Геннадий Литвинцев - Неровное дыхание. Статьи и расследования

• Название: Неровное дыхание. Статьи и расследования
• Автор: Геннадий Литвинцев
• Жанр: Публицистика

«Неровное дыхание» – книга публицистики, статей, расследований и очерков последних лет, опубликованных в журналах или газетах, отечественных или зарубежных. Вызвав в свое время волну откликов и дискуссий, они и сейчас не потеряли своей актуальности благодаря острому взгляду, неравнодушному сердцу, «взволнованному дыханию» автора.

---

Бывший уполномоченный по правам человека в РФ Владимир Лукин: «Надо сказать еще об одной причине размаха коррупции, о ее новой форме – „попсово-интеллектуальной“. Это не мелко и не смешно, так как речь идет о создании почвы для ослабления воли граждан к защите своих конституционных прав, нарушаемых в коррупционном государстве. Я огорчаюсь пассивностью людей. Но у нее есть свое объяснение… Круглосуточно идут беспрерывные тупые хохотушки, аншлаги, низкопробные жестокие фильмы и прочие поделки. Делается это сознательно. Это не проблема недосмотра начальства. Это создание сознательных структурных отношений между народом и властью. Это очередной опиум. Как будто накурившиеся опиумом люди – хороший материал для стабильного общества. Совсем наоборот».

На Западе давно осознали опасность телевизионного диктата для демократического устройства общества и его нравственного здоровья. Известный французский социолог Пьер Бурдье в книге «О телевидении и журналистике» пишет: «Через рейтинговый механизм оказывается экономическое давление на телевидение, а через него на все остальные СМИ, даже на самые „независимые“ из них, и на журналистов, постепенно позволяющих навязать себе телевизионную проблематику. Точно так же влияние журналистского поля в целом оказывает на все другие поля производства культурной продукции». В конечном счёте, это экономическое давление переходит в откровенный нажим на свободу слова, мысли и творчества. «Доступ на телевидение связан с сильной цензурой, с потерей независимости из-за того, что сюжет разговора определяется другими, – пишет Бурдье. – Люди в студии сами подвергают себя сознательной или неосознанной цензуре, поэтому нет никакой необходимости призывать их к порядку. Они тем лучше манипулируют, чем больше сами манипулируемы и чем меньше отдают себе в этом отчет…».

Между тем в странах Европы опробован и довольно успешно действует механизм общественного контроля за содержанием телепрограмм, частный коммерческий интерес здесь научились сочетать с национальными интересами, с требованиями благоразумия и нравственности. У нас же не только на ТВ, но и в кинематографии, в театре и на эстраде, в книгоиздательстве только нарастает прессинг «продюсерской цензуры», цензуры денег.

– Это страшней, чем всякие преследования и запреты. Начальника, цензора можно было иногда обойти, обмануть, можно было найти другой способ высказаться; а деньги – это такой цензор, которого не обойдешь и не обманешь, – говорит культуролог Валентин Непомнящий.

При этом режиссеры политических и культовых массовок, заказчики тотального дурмана продолжают твердить о толерантности, то есть терпимости к иным взглядам и вкусам. Однако их толерантность на удивление избирательна: терпимые и поощрительные ко всем видам пороков и уродств человеческих, они на дух не переносят добродетели, твердых, осмысленных принципов, религиозного и даже просто граждански ответственного взгляда на жизнь.

Деструктивно-смутные времена хоть и бывают затяжными, но не окончательными. Кажется, и сегодняшний шабаш начинает надоедать обществу и раздражать власть имущих. Являются признаки, пусть ещё слабые и нерешительные, что в правящих структурах вызревает некая сознательная сила, способная укоротить стаю телебесов, продюсеров разврата, издателей пошлости, дать возможность пробиться к читателям и зрителям авторам думающим, патриотично настроенным, откликающимся на сложную и неоднозначную современность. Чуда ждать, наверное, не приходится, но воздух явно свежеет. Если бы в верхах смогли признать создавшуюся в российской культуре ситуацию уродливой, несовместимой с русскими традициями, а дальнейшую её коммерциализацию опасной для общества, то современная литература, книгоиздание, театр, кинематография и, конечно же, телевидение стали бы со временем заботой государства, а не нынешних рыночников, ничего не желающих знать кроме прибыли. Такая культурная политика была бы способна в известной мере изменить в лучшую сторону саму картину общества, его политических настроений, укрепить государственные скрепы. Но именно поэтому процессу оздоровления культуры противостоят и будут противостоять серьёзные внутренние и внешние силы.

…На вопрос «Нужна ли стране нравственная цензура?» отвечаю встречным вопросом: «А как по-вашему – нужен ли человеку иммунитет?».

