Александр Шушеньков - Чирик

• Название: Чирик
• Автор: Александр Шушеньков
• Жанр: Юмористическая проза

1985-1991 годы оказались временем величайших исторических событий современности – подошла к концу история некогда могущественно и нерушимого Советского Союза. За эти несколько лет на огромной территории случились самые разнообразные и необычные события – как с обществом в целом, так и с отдельными людьми, а также – с главным героем повествования – 10-рублевой купюрой Чириком. Переходя из рук в руки, он стал невольным свидетелем и участником конца последней империи на Земле. Родившись в марте 85 года, он из молодого невинного хрустящего юноши превратился в одряхлевшего и разочаровавшегося в жизни денежного знака-старика. В финале повествования он покидает планету на корабле Пришельцев и отправляется в загадочный Космос навстречу Неизвестности.

---

Александр Шушеньков ЧИРИК (сатирический роман-сказка о временах перестройки, ускорения и гласности)

«Прощальным костром догорает эпоха…»

Юрий Шевчук

ПРОЛОГ, в котором происходит рождение главного героя

Это было давно. Очень давно. Да и было ли?…

Стояли первые весенние дни. Похмелившись с утра пораньше за Беринговым проливом, древнее рыжее Солнце вперевалку карабкалось на небосклон, чтобы выполнить обычную свою работу по освещению прикрепленного участка Пространства. За миллионы лет этот труд порядком надоел Светилу, и оно давно бы послало все к черту, если бы… Если бы не возможность созерцать причудливые события, творящиеся внизу.

Громадная империя лежала у него под ногами, и столько дел происходило там, что не хватало глаз-лучей, чтобы проследить за всеми. Солнечный свет золотил величественные горные пики и ржавые люки баллистических ракет, собольи пирожки министров и драные ушанки зеков, черные щеки студентов из братских социалистических княжеств и красные носы героических строителей железнодорожной магистрали, чугунные скульптуры самого живого из всех живых и кирпичные трехбуквенные надписи на заборах, должностные глаза гаишников и вылинявшие стяги знамен, не снятых с прошедшего ноября. Солнечные лучи лезли под шинели толстощеких генералов и в проеденный молью плющ богобоязненных старух, в конуры отощавших за зиму собак и распутные студенческие общежития, в гигантские корпуса заводов по выпуску самых больших в мире микросхем и в пыльные амбары колхозов-миллионеров, в сверхсекретные архивы первых отделов и в головы важных должностных лиц.

Дрались во влажном теплом воздухе подгулявшие вороны, долбила по головам газетных редакторов капель, напоминая о важности освещения подготовки к посевной, готовился и млад и стар отметить день международной женской солидарности…

В отделах сувениров, а еще больше – в винных, толкались хлопотливые товарищи с горстями банковских билетов, обеспеченных, как указывалось на них, золотым запасом. С южных территорий тянулись механические камазовские потоки рефрижераторов, набитые тюльпанами и прочими тычиночно-пестиковыми. Носатые щетинистые водители напряженно подсчитывали в уме четырех-, пятизначные цифры, и немало кур, равно как и уток, а также кошек и собак, оставили свои жизни под колесами в эти дни всеобщего ликования.

Империя просыпалась. В весенних лучах отражались лица, на которых было написано ожидание. Кто-то надеялся получить долгожданную квартиру. Кто-то, ощутив токи крови, готовился совершить сексуальные действа, мощью своею затмевающие достижения Казановы. Кто-то лелеял мечту о поступлении в институт международных отношений. Кто-то намеревался похоронить горячо любимую тещу. Кто-то планировал стать Генеральным секретарем… Древнее Светило с любопытством наблюдало за всей этой кутерьмой.

С большим успехом прошла кампания по выбору народных депутатов, собравшая 99,97 процентов голосов за кандидатов нерушимого блока коммунистов и беспартийных. Куйбышевский избирательный округ отпраздновал победу выдающегося руководителя ленинского типа Константина Устиновича Черненко. Сам выдающийся явил себя подданным, обратившись с телеэкрана с краткой, но, как всегда, исключительно глубокой речью. Хорошо, сказал он возле урны для голосования, и, поддерживаемый соратниками, помахал народу рукой. Действительно, все было хорошо. Просто отлично! Были подведены итоги Всесоюзного социалистического соревнования за 1984 год, отразившие новые успехи в деле строительства коммунизма. Страна по призыву тружеников депо Москва-сортировочная разворачивала подготовку к дню рождения великого и гениального. Вручались призы женщинам-механизаторам за экономию дизельного топлива. Набирало обороты Всеармейское соцсоревнование под девизом «40-летию Великой победы, 27 съезду КПСС – наш самоотверженный ратный труд».

Жизнь била тугой гидрантной струей, и казалось, никакая сила не свернет общество с пути в светлое будущее; пути, вдоль которого, подобно придорожным столбам, нескончаемой вереницей стояли памятники предпоследнему руководителю – пол-литровые бутылки по пять-пятьдесят.

