Константин Симонов - Доброе имя

• Название: Доброе имя
• Автор: Константин Симонов
• Жанр: Русская классическая проза

В центре многонаселенной производственной пьесы «Доброе имя» разногласия коллег по поводу одного из «писем-сигналов», поступивших в редакцию. Толком не разобравшись в сути дела и не послав корреспондента в университет, из которого поступила жалоба на одного из преподавателей, газета поспешила опубликовать едкий фельетон, вследствие которого человек лишился должности. Получив многочисленные письма в поддержку преподавателя от его студентов, журналисты ведут себя по-разному: руководство и часть сотрудников считают, что опровержение фельетона испортит репутацию газеты и не реагируют, другие же – в первую очередь, беспокоятся за судьбу человека, которого они, возможно, оболгали.

---

Широков. Зря ты так о Брыкине. Газетчик он, конечно, еще молодой, но замначполитотдела дивизии был замечательный!

Черданский. Еще бы! Забыл, что вы дружки-приятели. Нашел, кому жаловаться!

Широков. Дружки – дружками, а за газету он неплохо взялся, гвоздит с утра до ночи.

Черданский. Гвоздит, да не туда! Если бы не я – в два счета засушил бы газету. Или превратил бы ее вместе с Крыловой в сплошной почтовый ящик для читательских писем!

Широков (улыбнувшись). Не любишь отдела писем?

Черданский. Зато ты кое-кого там слишком любишь.

Широков. Эй, полегче на поворотах!

Черданский. Ты лучше ей, дорогой твоему сердцу Вере Ивановне, скажи, чтобы она полегче на поворотах. А то она мне по твоему же фельетону такое письмо предъявила… Не женщина – следователь!

Широков. А в чем дело-то?

Черданский. Ни в чем. В чепухе. Не хочу об этом сегодня – все-таки воскресенье. Скажи лучше, как у тебя с ней роман подвигается? Или похвастать нечем?

Широков. Хвастать такими вещами не приучен.

Черданский. Значит, нечем! (Оглядывается.) Вон Акопов идет! (Кричит.) Эй, партийное руководство, иди поближе к массам!

По аллее шагает Акопов, грузный, медлительный брюнет в плотном черном костюме; в руках у него гитара.

Акопов. Черт его знает! Наверное, тут или повар, или сторож играет. Каждый выходной настраиваю, и всегда опять расстроена. (Подвинчивает колки.)

Широков. Ну, что ты опять в черном?

Акопов. Север, милый!

Широков. Север-то север, да ведь жара.

Акопов. Значит, привычка, милый, жена приучила. Встаю утром в воскресенье – а он уж висит выглаженный, неудобно не надеть. (Пробует струны.) Все-таки, наверное, повар. Он, по-моему, здесь главный ухажер.

Черданский. А ты, ухажер, тоже собираешься, кажется, играть?

Акопов. Да. И петь буду. Наши девушки просили после ужина.

Черданский. А что жена скажет?

Входит Анна Аветиковна. Она, как и Акопов, полная, черноволосая, с неторопливыми движениями. Сев рядом с мужем на скамейку, обнимает его одной рукой.

Анна Аветиковна. А я ему ничего не скажу. Он все равно для меня поет.

Акопов. Спеть? (Делает вид, что хочет стать на одно колено.)

Анна Аветиковна. Не надо! Ты же у меня старый, потом задыхаться будешь.

Акопов легко встает на одно колено, берет аккорд.

Ну, сядь, пожалуйста!

Акопов садится.

Черданский (с улыбкой). Да-с, любовь-с!

Анна Аветиковна. И не «да-с», и не «с», а остальное верно. (Разглядывая Широкова.) Что это у вас вид невыспавшийся?

Широков. Рано встал. Сейчас пойду, примощусь где-нибудь и сосну часок дополнительно. Люблю поспать. Хорошо это или плохо, Анна Аветиковна?

Анна Аветиковна. Хорошо. Константин Акопович всегда, когда может, спит после обеда.

Широков. А раз Константин Акопович так делает, стало быть, это и вообще хорошо?

Анна Аветиковна. Конечно.

Широков. А почему вы Константина Акоповича заставляете по воскресеньям этот черный костюм надевать?

Анна Аветиковна. Потому что я его в другие дни мало вижу. Пусть при мне в воскресенье ходит в парадном костюме.

Широков. А если жарко?

Анна Аветиковна. Ничего, пусть терпит.

Широков. Правильный вы человек, Анна Аветиковна.

Анна Аветиковна. Конечно.

Широков (перевесив авоську с одного конца скамейки на другой, ближе к Акоповой). Прошу принять в знак моих чувств рыболова и человека. А авоську пришлите завтра с Константином Акоповичем, она чужая. (Уходит.)

Анна Аветиковна (после молчания). Хороший человек.

