Александр Мищенко - Звездный балдж

• Название: Звездный балдж
• Автор: Александр Мищенко
• Жанр: Русское фэнтези

Новая книга лауреата всероссийской премии имени Мамина-Сибиряка и премии златошвея сибирского сказа Александра Мищенко своеобразная. Есть у него эпопейный роман-матка в электронном пока варианте «Дом под звездами». Из него у писателя прородились последние книги – «Самотлорский Спартак» переросший в «Спартак нашего времени», готовый уже к печати роман, «Бюрократство на троне» и «Полет Путина-стерха». Для детей среднего и старшего школьного возраста.

---

Голос с экрана о Высоцком: тоненький, маленький человечек. И сам он в кадре адекватный сказанному о нем. По-птичьи быстрый поворот головы. «Синица, – отозвалось во мне. – Как Коля Шипилов».

И за письменным столом уже, перед разворотом газеты подумал, что яростно творили оба этих барда Красоту, как творил ее и Карл Фаберже. И не могло быть иначе: были они из сонма синиц артистического человечества.

Вызрел у меня концептуальный смысл сказки. Знакомиться с коллекцией изделий Фаберже – свершать омовение души в роднике Красоты, осознавая, что жизнь человека – деяния на частотах творчества и что в любом деле можно достичь божественных, артистических высот, что семья – чаша радости и добра и что все в жизни слитно, что смысл ее в божественной этой гармонии: где радость – там любовь, где любовь – там красота, где красота – там идеал. Как никогда ясно мне стало, что, созерцая Красоту, человек воскрешает в себе Бога. Так любуется золотой нивой хлебов после трудов праведных пахарь. И хочется человеку в такие духоподъемные минуты взлететь по-птичьи. Парить в атмосферах выше облака ходячего и выше леса стоячего. Истинно всемогущим мог осознать себя и Всевышний, этот Интеллект вселенной, сотворив все сущее в Мироздании.

И открывается теперь это мне в сказке. Что-то подобное ощущает и Янтарик, хотя не может еще выразить чувствования свои словами.

Вновь по-синичьи быстрый поворот головы нашей Золотой Курочки, она будто перепорхнула от витрины к витрине. И вот, наконец, сияет нам свет светов хрустального глобуса, который от входа еще в третий зал магнитно притягивал мой взгляд. Это кульминация сказки.

Увидев издали глобус из хрусталя, окликнул Янтарика:

– Ты сюда, сюда смотри, а то крутишь головой по всем сторонам.

Устремил взгляд на свет светов зала и Янтарик. Загорелись его глазенки, и проговорил он озадаченно: «Не понимаю даже, как это случилось, что не видел я такое чудо, когда с папой в Музей ходил. Все пасхальные яйца видел, курочку, карету царскую, ландыши и другие цветочки, алмазики, бриллиантики. А хрустальной Земли не было, дедушка». «Наваждение просто какое-то!» – с милой серьезностью сокрушался он.

Он жил в сказке и стал рассказывать мне с живостью, фантазируя без удержу, как, надумал поиграть с Золотой Курочкой, спрятался за кедрами, но капитанша-кошка тут появилась с пиратского фрегата, медузу ей в глотку, и целый кошарий с ней. Капитан зычно скомандовал: «Свистать всех наверх!» «Ты тупой, коллега!» – заявила она капитану. «Вот об этом я и не подумал», – ответствовал тот. И по команде старой котихи уже скользить стали кошки по стволам деревьев, как по реям. Зашумел лес, закипело, как флотский борщ, море. Да боцманша с кокшей потом вовлекли всех в игру – кричать, как филин «У-гу-у» и прятаться. То-то было и страшно и весело. Котиха с капитаном-пиратом организовали еще пение. И запел Янтарик, дорвавшись до сказочной воли, в хоре с бродягами моря:

Море, море, ты рядом с нами.
Этот сказочный остров, там будешь и ты.

Так, заигравшись, потерял мой внук из виду Золотую Курочку, хотя при склонности ко всяким фантазиям, мог в Берендеевом лилово-золотом лесу усмотреть и комедию с Петрушкою, и с козой барабанщицей, и всякое еще разное. «Так много леса и всего в нем и так интересно, три тысячи чертей», – словно бы оправдывался Янтарик, повествуя с детской искренностью, как блудил потом, как прошел Высокую гриву, и вот перед ним – Звонкая борина. Пересек ее и попал на Блудово болото, а тут топко кругом. Совсем растерялся Янтарик и даже испугался, но вспомнил, что положил дома в кармашек куртки школьный компас и, ориентируясь по нему, нашел, наконец, нас.

ЛК:

«Самое замечательное в этом зале, конечно же, настольные часы с глобусом в верхней части. Корпус часов изготовлен из нефрита, а глобус сделан из цельного, крупного блока горного хрусталя. Нашли же такой в природе! Без каких-либо изьянов, без трещин он, ясный и чистый, как личико младенца. Это было большой удачей для мастеров, что попал он им в руки. На него нанесена абсолютно точная географическая карта материков. Прочерчены меридианы, параллели. Это настоящий глобус, только в миниатюре. Когда часы идут, то он медленно вращается, и все это выглядит, как видите, очень эффектно. Ну, и все на этом. Итожа нашу экскурсию, скажу: коллекция, приобретенная Виктором Феликсовичем Вексельбергом, возвращение ее в Россию – удивительно романтическое окончание, как писали о ней, одной из самых захватывающих историй в истории искусства».

