Олег Глушкин - Рыбацкое море. Рассказы

• Название: Рыбацкое море. Рассказы
• Автор: Олег Глушкин
• Жанр: Русское современное

Рассказы и миниатюры, составившие книгу, рождены морскими рейсами автора. Вдали от родных берегов обостряются чувства, сближаются и сталкиваются люди, но всех их объединяет рыбацкое море.

---

Рыбацкое море Рассказы Олег Борисович Глушкин

© Олег Борисович Глушкин, 2016

ISBN 978-5-4483-1044-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Морской мотив

Наступит еще одна бессонная ночь, в которую незримо ворвется море. И мимо проплывут мои корабли: невидимая в ночи подводная лодка, быстрый морской охотник, юркий и низкобортный тральщик, мерно колышущаяся на волнах плавбаза, усталый и пыхтящий траулер. Никто на их палубах не вспомнит меня. В обшивке, на флорах и бимсах, возможно, записано воспоминание о моем имени. Можно еще раскрыть судовую роль. Но бумага так ненадежна. Рукописи не горят – утешение для тех, кто не признан. Я без всякого сожаления променял бы все свои книги на счастье первого свидания с морем. О, как хотел бы я снова, облаченный в бушлат и бескозырку, ступить на шаткий трап и козырнуть вахтенному, и убедиться, что я не опоздал к отходу. И уйти в дозор, в морское пространство, чтобы почувствовать его бесконечность. Берег лишен постоянства. Только море вечно, его нельзя поджечь. Раскаленное солнце садится по вечерам в его воды – и сразу остывает. В глубинах затаилась холодная тьма. Зато поверхность играет всеми цветами радуги, и бусинки брызг кидает в лицо морской ветер. Что я искал в этом безбрежном пространстве, меняющим свой цвет и подчиненным небу? Все острова и земли давно открыты. Я никогда не жаждал славы. Мне даровал свободу океанский простор и беспрерывный ход волн. Я любил и желал море, как любят и желают женщину, таинственную и непостижимую. Однообразие дней, съедающих водную гладь, казалось бесконечным праздником. След за кормой, рожденный винтом, методично стирался, и волны вдали становились крохотной рябью. Можно было подолгу смотреть на пенные всплески и слушать затаенную музыку близящихся штормов. Этот рокот, как львиный рык, как содрогание гигантских китов, как сердцебиение вселенной. Шелестящая тишина на рассвете. Пространство, лишенное пения птиц. Его заменяет ритмичный шум волн – богатырская симфония движущейся воды.

Все живое зародилось в морских глубинах. Младенец, едва покинувший лоно матери, готов безбоязненно плыть в родной стихии воды. Раствориться в воде – не значит ли это вернуть свое первородство. Плыть пока хватит сил. И сложить руки. На илистом дне открыть глаза и увидеть зеленые покачивающиеся водоросли, причудливые ветви кораллов и сияние перламутра огромных раковин. Засмеяться последний раз от щекочущего прикосновения маленьких рыбок – и устремиться вверх, и, вынырнув, жадно глотать воздух.

Только в море можно осознать, что значит для тебя земля. И когда после долгого рейса вдохнешь пряный запах трав и увидишь березки, растущие на берегу, ты предашь море и даже скажешь себе – зачем же болтался столько дней там, где не поют птицы и не пахнет полынью. Земля же еще долго будет качаться под ногами напоминаньем о дощатой палубе. И ноги вспомнят тепло палубного настила и опять приведут в порт.

Как соединить все это в себе, как примирить воду, землю и небо? Надо придумать себе необитаемый остров, посадить на нем дерево у самой кромки прибоя и сидеть под зеленой кроной так, чтобы пятки лизал соленый накат. Сидеть и смотреть в небо, пока не осознаешь, что надо сделать плот. И только море может связать тебя с людьми. В ветреную погоду, когда море сливается с небом и барашки волн пенят его, плот может превратиться в летучего голландца. И если ему придать скорость, он будет глиссировать. И тогда неизвестно: летишь ты или плывешь… И с тобою всегда горсть земли, в которой можно вырастить небольшой цветок, если тебе опостылят розовые кораллы. Все это живет в тебе. И воспоминания и сны часто реальней той жизни, которую стараешься не замечать. И в комнате по ночам кричат надрывно чайки и раскрывают длинные узкие рты дельфины, чтобы поведать о таинствах и очаровании дальних странствий. И в подтверждение утром приходит открытка из Гаваны. Голубое лаковое море на этой открытке обнимает белый форт и вдали призрачным пятном встает из вод твой корабль. Может быть, ты был на его борту, когда делали этот снимок, ты стоял на баке и смотрел на плывущий навстречу город, на его розоватые дворцы и гранитные набережные. Что теперь ответишь ты? Расстояния съедают слова. Остается одно – опять подняться по трапу и скинуть с кнехта пеньковый канат.

