Татьяна Краснова - Лиза. серия «Знакомые лица»

• Название: Лиза. серия «Знакомые лица»
• Автор: Татьяна Краснова
• Жанр: Русское современное

Зимний лес. Полупустой отель «Лесная сказка». Разношерстное общество гадает, кто эта странная девица, которая уклоняется от любого общения. Саму же Лизу соседи интересуют меньше всего – две девчонки, старушка, семья с малышами, немолодой мужчина, веселый разбитной парень и молчун, прячущийся за газету. Но постепенно течение дней, как узоры на морозных окнах, сплетается в сказку, где есть близость и понимание, теплота и забота. Или это и в самом деле всего лишь сказка, рассказанная себе самой?

---

Замечала Лизу только старшая в палате, двенадцатилетняя Юля с короткими волосами, которые разлетались вокруг лица солнечно-желтыми лучиками, и с такими же солнечно-карими глазами. Она могла бы водиться с большими, как она сама, девчонками из соседних палат, но подошла почему-то к маленькой Лизе – та уже не раз ловила ее одобрительный взгляд.

– Это правильно, – сказала Юля, кивая на книжку. – Только так и надо. Что там? Три котенка?

Подобрав с пола конфетный фантик из фольги, она быстро – Лиза не успела понять, как это получилось – свернула из него самого настоящего котенка: с ушками, мордочкой, лапками, длинным хвостом и гибким кошачьим туловищем. Она и раньше видела, как Юля мастерит всякие фигурки из листочков бумаги, салфеток, старых газет, пластилина, разноцветных проволочек. А котята из фольги вышли живые, подвижные, им можно было переставлять лапы, поворачивать головы и хвосты.

И Юля с Лизой разыграли маленький спектакль – тут же, на Лизиной кровати, по сценарию из книжки: их котята прыгали в чашку с мукой, которую изображала подушка, пролезали в трубу – картонную трубочку от туалетной бумаги, а уж в пруд падали самый настоящий – чью-то мыльницу, наполненную водой, потому что ребятишки из палаты столпились вокруг и начали принимать активное участие. Всем так понравилось, что пришлось показывать продолжение – Лиза придумывала его на ходу, а Юля тут же подхватывала, и всё получалось. Уже и из соседней палаты пришли, и даже любопытные медсестры начали заглядывать.

И Лиза теперь жила не от укола до укола, которые надо скорее «перелистнуть», а от спектакля до спектакля. Это всегда бывали экспромты. Репетиции устраивать не удавалось, потому что уединиться было невозможно: как только они с Юлей брались за самодельных зверушек, тут же собирались зрители. И Юля называла их «почтеннейшей публикой», хоть и не была похожа на Карабаса Барабаса, а иногда складывала театральный реквизит в коробку из-под печенья и говорила Лизе: «Пойдем в шестую палату». Это означало, что кто-то из больных совсем не поднимается, и надо показать представление прямо там. Это было в порядке вещей. В больнице ведь «лежат», это так и называется.

А один раз Лиза услышала разговор медсестер.

– Представляешь, я ресницы крашу, а эта Наташка из второй палаты говорит: дай попробовать! – возмущалась студентка медучилища, проходившая в их отделении практику. – В двенадцать-то лет! Я говорю – дорасти сначала. Хоть бы пятнадцать было!

– Ну и дала бы, жалко, что ли, – отвечала старшая медсестра. – Она всё равно до пятнадцати не доживет, с ее диагнозом.

– Как не доживет?

– Ты чё, совсем не врубаешься? У нас же кардиология. Думаешь, всех вылечат? Маше с врожденным пороком, из третьей палаты, операцию вовремя не сделали – теперь всё. А у Кравченко какой порок, знаешь – никто оперировать не берется. А маленькая Олечка – веселая такая, четыре годика, с мамой лежит – ее с риском внезапной смерти положили. Тяжелая аритмия. Толик, который от уколов громче всех орет, всё жаловался, что голова болит и «сердце переворачивается», а участковая рукой махала: вырастет – пройдет. Теперь тоже уже не поможешь, пропустили. Чего ревешь, дурочка? Зачем тогда в мед пошла? Переходи в пед, пока не поздно, там детишки здоровые.

– Жалко! И их жалко, и их родителей жалко – рожали, растили…

– Родители тоже дураки бывают. Вон Сашка с эпилепсией сто раз сознание терял, а родители только через три года к врачу повели. А мальчишка всё это время спортом занимался, всё результат выжимали…

– Так как же они? Играют, смеются. Учебники читают… Не понимают, да?

– Кто нет, а кто понимает. Как будто взрослые много понимают.

Лиза вполне сознавала, о чем речь – что никогда не заберут домой, но твердо знала, что к ней это не относится. Важнее было то, что восстановился стройный порядок жизни, ее смысл, оказавшийся непривычно-радостным: сидеть с Юлей на подоконнике, пересказывая друг другу книжки, и делать новые фигурки для театра. Юля ловко плела человечков и зверушек из гибких трубочек от капельниц, которые ей приносили медсестры.