Черданский. Неплохой, но, как бы сказать… бесцельный. Спросите его, чего он хочет? Ничего он не хочет. До войны – разъездной корреспондент. С войны вернулся – опять разъездной корреспондент. А ведь три ордена получил за войну. Мог бы и двинуться! (Взмахом руки изображает лестницу.)

Акопов (повторив жест Черданского). А если он не хочет двигаться? Если он просто писать хочет?

Анна Аветиковна. А, по-моему, ему просто надо жениться. Сколько же можно так жить? Вон даже авоська у него и та чужая! (Встает.) Ну, ты мне уже надоел, Константин, – отнеси рыбу на кухню, а я пойду играть в волейбол. Приходи судить. (Уходит.)

Акопов (Черданскому). Зачем звал?

Черданский. А-а, уже прошло.

Акопов. А все-таки?

Черданский. Так. От нечего делать с Широковым заспорили. Плохо, видишь ли, что я назад гляжу, что, по-моему, мы в наши с тобой молодые годы газеты веселее делали, чем сейчас. А теперь у меня от одного брыкинского взгляда фельетоны киснут: это не подтверждено, это не разъяснено, это слишком обидно, то слишком крикливо. Ну, да бог с ним, с Брыкиным, – он в газете без году неделя! А вот скажи ты, но только по совести: когда тебе было интересней работать в газете – в тридцатые годы или сейчас?

Акопов. Как тебе сказать? Конечно, я тогда моложе был, но, в общем, все-таки сейчас интересней.

Черданский. Чем? Нет, ты вспомни! Бригады «легкой кавалерии», всякие затеи, штурмы, рейды, «шапки» на всю полосу. По два фельетона в номер! Одним словом, первая пятилетка!

Акопов. А сейчас, одним словом, вторая послевоенная. Что ты этим «одним словом» хочешь сказать?

Черданский. Хочу сказать, что мне тогда интересней было.

Акопов. А мне сейчас. И, между прочим, могу вполне научно объяснить, почему. Вот я всю жизнь сижу на промышленности. И все, что мы тогда построили, – все при нас, никуда не девалось! Но то, что мы сейчас строим, – тогда нам такого еще и не снилось! Значит, в жизни интересней стало? А почему же в газете скучней будет? Ничуть мне не скучней. Сложней – это другое дело. Иногда почитал бы на ночь «Трех мушкетеров», а берешь «Принципы скоростного резания». А лет уже не двадцать – это верно.

Черданский. А ну тебя! Больно вы все умные и серьезные стали! Один я дурак! Как двадцать лет назад горел на работе, так и сейчас горю, как свеча!

Акопов. А ты не расстраивайся. Вот закончим Куйбышевскую ГЭС – переведем и тебя на электрическое освещение.

Входит Крылова, в блузке с короткими рукавами, в тапочках.

Крылова. Ух, устала! (Садится в шезлонг.)

Акопов. А где моя?

Крылова. Сидит там, на площадке, и отдышивается. Нет, отдыхивается. Нет, тоже неправильно. А как будет правильно, в настоящем времени?

Акопов (смешно надув щеки). Отдувается. В настоящем времени для людей нашего с ней возраста – это самый правильный глагол. (Уходит, захватив авоську.)

Черданский. Эх, вы, а еще бывший корректор!

Крылова. А как? А впрочем, вы всегда так – только критикуете, а подсказать – никогда!

Черданский. А у меня со вчерашнего дня пропала всякая охота вам что-нибудь подсказывать!.. Вы слишком мало доверяете тому, что говорю вам я, человек, состарившийся в газете, отдавший ей всю свою жизнь, и слишком легко верите любой бумажке с улицы. По поводу этого студенческого письма о доценте Твердохлебове вы вчера говорили со мной так, что я подумал – вам невесть как хочется, чтобы этот негодяй оказался не склочником, а ангелом во плоти, а мы с фельетоном Широкова оказались в дураках.

Крылова. Неправда! Я больше всего на свете хочу, чтобы мы были правы. Но у Широкова в фельетоне написано, что Твердохлебов самодур и склочник, а студенты пишут, что это неправда! Меня это письмо взволновало, а вас – нет. Почему?

Черданский. А потому, наивное вы существо, что за этим письмом чувствуется опытная рука потерпевшего! Потому, что именно вот такой опытный склочник, как этот Твердохлебов, наверняка, сам организовал все эти наивные студенческие подписи под письмом! А вы ему верите! Да еще меня этим письмом тираните!

Крылова. Так проверьте его, чтоб и у меня и у вас была спокойна душа! Вот вы всегда так с письмами! Я вам его принесла, как получила, а вы мне спустя неделю сказали, что еще не прочли. Почему! А потом сказали, что прочли, но не успели заняться. А потом, что ответите в понедельник. А потом – что в субботу. А в субботу попросту сбежали от меня.

Черданский. Староват я от вас бегать!

Входит Катя – тоненькая, очень серьезная девушка.