С точки зрения холерных бацилл, конечно, не нужен. И даже опасен. Но организм-то борется с болезнью. И не перестанет до последней минуты дыхания.

Стали ли мы жить не по лжи? Юбилей А. И. Солженицына напомнил о встречах с великим русским писателем и о преподанных им уроках

27 мая 1994 года авиалайнером из Анкориджа, приземлившимся в аэропорту Магадана, после двадцати лет изгнания вернулся в Отечество Солженицын, один из самых значительных русских писателей ХХ века. Его высылали на Запад – а он замыслил возвратиться с востока. Александр Исаевич не спешил – целых 55 дней длилась дорога из Владивостока в Москву со всеми многочисленными остановками и встречами в попутных городах и селах. Писатель как будто не мог надышаться воздухом России, наговориться с людьми, набраться впечатлений. Пять недель на устройство и отдых в Москве – и снова в путь, теперь на родной ему юг, в Ставрополье, Ростов-на-Дону. Оттуда Солженицын заехал на пару дней в Воронеж.

В гости приезжают к родным и друзьям. И хотя раньше Солженицыну, по его словам, доводилось бывать в Воронеже только проездом, но и здесь нашлись люди, поддержавшие писателя в годы гонений и травли. Они и встречали Александра Исаевича ранним утром 4 октября на железнодорожном вокзале. Один из них – поэт Владимир Гордейчев, не побоявшийся послать в конце 60-х годов автору «Ивана Денисовича» слова уважения и поддержки. Тогда его поступок стоил Владимиру Григорьевичу должности ответственного секретаря областной писательской организации. Пришел на вокзал и пожилой, убеленный сединами человек – Дмитрий Федорович Кулаков, товарищ Солженицына по «шарашке», описанной в романе «В круге первом».

В тот же день Солженицын был приглашен в мэрию Воронежа. Мы с женой тоже решили пойти. Началось с курьёза. Только вошли в вестибюль администрации города, как стоявшие там служащие с каким-то торжественным вниманием уставились на нас, начали поправлять галстуки, а одетые в парадное милиционеры стали по стойке «смирно». И уж совсем удивительное. Сам мэр Анатолий Гольц метнулся навстречу и, крепко взяв меня под руку, запел на ухо:

– С приездом! Так ждали, так ждали! Все в сборе! Вот сюда, пройдемте. Ступеньки!

Что за притча! Откуда такое внимание к скромному журналисту?

Так, под ручку поднялись до второго этажа, пока я, наконец, обо всем догадавшись, не прервал любезного мэра:

– Извините, но вы, похоже, не за того меня принимаете.

– Да за кого же еще? Так ждали! А впрочем, постойте…

Гольц отстранился от меня и, глянув с расстояния, вскричал:

– Что за черт! Так вы не?.. И точно ведь, извините, обознался, вы и моложе…

– Да вон он стоит, встречайте же наконец! – показал я мэру рукой вниз, на сиротливо стоявшего у двери с портфельчиком Александра Исаевича.

Так обманула главу города моя густая и тёмная в ту пору борода, действительно придававшая некоторое сходство с Солженицыным. Ну а жена, стало быть, сошла за Наталью Дмитриевну. Из-за бороды в те дни и на улице некоторые обознавались, подходили знакомиться, а один интеллигентный воронежец приглашал в гости. Впрочем, радоваться тут особенно было нечему: все же Александр Исаевич почти на тридцать лет меня старше. Но выглядел он в свои 75 лет вполне бодро, даже, я бы сказал, молодцевато, ничего стариковского ни в фигуре, ни в походке, ни в манере говорить у него тогда не было, что, несомненно, шло от духовной силы, внутренней свободы и независимости. Так должны выглядеть люди, поправшие смерть, насилие, достигшие высот человеческой мудрости, получившие право учить людей не от власти, а от собственного опыта жизни.

– Ваш город центральный в России, очень своеобразный, можно сказать, узловой, – говорил Солженицын в мэрии. – И мне важно узнать, что тут у вас происходит, какие у людей настроения.

Приглашенные городские чиновники выступали в привычном жанре отчетов перед начальством: всё хорошее объясняли своим персональным усердием, неудачи и трудности сваливали на «отсутствие законов и общее неустройство». Александр Исаевич хмурился, но старательно строчил что-то в блокноте.

На другой день состоялась встреча с жителями города. Солженицын поставил условие: пускать всех, без всяких ограничений. Огромный зал был полон. Писателя встретили аплодисментами. А вот между собой штатные активисты не терпящих друг друга течений не смогли поладить и на вечере: захлопывали выступающих, кричали, шумели. Дошло до драки на сцене у микрофона. Александру Исаевичу пришлось вставать и растаскивать сцепившихся двух ораторов, как, наверное, в лагере, бывало, разнимал подравшихся зэков.