Елена Клепикова - Жизнь во сне по отрывному календарю

• Название: Жизнь во сне по отрывному календарю
• Автор: Елена Клепикова
• Жанр: Русское современное

Марта тоже человек. Со своими тараканами, и у каждого таракана особая конституция на всякий день. Живет себе женщина Марта в гармонии с миром, с собой в разладе, потому как не бывает совершенства под солнцем. Смешная и мудрая, трогательная и своенравная, живет вопреки всему и несмотря ни на что. Не умеет она сдаваться. Не научили.

---

Жизнь во сне по отрывному календарю Елена Клепикова

© Елена Клепикова, 2016

© Александр Хайдарович Клепиков, фотографии, 2016

Редактор Леонид Владленович Бахнов

Редактор Елена Дмитриевна Зинченко

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Просто Марта

Марта не обременяла себя дружбой. Дружба требовала времени. Люди, которые появлялись в её жизни и могли называться друзьями, как-то очень плавно исчезали, оставаясь только в воспоминаниях и снах. Сны прилетали осенние, наполненные мелким дождём, голыми чёрными ветвями деревьев и надменным карканьем ворон; зимние – холодные, отвратительные в своей сияющей больничной белизне. Хуже всего было весной – сны становились яркими, прозрачными, как мыльные пузыри, такими же непрочными пустышками. Они лопались мокрыми брызгами, оставляя вместо себя две металлические суставчатые ноги, из ночи в ночь марширующие по гранитной брусчатке бесконечной площади. Летние сны почти не запоминались, духота съедала краски, оставляя как милость цвет смутно-зелёный, коричневый, бледно-жёлтый – подготовку ранней осени. «Я сплю во сне и вижу сон: философ ловит бабочку. Сачком, – думала Марта. – Философом была в сне первом. Во втором – порхала бабочкой. Я сплю во сне, в котором сплю и вижу сон – хочу побыть сачком».

За открытым окном шелестели листья акации. «Чего-то интересного нашепчут листики, – мысли текли лениво. – Любопытно, каким сачком?» Тренированная память тут же выдала определение: «Сачок – сетчатый мешок для ловли рыбы или летающих насекомых. Дефиниция первая. Ожегов, издание кто-ж-его-вспомнит-какого-года. Ещё словарь синонимов…». Здесь добыча оказалась богаче – вьюн, ловчила, пройда, лежебок, лежень, ленивец, фокусник, шаромыжник, шаромыга, штукарь, шланг, филон, пролаза, сачкодав, никудышник, сачкарь, празднолюбец, хлюст, бездельник, гусь лапчатый, прохиндей, орудие, сачкодром, сачкодавщик, лежебока, лодырь, никудышка, проныра, пройдоха, махинатор, доставала, продувная бестия, протобестия, лентяй, байбак, ловкач, ухо-парень, жучок, химик. «Сачок-орудие уже было, а вот остальное… Ухо-парень, воля ваша, что-то совсем непотребное, – развлекалась Марта. – А празднолюбец, пожалуй, ничего».

Решение пришло неожиданно. На верхней полке стеллажа, в углу, прижатая к потолку книгами, пылилась старая деревянная шкатулка. В неё складывали разные ненужные в обиходе мелочи, которые и выбросить рука не поднимается, и применить не к чему. Лежали там старые праздничные открытки, фарфоровый китайский болванчик, золингеновская опасная бритва, театральный бинокль, костяные пуговицы, пара патронов от древнего «вальтера» и отрывной календарь, ещё периода «шестидневки». Этот календарь Марта и достала. Хранить до скончания веков – смысла нет, сдать в антикварную лавку тоже nie ma sensu, пусть послужит благому делу. С календарём под подушкой можно будет «снить» заказные сны, помечая дни. Или отрывать листочки с неудачными кошмарами. И так до тех пор, пока не останется страниц.

Телефонный звонок (Сон первый: «Марта и темнота» )

Марта шла по тёмному двору, подсвечивая газовой зажигалкой. Разбухшая от старости и влаги дверь подъезда поддалась со второго раза. Тёмная лестница. «Как в желудке у негра. Хорошо, что третий этаж, а если девятый? О-хо-хо». Дома никто не ждёт: муж в отъезде, дети рванули на недельку к любимой бабуле. Коврик из-под двери перекочевал на площадку: «Опять бомжи устраивали клуб по интересам. Ну его, пусть лежит, где лежит, будем обходиться без коврика».