Первый трал

В свой первый рейс я вырвался, преодолев все мыслимые и немыслимые преграды. Я готов был идти простым матросом, идти кем угодно, лишь бы прервать свое унылое конторское существование, лишь бы вырваться на свободу от тех многочисленных церберов, которые считали, что имеют право диктовать мне условия жизни. Были проблемы с визой, но и они разрешились. И я радовался. словно молодой жеребенок, выпущенный на весенний луг. И до сих пор помню то майское утро, когда у берегов Ирландии, наш траулер отдал первый трал. Помню, что я, так ждавший это событие, хотя и проснулся рано, чуть не прозевал его. Потом я написал об этом тралении в повести «Всего один рейс»:

Когда вышел на палубу, лебедки уже работали, растаскивая сетное полотно. Тралмастер в белой куртке распоряжался движением тросов. Он стоял на тамбучине и взмахивал руками, словно был дирижером большого оркестра. Командиры собрались в рубке, матросы-обработчики сгрудились на палубе по левому борту. Боцман принес полиэтиленовый пакет, в котором лежали буханка хлеба и бутылка вина. Матросы приподняли сетку кутка, и боцман полез в трал, как медведь, путаясь руками и ногами в сетке. Он положил пакет в куток трала, стал вылезать, упал и совсем запутался. Под общий хохот матросов его с трудом вытащили из трала. Морской закон зато был соблюден. Угощение для Нептуна и для рыб было в трале. Над судном носились стаи чаек. Ещё вчера их не было. Откуда они узнали, что мы собираемся отдавать трал? Чаек было много, они пищали, стонали, садились на палубу, плыли рядом с бортом. Белые с черными кончиками крыльев, сероватые с желтым клювом и выпученными глазами. Казалось, к нам слетелись все чайки ирландского побережья.

Наконец заработали лебедки. Кухтыли, грузы, бобинцы, сетка – все это с грохотом поползло по палубе, спустилось в углубление слипа и пошло в воду.

Приборы в рубке «писали» рыбу. Пять косяков зашло! – радостно крикнул штурман, свесившись с крыла рубки. Я с нетерпеньем ждал того момента, когда начнут выбирать трал, а мы все шли и шли самым малым ходом. Время тянулось так медленно, что казалось, кто-то неведомый нам остановил часы. Никто не уходил с палубы. Матросы смотрели на воду в томительном ожидании.

Наконец мешок трала начал всплывать. Мы поняли это по скоплению чаек метрах в пятидесяти за кормой.

– Идет, голуба! – закричал тралмастер.

Траулер приостановился, как лошадь перед крутым подъемом, мелко задрожала обшивка. Гудят лебедки, потрескивают троса. Утомительно долго наматываются ваера на барабаны лебедок. Глубина здесь порядочная. Минут через пятнадцать с грохотом наткнулись на транец кормы траловые доски, которые добытчики ловко хватили и крепят цепочкой. И вот уже пошел кабель трала. Как глиссер, весело несется по волнам «богородица» – щиток с белыми кухтылями, который отпугивает рыбу, чтобы не ушла из трала. На щитке большими красными буквами какой-то шутник написал: «Привет рыбам!»

За «богородицей» показался сам трал, он всплывает как подводная лодка, большой зеленый, опоясанный белыми и желтыми кухтылями, набитый туго, как перекаченный баллон. Крылья трала поползли по слипу, в ячее поблескивает рыбы. Это путассу – блестящая чешуя, сама узкая, похожая на сельдь, только меньше и нежнее.

Куток трала набит до отказа. И вот уже он целиком выполз на слип, сплюснулся и замер. Добытчики залезли на трал, вставили шланг в ячею и водой выгоняют первую рыбу. Открыли крышки чанов, и рыба из кутка хлынула в них тугим сверкающим потоком.

– Вот это почин! – радостно кричит боцман.

– Ход, ход давай! – приказывает капитан в машину.

Траулер накренился на вираже. Мы разворачиваемся к тому месту, откуда начали траление, чтобы повторить удачный путь. Теперь все мы уже не наблюдатели. Полно работы в рыбцехе…»

Весь этот рейс нам сопутствовала удача, но полные тралы уже не так радовали меня, как этот первый трал. Все время что-нибудь ломалось в рыбцехе, и я возился с поломанными чанами, с транспортерами, чистил мукомолку, и так пропахла моя роба рыбой и аммиаком, что я раздевался перед дверью своей каюты, а мозоли на руках у меня не сходили. Но все равно, я считал, что мне повезло, и, вычеркивая на настенном календаре очередной день, не торопил окончание рейса, хотя и длился этот рейс полгода.

Госпожа удача

Сейнеры флотилии бежали параллельными курсами. Корабельные носы вздували белые буруны. В сумерках силуэты судов расплывались, и только эти крутящиеся шары-буруны были отчетливо видны, и, казалось, летят над водой белые рыси, рвущиеся за добычей. Бег на юг кавалькады судов возглавлял сейнер капитана Ломакина. Капитан напряженно всматривался в ночь, в бегущие огоньки за кормой, и хотел верить, что бег этот не напрасен. Люди устали от проловов, ничто так не убивает, как постоянство неудач. Он знал, что если флотилию и в новом районе ждут неудачи, спросят с него. И никакие прежние заслуги не пойдут в зачет. Если окажется, что и на юге нет рыбы, заклюют. Ушли с насиженного, вдоль и поперек перепаханного района, затратили топливо, время. Кто виноват? Второй любимый вопрос после: «Что делать?» И еще одно правило – инициатива наказуема. Если это правило выполнять, можно встать на якорь и ждать у моря погоды. В награду тем, кому не терпится, бег в ночи и вторые сутки без сна. Сначала переход, потом нервное напряжение поиска.