Борис Егоров - Воробей в пустой конюшне, или Исповедь раздолбая – 2

• Название: Воробей в пустой конюшне, или Исповедь раздолбая – 2
• Автор: Борис Егоров
• Жанр: Русское современное

Эта книга – продолжение уже опубликованной «Исповеди раздолбая». Рассказы о моей нескучной и разнообразной жизни в разных уголках страны и всякой заграницы.

---

Воробей в пустой конюшне, или Исповедь раздолбая – 2 Борис Егоров

Когда свобода захлестала,

Как тот потоп, из всех щелей,

Себя я чувствовал, как будто

В пустой конюшне воробей.

И сквозняки, и одиноко,

И не пойму – зачем я здесь?

Инако мыслить захотелось?

Ведь говорили, блин – не лезь!

Теперь хлебай свою свободу.

Но – сам на сам! Друзей не тронь!

Ты позабыл свою породу.

Ведь ты – воробышек. Не конь…

© Борис Егоров, 2016

ISBN 978-5-4483-1589-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

А для начала я скажу

На каком-то – не помню точно – этапе жизненного пути до меня дошло, што искать идеальную женщину не имеет никакого смысла. Они просто в природе не существуют. То же самое можно с уверенностью сказать и о мужчинах. В каждом человеке намешано и черное и белое. А што вылезет на первый план в процессе жизни – это, по мне, зависит от воспитания. Иван Охлобыстин в одном из своих интервью сказал: «Честно говоря, я вообще не верю, что человек способен измениться. Просто он может себя в каких-то ситуациях контролировать, а в других – не контролировать.» Именно поэтому у меня быстро пропало доверие к людям из церкви, которые гордо заявляли, что у них «древнее ушло, теперь – все новое». И что они нынче – «возрожденные». У меня, к примеру, никуда древнее не девалось. Новое появилось, но и старое все при мне. Просто я задвинул его в самый дальний угол и стараюсь о нем не думать. Но – врать не буду. Бывает, што «тяжкое наследие прошлого» высовывает свое рыло самым наглым образом. К счастью, это случается все реже.

К чему я веду? Да к тому, што в этой книжке описаны разные ситуации, в которые я попадал. И во всех – я в конце концов получал жизненное потверждение словам – «относись к другим так, как ты хочешь, чтобы относились к тебе». Можете примерить на себя мои приключения и прикинуть – а как бы вы себя повели в таких… буераках судьбы?

Психиатрический аспект

Была у нас в Москве соседка пенсионного возраста по кличке Бацилла. Она всех, кто бы ни попался ей на глаза – психами называла. Так сказать, диагностировала. Вспоминаю ее сейчас – и размышляю. А далека ли она была от истины?

Начну с себя. Никак не укладывалось у моей мамани в голове – чего мне не хватает дома? Ведь, если будучи школьником я все время ходил во всякие походы и мотался по туристическим поездкам, то, вернувшись из армии, начал пропадать надолго. По полгода и больше не бывало меня в Москве. (А последний отъезд все продолжается. Уже двадцать пятый год.)

И решила маманя науку привлечь. У одной из маминых подруг дочка нашла себе мужа – врача—психиатра. Маманя возьми, да обратись к нему за консультацией. Этот… эскулап приперся к нам – маманя его представила, вроде как человек пришел чайку попить. Ну да. Коне-ешно! Дома у него воды – нет! А с другой стороны – да пусть пьет! Тем более, что на вид он был совершенно нормальным – не зная точно – никогда не скажешь, что он психиатр. И поведение было абсолютно… адекватным. Хоть не спрашивал меня – не вижу ли я по ночам в своих глазах мальчиков кровавых. Или голых лошадей.

И только года через три добровольно маманя созналась – поставил этот чаехлеб мне диагноз. Нашел он у меня болезненную страсть к перемене мест. Даже название у нее есть научное – дромомания. По психиатровым рецептам маманя купила дорогие по тем временам таблетки и подмешивала их куда не лень. Но, когда я, сожрамши четыре упаковки пилюль, или, другими словами, одну маманину зарплату, исчез из дома на полтора года – маманя всячески обозвала науку психиатрию и успокоилась по поводу моей дромомании. На людей не кидаюсь – и то ладно…

Правда, временами я сожалел, что этот дохтур не нашел у меня какой-нибудь психической болезни посерьезнее. В шестидесятые – семидесятые годы того еще века мода была у определенного контингента – чуть что случись – даже просто тучки над головой собираются – прятаться в дурдом от силовых структур. Серьезных людей туда… им настоятельно рекомендовали. А мелочь пузатая хвастала, помню, друг перед дружкой всякими вялотекущими шизофрениями. Во болезнь! И звучит жутковато, и на свободе человек гуляет.