Женщина с трудом попала в скважину ключом, пожалела, что нет лишней руки: сумку ставить на грязный пол противно. Дверь распахнулась – холод, тишина и лёгкий аромат сандала. «Интересно, отключение веерное или полетела подстанция? Если веерное – надолго, если подстанция – неизвестно». Страшно хотелось есть, но отлепиться от стенки не было ни сил, ни желания. Зажигалка пощёлкала вхолостую и отказалась выдавить даже микроскопический язычок пламени. «Вот так и помру в прихожей, в мокрых туфлях – гадость какая». Марта обессилено бросила сумку, с трудом стащила мокрые туфли, прямо на пол скинула куртку и на ощупь побрела в ванную. Мытьё рук превратилось в приключение: так просто – открыть воду и намылить руки. Попутно, судя по звуку, попадали зубные щётки, баночка с кремом, флакон неизвестно с чем. Слава богу, не разбился. И то ладно. На кухне дело пошло веселее – всё-таки из окна что-то перепадало – не полнолуние, но и не мёртвая чернота квартиры. Она взяла с подоконника спички, зажгла газ. В неверном свете газовой горелки кухня приобрела вид средневековой алхимической лаборатории. «Сколько же в доме лишней дряни, – подумала Марта и полезла в шкаф за консервами. Нож вгрызся в консервную банку, зашипела вываленная на сковороду тушёнка. – Где-то был хлеб. Холодильник надо отключить и дверцу открыть, масло положить в холодную воду, сыр – на балкон. Краски до утра продержатся. С трудом». Тушёнка разогрелась. Марта выложила говядину в тарелку, торжественно взяла в правую руку вилку, в левую подсохшую горбушку: «Ну-с, приступим». Газ почти не давал света. Это к лучшему – можно было не разглядывать малоаппетитную коричневую массу. Она представила, как урча и чавкая, макая горбушку в соус, постанывая от наслаждения, будет заглатывать эту, с позволения сказать, еду. И тут зазвонил телефон.

– Кто говорит?

– Слон.

Позвонила старая приятельница из разряда заклятых подруг. Полчаса голос по телефону тарахтел о враче-кудеснике, избавившем от лишних килограммов, о новой офигительной губной помаде, о том, что «эта сволочь» на день рождения подарил «Токал-джип» вместо ожидаемого «Порше-кайена».

– Послушай, я ценю, что ты делишься своими насущными проблемами, но я только с работы и очень хочу есть…

– Ой, перезвоню через час. Чмок-чмок-чмок!

Пи-пи-пи.

Тушёнка остыла.

Марта сгрызла горбушку, выдернула из розетки телефонный шнур и села перед безжизненным монитором компьютера.

Первая охота (Сон второй: «Марта и вепрь» )

Марта тихо сидела у костра. Мужчины, разгорячённые напитками и предстоящей охотой, перебивая друг друга, травили охотничьи байки. Отец Эрика, огромный, красный, размахивая руками, выкрикивал:

– Я первый раз тогда на кабана ходил, пацан совсем. Выдали ружьецо – двустволку курковую с горизонтальным боем, древнюю, от деда Мазая, указали, где встать. Место дохлое. Кто ж на хорошее место новичка поставит?

– Ну и?

– Ну. Залез на пень. Стою – скучаю. Там уже пальба идет. Смотрю, на меня кабанище прет. Я из левого ствола – бац! Осечка. Из правого бац – осечка. В голове пусто и большими буквами «Амбец!» – как на бегущей строке. Перезарядиться не успеваю. Курки взвел, из двух стволов «Ба-бах!» Кабан копытцами в воздухе брыкнул и у пня свалился. А я соскочил на землю, вокруг туши бегаю и пинаю, пинаю: «Что взял, сволочь!?» Тут ко мне кто-то из старших бежит, орёт: «Дурак, назад!» Оттащил. Дрыну метровую подобрал, кабана около морды ткнул. Хрусть! Палка пополам. Он ещё живой был. Повезло…

Костер полыхал, подогревая эмоции. Кровавые отблески метались по лицам. «Что я здесь делаю, – подумала Марта. – Дичь какая-то. Диана-охотница выискалась». Покосилась на сидящего рядом мальчишку. – «Красив, как Антиной». – Спросила:

– Ты-то зачем здесь?

– Папа сказал, надо мужчиной становиться. Охота – занятие сильных и смелых. А Вы почему?

– Муж решил доказать, что на самом деле на охоту выезжает.

– Вам нравится?

– Сам-то как думаешь?

– Да-а…, – вздохнул Эрик.

Женщина и юноша посмотрели друг на друга, тихо сдвинули кружки с круто заваренным душистым чаем. Эрик смущённо вытащил из кармана карамельки:

– Угощайтесь.

– Спасибо, – «Клубника со сливками». Забавно. Мои любимые. Были. Давно». – А у меня сухарики есть.

Так они и сидели, грызя ванильные сухари, глядя в огонь, терпеливо внимая рассказам умудрённых жизнью настоящих мужчин.

Солировал бородатый Ника. Ника держал в городе антикварный салон, слыл непревзойдённым экспертом по саксонскому фарфору и обладал уникальным собранием куртуазных статуэток девятнадцатого века. Его брат, такой же бородатый Мика, врач-травматолог, подбрасывая в костёр полешки, согласно кивал:

– Стоим мы, метрах в десяти друг от друга. Тощища-а. Сыро. Поглядел – Мика исчез. Ну, я потихонечку к его месту крадусь – не дай бог, ветка хрустнет. Подобрался – нет брата! Огляделся, вижу – из травы кепка торчит. Сидит, страдалец. Значит, не показалось, что вечером консервы порченые съели. Думаю, сейчас научу тебя охоту уважать! За кустами прополз, холодным стволом легонько по заднице ткнул и хрюкнул. Как он рванул! Бубка отдыхает! До дерева долетел и вверх. Даже штаны не надел. Мы его потом всей компанией снимали, какая уж тут охота.