Станислав Далецкий - Жизнь в эпоху перемен. Книга вторая

• Название: Жизнь в эпоху перемен. Книга вторая
• Автор: Станислав Далецкий
• Жанр: Русское современное

Не дай вам Бог жить в эпоху перемен.

Конфуций

---

7. Решения органов Рабочего Контроля обязательны для владельцев предприятий и могут быть отменены лишь Постановлением высших органов Рабочего Контроля.

10.Во всех предприятиях владельцы и представители рабочих и служащих, выбранные для осуществления Рабочего Контроля, объявляются ответственными перед государством за строжайший порядок, дисциплину и охрану имущества. Виновные в сокрытии материалов, продуктов, заказов и в неправильном ведении отчетов и т.п. злоупотреблениях подлежат уголовной ответственности.

14. Все законы и циркуляры, стесняющие деятельность фабричных, заводских, и других Комитетов и Советов рабочих и служащих, отменяются.

– Вот значит, в чём дело, – понял Иван Петрович, – большевики вместо национализации промышленности устанавливают рабочий контроль за предприятиями и их владельцами, что, по сути, равно национализации. Да, эти новые власти во главе с Лениным последовательны в своем стремлении уничтожить частную собственность в стране, чтобы у прежних владельцев не оставалось рычагов управления экономикой. Ничего не скажешь, умный ход большевиков, – закончил Иван Петрович знакомство с декретами Советской власти и пошёл на зов тёщи, приглашающий к обеду, тем более, что и тесть вернулся домой со своего заводика с тремя рабочими и ручными сепараторами, на которых отделялись сливки из молока, а потом из сливок, тоже вручную, сбивалось сливочное масло, которое и являлось основным товаром в этой части Сибири. Готовое масло до революций, и до сих пор всё ещё вывозилось на продажу в Центральную Россию и даже в страны Европы.

Иван Петрович не мог знать, что изначально Ленин не предполагал национализации промышленности, а намеревался устроить государственный капитализм через участие государства во всех крупных предприятиях, изъяв 50% акций и установив рабочий контроль за их деятельностью.

Владельцы предприятий могли хозяйствовать, как и прежде, извлекая прибыль, но под контролем рабочих. Однако капиталисты сразу же начали саботаж, останавливая предприятия, чтобы вызвать недовольство рабочих и потом свергнуть новую власть.

Выяснилось также, что большинство крупных предприятий России уже контролируется зарубежными владельцами, в основном немцами и, чтобы не поставить страну в полную зависимость от иностранного капитала, правительство большевиков вынуждено было начать национализацию предприятий и лишь позже, через полгода большевики решились на всеобщую национализацию промышленности, торговли, транспорта и частных капиталов. Как говорил Ленин: «лишь в результате коренного изменения экономических основ жизни общества можно будет сказать, что Россия стала не только советской, но и социалистической республикой».

Национализация предприятий, принадлежащих германскому капиталу, развенчивает миф о Ленине – германском агенте и прочую чушь о мотивах действий этого человека. Впервые в истории, экономика страны не перераспределялась в интересах того или иного класса, а перестраивалась в пользу всего общества, исключая эксплуатацию людей на основе частной собственности.

Единственным эксплуататором при этом оставалось государство, которое перераспределяло результаты труда по социалистическому принципу: от каждого по способностям – каждому по труду, – таковы были замыслы и намерения Ленина и его сообщников по партии большевиков, захвативших власть в России.

На кухне хлопотала тёща, расставляя тарелки для обеда мужчин. Обед состоял из вчерашнего борща и свинины, жаренной на сковороде вместе с картошкой в русской печи. Были, также, квашеная капуста, соленые грузди и клюквенный морс: все это показалось Ивану Петровичу необыкновенно вкусным с тёплым ещё хлебом, только что испеченным Евдокией Платоновной из вчера замешанной квашни на опаре – дрожжей тёща не признавала, считая, что они портят вкус хлеба.

Антон Казимирович выставил бутылку «Смирновской» и предложил зятю выпить рюмку перед обедом.

Иван Петрович вежливо отказался, и тесть, без обиды, выпил стопку и приступил к трапезе.

– А почему Анечка не обедает вместе с нами? – спросил Иван Петрович тёщу. – Может, прихворнула?

– Нет, жива-здорова, покушала перед вами и верно спит сейчас вместе с внучкой, – успокоила тёща зятя. Вы пока сидели за газетами, она прошла несколько раз через гостиную, чтобы не отвлекать вас от работы. Что-то вы, зятёк, не успев приехать, сразу принялись за дела, нет, чтобы отдохнуть несколько дней с дороги, а там, глядишь, и Новый год наступит.