Мысленный мой комментарий был краток: «Столько увидели мы всяких художественных наворотов в представленной музеем коллекции. И вот среди вещей массового потребления эти часы с идеальным по совершенству хрустальным глобусом! Символично, что созданы они в ряду изделий именно народного пользования (и понимания – тоже!), для всех. Истинно, все гениальное просто».

Янтарик оживился, он сиял и лучился. Мы глядели друг на друга счастливыми глазами с двух сторон хрустального земного шара, который был прозрачен для нас, как прозрачен он для частиц нейтрино. Так бы переглядывались в него Медведев, Обама, Саркози, Берлускони и другие Президенты. Являли б они с народами своими, как и мы с Янтариком, может, одного Ноосферного человека, в котором двувратно жили мудрец и ребенок. Тикали волшебные часы Карла Фаберже, Земля невесомо крутила хрустальные свои бока, и мы были одновременно в Тихом Океане и в Индийском, в Ледовитом и в Атлантике, в Америке и Евразии, в Африке и Австралии.

– Знаешь, что означает имя твое? – спросил я Янтарика и сам же ответил ему:

– Янтарь с греческого – электрон, и ты – элетрончик.

– А ты кто? – спросил в свою очередь он, и я ответил ему играючи-басовито: – Протон, ядерная сущность.

Мы лучились с Янтариком в радости, открывая для себя подобно Колумбу Красоту нового мира, Отечества нашего – с людьми, с полем, с Богом. Лучились и звезды все во Вселенной. Ноосферный человек, которого мы являли сейчас с Янтариком, был слитным в двувратной своей сути. Электроны каждой клеточки нашего тела были связаны с электронами каждого зверя, каждой рыбы, каждого сердца, которое стучит, каждой мерцающей в небе звезды. В прямом контакте с сознанием Вселенной пребывал Ноосферный человек этот. Сознание его простиралось все шире и шире, тело словно бы плыло в океане света. Он становился лесом, рекой, горою и небом, видя происходящее рядом и в то же время за тысячи километров. Восторг переполнял меня: нашел я свой философский камень, хрустальную эту сферу.

– Спроси, Янтарик, чего же хочет тело этого Человека?

– Чего же, чего хочет, бессмертия? – прошелестел он тоненьким своим голоском, и ответила ему каждая клетка в хоре сонма их:

– Но ведь я бессмертна. Бессмертна! Я везде в золотом потоке волн свободного космического эфира.

Вселенная светилась мириадами крошечных золотых точек. Сияли будто б и переливались все блески и свечения сонма алмазов и бриллиантов изделий великого Карла Фаберже.

Спросил о своем и я:

– О чем шелестите вы, звезды?

– О том, что едины мы с вами, крылатые люди, и являем собой Творящее Сознание.

Во мне продолжала кипеть радость от того, что нашел я второй уже раз свой философский камень. Впервые это случилось в молодости, и я стал рассказывать Янтарику о тех годах.

Звездный балдж

Не однажды грезились мне во снах взрывы сверхновых звезд, выбрасывавших в космос остатки свои – волокнистые газопылевые туманности. Не мог не думать я о тех, погибших еще до рождения Солнца светилах, атомы туманов которых таили в себе Земля и турбина Млечного Пути. И вопили они будто бы звонко и молодо, с незнаемой мне еще восторженностью сущего по такому поводу: «Все мы буквально состоим из звездного мусора». Радовало, что из звездного хоть. О нем думалось мне, когда смотрел по ТВ передачу памяти Василия Аксенова.

Случилось так, что Вести я в тот день не смотрел, ни с кем не общался: сидел безвылазно за компьютером. Сын позвонил: «Смотри по Культуре про Аксенова». Он в этот день умер, о чем я не знал. Понял, однако, что будет еще передача, посвященная его памяти. Подумал, что когда-то он уже умер, а я почему-то не слышал об этом. Посмотрел, и в «Балдж в сферах» стал изливаться отзыв моей души об Аксенове и его творчестве. Да так, что вознес его на небеси. Тот это случай, о котором Ломоносов сказал бы: «Устами движет Бог». Потому и дам прежде своего то, что в те же самые минуты родилось реквиемное об Аксенове у моего Сергея:

Пижон, эстет, гурман, поэт,
Законодатель мод московских.

Из Магадана вышел в свет,
Был отлучен от звезд кремлевских.

Шел сам, один, и знали все —
Писательство – его болезнь.

Писал – как жил: собой, себе,
А в строчках НАМ являлась жизнь.

Всегда в отрыве ото всех,
И вместе с тем всем прост, понятен,

Он пел про честь и пел про грех.
Ушел. Часть Слова с ним утратим.

Биниальность такая наша с сыном, как яснится мне, предопределилась свыше. Ноосфером, по моей мове.