Подружки встречались и после больницы – оказалось, они живут недалеко друг от друга, и в местном санатории «Лесная сказка». Общительная Юля заводила новых друзей, а верная Лиза ждала, когда та вспомнит о ней – Лизе больше никто не был нужен и ни с кем не было так интересно. На процедурах Юля демонстрировала терпение, которому вот-вот придет конец, и грозилась, что «скоро вся эта ерунда кончится, и я поеду поступать в театральное училище». Она и думать не хотела, что может оказаться там, откуда не забирают домой. К ней это тоже не имело отношения. У нее тоже был свой смысл. А потом она с семьей в самом деле уехала и сначала писала Лизе, а потом переписка оборвалась.

Доктор Лончинский, похожий на Чехова, возник перед Лизой с Пушкиным на устах:

– В синем небе звезды блещут, в синем море волны плещут! Ну что, Лиза Бурматова, хочешь поехать на море? Ты ведь та самая Лиза, которая не боится уколов и никогда не плачет? Стало быть, в больнице незачем лежать, будешь приходить на уколы и ЭКГ делать, договорились? Придется потерпеть, а вот летом поедешь на море!

Лиза внимательно смотрела на человека, непохожего на остальных врачей, понимающего, что свобода – это главное.

– ПОЧЕМУ вы ездите на вызовы, Леонид Борисович? Вы же кардиолог.

– Почему-почему. Теперь все ездят на вызовы. Терапевтов не хватает. Или в поликлинику давно не заглядывали? Так как самочувствие? Почему не отвечаете? – И доктор привычным движением взял Лизу за руку и стал слушать пульс. – А это что такое? – Нахмурился, достал часы. – Это что, я вас спрашиваю? Стометровку бежали?

Лиза молчала, доктор снял пальто и повесил его на вешалку.

– Вы тут отдыхаете? Давайте-ка пойдем в вашу комнату, я вас послушаю.

Лиза без слов повиновалась. Спорить с Леонидом Борисовичем было бесполезно. Не изменились ни его интонации, ни манера обращения. Правда, он уже не говорил, как маленьким пациентам: «Ах, какая у тебя красивая рубашечка! Что же это там нарисовано, не разберу – цветочки или грибочки?» Но движение, когда доктор задержал в ладони стетоскоп, чтобы согреть его, прежде чем металл прикоснется к коже, было таким знакомым.

Сам Леонид Борисович, однако, не улыбался. Наоборот, становился всё серьезнее и слушал долго, очень долго.

– Что же это такое, Лиза? – наконец выговорил он. – Вы хоть раз за это время проверялись? Были у врача? Кардиограмму делали? Или обрадовались, что мы вас отпустили, и напрочь забыли о том, чего нам стоило вас вытащить? Нам с вашей мамой, которая, насколько я помню, своей научной работой и вообще половиной жизни пожертвовала ради вашего здоровья? Что вы всё молчите, как заколдованная? Стыдно сказать, что старый Леонид Борисович прав? – И продекламировал: – Я убежал от эскулапа, худой, обритый, но живой! Его мучительная лапа не тяготеет надо мной! Сознавайтесь – убежали?

Лиза улыбнулась и кивнула.

– Ну вот, диалог с пациентом налаживается. А теперь рассказывайте по порядку, что с вами было. Мне не всё равно, что вытворяют мои пациенты с предоставленной им жизнью!

– Что же рассказывать? Я поступила в институт, и всё было так здорово – правда, я отлично себя чувствовала!

Студенческие годы стали настоящей, полноценной жизнью, когда ее ничего не беспокоило, когда она попала в совершенно новое окружение, где была такой же, как все.

– А потом, – продолжил Леонид Борисович, – какой-нибудь стресс, скорее всего неудача в личной жизни, спровоцировала осложнение, которое вы к тому же запустили, так?

Ироничная дама-кардиолог, к которой Лиза обратилась, тоже сразу угадала причину. Радость освобождения от тупикового романа с Димой сменилась глухой тоской так же, как яркое начало осени – ее промозглым и беспросветным продолжением. Сердце болело не в метафорическом, а самом прямом смысле, постоянно, как никогда раньше.

– Ведь этому есть причина? Какая-нибудь потеря? Развод? Разрыв с молодым человеком? – предположила ироничная докторша. – Ну, вот видите! Если у вашего сердца есть все основания болеть, чего вы от него хотите? Это еще не конец света. Попейте валокординчика.

Когда же на работе сообщили о сокращении, Лиза почти не удивилась – безработица уже стала главной темой в новостях, а в строительной отрасли кризис был особенно заметен. Вчерашняя студентка ценным специалистом не являлась. Лиза не паниковала, старалась найти положительные моменты, вроде того, что зато с жильем всё в порядке: хозяину заплачено за год вперед, – и уже собиралась начать поиски новой работы.

Плохо ей стало внезапно, без всякого повода, в той самой ее одинокой квартире. Приехавшая «скорая» сделала укол, от которого стало не намного легче. Навидавшись в больницах всякого, Лиза тем не менее не представляла себя в таком состоянии. И вообще такого состояния не представляла.