– Время сейчас смутное, Евдокия Платоновна, – ответил Иван Петрович, доедая тарелку борща со сметаной. – Хочу понять, что ждать от новой власти, потому и изучал их законы, которые называются декретами, что публиковала ваша уездная газетка.

– И что же ты понял о новой власти, – хитро прищурившись, спросил тесть, наливая себе вторую стопку водки и быстро выпивая её, пока Евдокия, отвернувшись, хлопотала у печи.

– Понял я, Антон Казимирович, что вам от новой власти ждать ничего хорошего не приходится. Вы купец, владеет заводиком и мельницей, используете труд наемных работников, а потому являетесь чуждым новой власти элементом – может даже и врагом. У вас есть частная собственность, а новая власть намеревается уничтожить всю частную собственность под корень, превратить её в общенародное достояние, как пишется в декретах этой Советской власти. Ваш заводик и мельницу, согласно декрету, возьмут под рабочий контроль сначала, а потом и вовсе отберут в пользу государства, и сами рабочие будут управлять вашими предприятиями.

– Помилуй бог, Иван Петрович, как же рабочие будут управлять производством, если они едва грамоте разумеют, а бухгалтерского и торгового дела и вовсе не знают – враз разорятся, останутся без зарплаты и приползут на коленях ко мне, чтобы я снова запустил предприятия. Нет, таких, как я, мелких купцов-предпринимателей не тронут, а жирных банкиров и промышленников я тоже ненавижу. К тому же я бывший ссыльный каторжник, пострадал от царизма, и думаю, что мои заслуги как народовольца будут учтены, и новая власть меня не тронет.

– Может, оно так и задумано, там, в Питере, большевиками: я слышал, что их Ленин является дворянином, только здесь, на местах, власть захватили горлопаны и голытьба, для которых любой труженик, живущий справно, уже является врагом. Пока вы, Антон Казимирович, будете доказывать свои заслуги перед народом, и как вы чуть не убили царя, эта голытьба отберёт все ваше имущество и пустит его в распыл. Я видел в Орше, во время еврейских погромов, как лютует толпа, если дать ей волю, и думаю, что в борьбе за имущество, зверств и беззакония по всей стране будет не меньше.

Имущие голытьбе уступать не захотят – вот и начнётся заваруха наподобие Пугачевской смуты. Потом, когда победят те или другие, всё уляжется и успокоится, но думаю, что до спокойствия пройдут годы.

Если и немцы ещё на фронтах попрут в наступление, тогда совсем худо будет. Большевики-то армию распустили, остались в окопах только идейные, и фронт держать некому. Ленин предложил всем мирные переговоры, но немцы сейчас думают, что им выгоднее: наступать и захватить страну до Урала, или вступить в переговоры с Россией, а войска перекинуть на Запад для отпора французам и англичанам. Такие вот дела, дорогой мой тесть: как говорили древние римляне: хочешь мира – готовься к войне.

Надо постараться поладить с новой властью, хотя мне, дворянину, живущему собственным трудом, тоже новая власть не совсем по душе. Вот вьюга утихнет, и схожу я к местным эсерам, о которых вы говорили, Антон Казимирович. После нового года соберётся Учредительное собрание – там большинство депутатов от партии эсеров, и может быть власть перейдет к ним. Но вряд ли большевики теперь отдадут свою власть эсерам и Учредительному собранию. Поживем – увидим, – закончил Иван Петрович беседу с тестем. Завершив обед и поблагодарив тёщу, он ушел в спальню к жене и дочери: вздремнуть после обеда под завывание вьюги за окном.

Анечка дремала на краю кровати, свернувшись калачиком. Заглянув в люльку, Иван Петрович встретил взгляд зелёных глаз дочери, которая не спала, но лежала молча, внимательно разглядывая незнакомое ей лицо отца и вдруг заплакала, поняв, что это чужой. Анечка тотчас встрепенулась, покачала зыбку, поцеловала дочку, и та спокойно заснула, увидев знакомое ей лицо матери и запах матери.

Иван Петрович разделся до исподнего белья и нырнул в кровать к стенке, чтобы не мешать жене баюкать дочку – если понадобится. Анечка прижалась к нему сбоку, и вся семья заснула спокойным сытым сном под визг и улюлюканье декабрьской вьюги за окнами, так и оставшимися закрытыми ставнями. Ночная лампа чуть освещала комнату до темных сумерек, зыбка покачивалась от каждого шевеления дочери, отбрасывая смутную тень на побеленную стенку и казалось, что там притаилось неведомое чудище, и именно оно воет и хрипит, подбираясь к спящим, а не вьюга за окном издает эти дикие звуки.