В эти дни случилось в великой стране одно событие, ни для кого, кроме Солнца незаметное, а потому и не зафиксированное в светских хрониках и исторических документах, но которое, однако, послужило поводом к данному повествованию. Итак, в первых числах марта 1985 года на типографии Гознака родилась десятирублевая купюра «Ьз 1289351». Червонец, или, как его потом чаще всего называли – Чирик. Кто принимал роды, какими были первые часы младенца в кампании таких же красненьких, красивеньких, хрустященьких детишек – неизвестно. Сам Чирик, когда подрос, как ни пытался восстановить в памяти начало жизни – не мог. Известно лишь, что он в тесной пачке братьев-близнецов прибыл на самолете в сибирский город Краснохренск, откуда был на инкассаторской машине доставлен к населенному пункту Кепкино, в штаб Управления начальника работ подполковника Концевича. И с этого момента началась его осмысленная трудовая жизнь.

ЧАСТЬ 1. ПЕРЕСТРОЙКА

Глава 1, в которой Чирик попадает к майору Питиримову и получает первые жизненные впечатления

Табачно-желтый указательный палец служащей советской армии кассирши Жук, известной в широких солдатских кругах под кличкой «Жучка», надорвал упаковку тысячерублевой пачки, и новенькие червонцы зашелестели, укладываясь в месячное жалованье майора Питиримова. Отсчитав тридцать пять бумажек, Жучка перешла на более мелкие купюры и закончила ответственную операцию звоном двадцати- и пятикопеечных монет:

– Распишитесь вот тут.

Синескулый Питиримов вздохнул тяжелым вздохом уставшего от жизни праведника, царапнул неразборчивую загогулину, сунул в карман ароматные ассигнации и вышел в мартовскую морозную тайгу. Вместе с другими собратьями Чирик погрузился в вонючую темноту, где в беспорядке лежали табачные крошки, коробок спичек производственного объединения «Гигант», замусоленный огрызок карандаша, рапорт рядового первой роты Шаромета об избиении его ефрейтором той же роты Попковым, да обширная статья о происках империалистов в братской Польше, вырезанная из «Красной звезды».

Неуютно было в кармане.

Майор Питиримов был заместителем по политчасти командира военно-строительного отряда капитана Кукрышевича. Майор Питиримов был женат. Майор Питиримов не пил и не курил. Впрочем, все это было несущественным. Главным было то, что майор Питиримов был законченным неудачником!

Всю жизнь, сколько майор себя помнил, на него непрерывным камнепадом сваливались мелкие и крупные пакости. Начались беды с самого момента зачатия. Темной ноябрьской ночью 1950 года, в самый ответственный момент творения, когда сперматозоид его папаши устремился в атаку на яйцеклетку мамаши, в дверь убогой питиримовской хибары тяжело и страшно ударили сапоги эмгэбэшников. В пять секунд трухлявая дверь разлетелась, и враг народа безродный космополит Иннокентий Питиримов был оторван от дражайшей супруги в чем мать родила. Больше его не видели.

И пошло, поехало, поплыло! Будущий майор родился недоноском и данный факт настолько его огорчил, что первое слово – Ленин – он произнес только в четыре года. Удары обрушивались на него непрерывно: то это был насморк с подозрением на сифилис, то обвалившийся балкон, то треснувший ночной горшок, то деревенский индюк-террорист, то озверевшая пчела… К шести годам Питиримов успел переломать все свои конечности, ему вырезали аппендикс и несколько грыж, он прошел курсы лечения у логопеда и гипнотизера, а также приобрел среди сверстников стойкую репутацию того, кто «прудит в постель». В школе беды стали масштабнее. Если Питиримов мастерил рогатку, то именно из нее почему-то попадал камень в лозунг «Учиться, учиться, учиться Владимир Ильич завещал!» Если он катался на лифте, то лифт обязательно застревал на двенадцатом этаже, из-за чего соседу – работнику совнархоза приходилось опаздывать на совещание по проблемам повышения удоев. А хроническая тупость восстановила против него весь учительский коллектив и не способствовала авторитету среди одноклассников. Несколько раз он оставался на второй год. Промучившись до пятого класса, мать с помощью взятки пристроила его в суворовское училище. Так Питиримов попал в армию. Здесь беды задули над его головой ураганными ветрами в виде бесчисленных гауптвахт, проваленных зачетов, пинков со стороны старшекурсников и зуботычин старшины.

– Голова с печное чело, а мозгу совсем ничего! – сокрушался тот, объявляя Питиримову очередной внеочередной наряд.

Не перечислить, сколько квадратных километров полов вымыл юный Питиримов, сколько экваторных лент картофельной кожуры он срезал, и сколько чаш Генуи очистил. На учебных стрельбах он, вместо того, чтобы поразить мишень, с непостижимой точностью ухитрился попасть в стакан водки, который по случаю поднимал приехавший с инспекцией московский генерал Исчихаев. Во время первой практики в войсках исключительно благодаря Питиримову было утеряно знамя части, в которой он эту практику проходил. Начальник училища рвал на своей голове последние волоски, но ничего не мог сделать с проклятым недоноском. Более того, он требовал от подчиненных преподавателей, чтобы те ставили злополучному бездарю отличные отметки. И все потому, что Питиримов приглянулся безобразной дочке генерал-майора Мотни – начальника местного гарнизона. Дочка и впрямь была не подарок: к рыбьей костлявости имела еще лупоглазые глазищи, да исполинскую заячью губу. Неудивительно, что все нормальные молодые люди норовили как можно меньше находиться в ее обществе. А Питиримов… что ж Питиримов… ему и эта была за счастье.