. роман

• Название: Не ворошите старую грибницу. роман
• Автор: Николай Максиков
• Жанр: Русское современное

В романе автор на примере исторических событий, реальных и вымышленных человеческих судеб показывает взаимосвязь протекающих общественно-политических процессов и опасность непродуманного, насильственного вмешательства в них.

---

Разочарование ожидало соглядатая и в Весёлом. Дом связника оказался пуст и закрыт снаружи на щеколду. Влас в отчаянии не знал, что делать. Проторчав у дома часа два, поворотил конягу в Петрушино. И тут ему повезло! От леска наперерез двинулись четыре всадника. Уже изрядно стемнело, но на одном из верховых совершенно отчётливо сверкнули золотые погоны. Офицер внимательно выслушал сбивчивый рассказ Скородумова и переспросил:

– Точно один он и не вооружён?

– Я, Ваш бродь, не видал, как он приезжал-то. А так, по виду, никого с ним боле нету. Один стало быть. И винтовки при нём не видать. Можа наган иде в карманах, но эт-т я не берусь утверждать. А так – Стёпка это, точно!

– А вдруг твой приятель уже уехал или к нему кто приехал? Ты вот что: поезжай обратно и разузнай всё, как есть. Если краснопузый один и выезжать собирается, проследи, в какую сторону поедет и бегом к нам. Стоять будем в этом лесочке. Свистеть умеешь?

– Умею, Ваш бродь!

– Свистнешь три раза, как подъедешь к краю. У красных тут тоже дозоры бывают, так что на том и порешим!

Едва Влас подобрался к переулку, где жила Матрёна Игнатьевна, как тут же едва не столкнулся с подводой: «Уезжает Степан-то! Вовремя я подоспел!» Но это был Пётр Карнаухов, из местных. По виду пьяный в дымину. Бормочет что-то себе под нос или песню петь пробует – не разберёшь! Голову наклонил на грудь, даже не заметил его, Власа, у обочины: «А что бы Петру в эту пору тут делать? А вдруг он Стёпке привёз кого?»

Всю ночь проторчал у Матрёниного подворья бдительный хуторянин, не смыкая глаз. А как увидел Ситникова одного да без вооружения, так и от сердца отлегло: теперь-то точно сцапают голодранца дозорные! Ага, вон он куда направляется! Ну, дальше Голой балки уйти не успеет! Нет, не видел Ситников, как пригибаясь по-шакальи, Влас вприпрыжку спешил к привязанной на базу Карюхе. А если бы и увидел, что тогда?

Затрещали винтовочные выстрелы. Степан Егорович поднимал и резко опускал кнутовище на лошадиную спину, оставляя на взмыленной шерсти длинные перекрестья полос. Внезапно одна из пуль ударила в обод телеги и, жутко жужжа, отрекошетила куда-то в сторону. Степан оглянулся и увидел пятерых преследователей, один из которых спешился и целил в него из карабина.

Звук выстрела и лошадиное ржание слились воедино. Кобыла рухнула на передние ноги, упирая оглобли в землю. Красноармеец кубарем вылетел из повозки и, услышав улюлюкание беляков, вскочил на ноги. «Кажется, обошлось, кости целы!» – успел подумать на бегу.

Вот и берёзки! Там, у корней, под слоем сухой травы он спрятал винтовку и запасную обойму. Вот они! «Ну, теперь потягаемся, гады!» – тяжело дыша, Степан прицелился, пытаясь поймать на мушку первого из преследователей – бородатого казака, вырвавшегося вперед всех. Задержал дыхание и плавно нажал на курок. Тут же передёрнул затвор, успев заметить, как вылетел, широко взмахнув руками, из седла бородач, но нога его застряла в стремени, и ошалевший конь волочил своего хозяина по разнотравью до тех пор, пока тот, ударившись мёртвой головой о степной валун, не отделился, сверкнув обнажённой портянкой. Второй выстрел сбил фуражку с офицера и Степан чертыхнулся: «Ниже, ниже надо было брать!»

Белые спешились и открыли беспорядочный огонь. Степан, пригнув голову, оглядел свою позицию. Хороша! Небольшая ложбинка, как в окопе, прятала стрелка со всех сторон, а берёзовые стволы ещё и надёжным щитом прикрывали с главного направления. Изредка пули тупо шлёпали в древесину, стряхивая вниз прошлогодние сухие серёжки. Степан Егорович приподнял винтовку, склоняясь над прицелом. Залёгшие в стах метрах от него на склоне фигуры преследователей были, как на ладони.

Выстрел – и усатая морда вакулинского бандита в чёрной косматой папахе уткнулась в землю. Остальные заползли в полынные кустики. «Так, трое осталось», – порадовался он. Вдруг послышалось робкое: «Степан! Погоди, не стреляй! Это я, Влас Скородумов! Я без оружия!» – с земли поднялся мужичишка и на полусогнутых, озираясь на державшего его на мушке офицера, направился в сторону Степана. «А-а, вот кто за мной в Петрушино присматривал!» – угадал тот.

– Стоять! Чего тебе надо?

– Меня к тебе переговоры вести направляет господин офицер! Давай миром расходиться, Степан! Не губи!

– О чём мне с тобой, Иуда, договариваться?