А теперь, когда обветшали мои составные части, смотришь вокруг – ну, сплошная эта самая вокруг… вялотекущая. Ре-е-едко когда просвет заметишь…

«Эх, Любаша! Такого агента загубила…»

Во мне, по ходу, климакс бушует. Склеротицкий. Че ни вспомню из прошлой жизни – все про любовь…

Закончился десятый класс, сданы были экзамены. Все одноклассники занялись своими делами – кто на работу устраивался, кто институт выбирал. Я сначала хотел сразу пойти по тропе старшего брата – на факультет журналистики МГУ. Вообще-то я просился у отца направить меня в двухгодичную лесную школу КГБ. Но батя покойный был человеком интуитивно дальновидным, и свертел мне здоровенный кукиш: «Кончай любой институт. Хоть лесного хозяйства. А уж потом – милости просим».

Ах, гордыня, гордыня. В молодости мерещится – все сам могу. Короче, приперся в школу дядька в армейском мундире – звать в военный институт иностранных языков. Ну, я и подал туда документы. Было там собрание абитуриентов. Какой-то седой генерал много чего наговорил. Но мне запомнилось – «Если вам прикажут стать китаезой – вы им станете! Но! Нашим, советским китаезой!» Я бате про это рассказал, дык его даже профессионально перекосило: «Пьяный, что ль, он был? Он бы еще по телевизору выступил с такими словами. Работнички, мать их…»

Все бы ничего. Но – некогда мне было готовиться к экзаменам. Любаша – из паралелльного класса – помешала. У нас с ей была вполне любовь. Дамочка была очень даже развитая, сама по себе – перворазрядница по спортивной гимнастике. И папа, и мама имели честь зону потоптать. И было еще два старших брата, которые активно готовили почву для своей первой ходки. В смысле, все части 206-ой (по старому УК) у них были на лбу написаны.

Я почему по жизни всегда старался к женщинам бережно относиться? Да потому, что хватало ума иногда не наступать на старые грабли.

Любаша настоятельно требовала ежедневных свиданий. По летнему времени вопрос – где примоститься – не стоял. И вот, когда я отменил два следующих свидания по причине консультаций по истории СССР, Любаша подозрительно усмехнулась: «Та-ак. Другую нашел? Ну, попомнишь…» И проломилась с треском сквозь кусты, одеваясь на ходу. Если честно – я сразу ничего не понял.

Зато на следующий день до меня дошло. Потому, как я попал на консультацию не по истории СССР, а… ну, типа, как надо себя вести в приличном обществе. Два Любашиных брата поймали меня на автобусной остановке, проводили в кустики, и начали дудохать. Мой бокс помог мало, только обозлил их. Не знаю, что от меня бы осталось, но раздался вопль, и братья отскочили в стороны. Любаша сначала оплеухами посадила братьев на землю, а потом с размаху упала на меня, и заорала: «Я вас, падлы, поубиваю! Я же просила легонько!»

Было дело, потом с этими братьями встречались, пиво пили. Ржали над собственным идиотизмом.

А в военные иностранные языки меня не взяли. Один тамошний источник сказал мне по-тихому: «У тебя слишком внешность заметная. А нам неприметные нужны».

Так что… Я в том смысле, что получается так – либо надо любить свою женщину, либо – любить свое дело. А совмещать – получается только на компромиссах…

Гуманизм советской власти

Ну вот. Вычитал – посадили где-то в дальней иностранщине учительницу за секс со школьником. Типа, совратила. По мне, темное это дело…

В бытность мою в старших классах были у нас уроки пения. Учительницей была Светлана Сергевна… то ли Куперман, то ли Кантерман. Точно – не Рабинович.

Ух, какая была… Маленькая, стройненькая. Туфли всегда на высоком каблуке, так што ножки у нее были – просто прелесть. К косметике, помнится, она как-то странно относилась. Здоровенные свои черные глазищи мазала… со страшной силой. А губки свои розовые и прелестные помадой даже и не трогала. А еще у нее мода была улыбаться краешком рта. Короче, в какой-то момент я сомлел.

Ну, это надо было видеть. Начал я Светлану после уроков терроризировать. Притаскивал из дома всякие сувениры иностранные, и изо всех сил делал вид, что жить не могу без классической музыки. Она была женщина неглупая, все, по ходу, поняла. От сувениров отказывалась, и играла мне на рояле всяких тама… Бетховенов. Улыбаясь краешком рта.

Доулыбалась.

В один прекрасный день она ничего не поняла толком, но оказалась на том самом рояле. Не имея опыта, я ввел ее в убытки – все застежки-молнии попереломал. И, то ли рояль громко резонировал, то ли Света слишком громко объясняла мне, что я не прав. Но в класс пения вперся Яков Семеныч Гольдберг. Который – завуч.