– Господин офицер согласен рассказать про расположение своей части! Не стреляй, Стёпушка! – опасливо затараторил Влас, семеня навстречу.

– Вот что я скажу: оружие на землю и по одному пусть выходят. А революционный трибунал, может и зачтёт эти сведения! Предлагаю сдаваться!

– Степан! Я уже сдаюсь! У меня нет оружия! Я не виноват! Меня силой заставили! Пожалей! – всё ближе подходил Влас, прикрывая своей тщедушной фигуркой видимость.

– Эй! Не стреляй, я тоже сдаюсь! – солдат в шинели поднял над головой винтовку, приподнялся и тут же бросил оружие на землю перед собой. – Не стреляй! Мы сдаёмся!

– Ладно! Давай ко мне! – Степан приподнялся, прижимаясь к берёзе и выставив оружие на изготовку.

Внезапно из-за спины Власа, откуда-то из-под опрокинутой телеги, хлопнул винтовочный выстрел. Офицерская пуля, ударив чуть ниже колена, срубила красноармейца, едва не лишив сознания. Степан видел, как заголосив, упал, прикрывая голову руками Скородумов, а офицер с солдатом стремглав рванулись к укрытию красноармейца. Ещё с полсотни шагов и пиши, пропало, добьют, сволочи! Пересиливая нестерпимую боль, Ситников почти не целясь, дважды выстрелил в нападавших. Оба нелепо заваливаясь назад на подгибающихся коленях, рухнули наземь. Влас по-прежнему голосил, не смея пошевелиться. Степан отложил винтовку, снял пиджак, затем рубаху. Разорвав её от подола, крепко стянул самодельными бинтами прямо через штаны рану. Кость пуля всё-таки по касательной задела, пробив икру навылет. Опираясь на винтовку, Степан встал:

– Эй, ты, Аника-воин! Вставай, поможешь мне.

– Помогу, Степан! Конечно, помогу! От несознательности ведь это я, по принуждению! – тряс реденькой бородёнкой Влас.

– Как я стреляю, ты убедился. Сейчас пойдёшь и поймаешь вон ту лошадь. Мою убитую выпряжешь, а эту впряжёшь.

Скородумов послушно посеменил выполнять приказ. На удивление, гнедой жеребец, запутавшийся в поводе, легко дал себя поймать. Влас поднатужившись, перевернул телегу, одел на коня хомут, привязал постромки.

– А тут ящики какие-то, Стёпа, выскочили из повозки-то. Так я их обратно загружу, да?

– Грузи, грузи. Да, вот ещё что. Оружие собери и в телегу сложи. И солому тоже.

Опираясь на винтовку, Ситников доковылял до подводы. Хуторянин послушно выполнил все задания и, тяжело и сипло дыша, умоляюще уставился на своего повелителя:

– Отпустил бы ты меня с миром, Степан Егорыч! Прости за ради Христа! Век за тебя молиться буду, не губи только!

– Ладно, иди себе. Ты себя сам уже давно погубил и не я буду тебе судья. Руки об тебя марать не хочу и патрон губить зазря.

Влас, не двигаясь с места, долго стоял и смотрел вслед удалявшейся повозке, не веря своему счастью: «Живой остался! Бог ты мой, сколько натерпелся страхов, а ведь живой!» – слёзы лились по морщинистым щекам, каплями скатывались с волосёнков бороды и усов в песчаную петрушинскую степь. И только заметив на верху противоположного склона балки красные ленты на шапках невесть откуда появившихся дозорных, засеменил без оглядки к хутору.

– Это ты что ли, Степан Егорович, канонаду тут устроил? И нам стрельнуть не оставил?

– Чудом, братки, вылез из переделки! Думал, всё, крышка!

– Так это ты со страху что ль? – загоготали бойцы. – А это кто там улепётывает?

– Да это из местных один. Он-то мне и устроил эту развесёлую встречу! Так, по несознательности, говорит. По принуждению. Нехай бежит.

– Эт-т чтой-то ты, Степан Егорыч, к контре такую доброту проявляешь? Нет, не бывать по твоему! Не позволю, чтобы беляцкая сволочь спокойно землю топтала! Сунцов, а ну-ка, разберись с дядей!

От дозора отделился молодой боец в буденовском шлеме и, пришпорив пёстрого сивого жеребца, запылил галопом Власу вдогонку. Степан видел, как сверкнуло на солнце лезвие шашки, и мужичонка свалился, обливая кровью бурьян. Никто не слышал, как перекошенные болью губы прошептали напоследок чуть слышно: «Ты же отпусти-ил…».

– Не жалей контру, нас она тоже не жалеет!

– Дело сделано, чего теперь-то уж, – Ситников застонал от боли. Нога распухла, кровь всё ещё сочилась сквозь повязку.

– Э-э! Да тебе в госпиталь надо, герой! Давай, правь до дому, Степан Егорыч, мы тебя сопроводим! Другой-то раз в беду тебя не дадим!

Голень болела так, что мутнело в глазах. Если бы не ржаная солома!

От этой ноющей боли Ситников и проснулся. Нога всегда болела к непогоде. Вот уже шестнадцать лет лучшего барометра не сыскать! Прихрамывая, обошёл вокруг берёз, похлопывая ладонью по стволам: