Юлия Вознесенская - Асти Спуманте

• Название: Асти Спуманте
• Автор: Юлия Вознесенская
• Жанр: Детектив
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-91173-459-6, 978-5-905889-74-5, 978-5-4444-4506-8

Роман «Асти Спуманте» знаменитой православной писательницы Юлии Николаевны Вознесенской – первый в серии «Русские дела» графини Апраксиной». Подобно мисс Марпл, Елизавета Николаевна Апраксина помогает мюнхенской полиции распутать коварное и невероятное преступление, совершенное русскими эмигрантами. Но для этого ей нужно проникнуть в тайну загадочной русской души! Динамичный сюжет романа сочетается с напоминанием о Высшем суде над делами и жизнью каждого из нас.

---

– Значит, он до сих пор еще не знает, что стал вдовцом…

– Видимо, так. И думаю, не слишком огорчится, когда узнает. Бедная Наталья!

– Да уж… Но и его тоже жаль.

– Жаль? – Ада высоко подняла выщипанные брови. – А ты вспомни, как он с нею обращался!

– Наталья любила его…

– Любила! Лично я такого обращения не потерпела бы ни при какой любви.

– И что бы ты сделала? Развелась? Тоже покончила с собой?

– Ну, это уж нет! На свете существует много способов выйти из подобной ситуации достойно.

– Вот только понятия о том, что такое «достойно», у разных людей совершенно разные.

– И что ты хочешь этим сказать, Мира?

– Вчера по телевидению опять показывали фотографию мертвой Натальи и просили всех, кто что-нибудь знает об этой женщине, позвонить в полицию. Так вот мне кажется, дорогая, что в этой ситуации мы все ведем себя недостойно, и каждая из нас блюдет при этом свои интересы. Ты молчишь из-за Феликса, я из-за того, что Наталья работала у меня по-черному, а вот Анна, которая тоже наверняка видела сообщение полиции, молчит потому, что чувствует себя виноватой в смерти Натальи.

– В чем Анна-то виновата? Любовь – дело жестокое: на месте Анны я бы никакой вины за собой не чувствовала.

– Ты это говоришь потому, что находишься на своем, а не на ее месте. Я бы чувствовала себя ужасно, если бы между мной и моим любовником лежало мертвое тело его жены. Я бы никогда больше не смогла лечь с ним в одну постель!

– Это ты с твоими дурацкими принципами. Анна совсем другой человек, поверь мне.

– Не хочешь ли ты сказать, что у Анны нет принципов?

– Есть и даже слишком много, но они – другие. Рано или поздно она узнает о смерти Натальи, если еще не узнала, и скажет себе, что теперь ее долг – утешать Константина. И уж будь уверена, утешать она его будет со всем своим усердием! В отличие от нас с тобой Анна – натура страстная, безудержная и во всем идет до конца. И произойдет вот что. – Ада поставила на стол пустую чашечку и сложила большие пальцы и ладони обеих рук треугольником. – Был у них любовный треугольник, так? А теперь из него выпала одна сторона, – она прижала большие пальцы к ладоням, и ладони сомкнулись, – и оставшиеся стороны – хлоп! – и соединились. Увидишь, очень скоро Константин женится на Анне. И дурак он будет последний, если этого не сделает!

– А мне кажется, что выпала не просто третья сторона треугольника, а его основание, – задумчиво сказала Мира. – В этом браке все держалось на Наталье.

– Ну а теперь будет держаться на Анне. Не вижу большой разницы.

– И это говорит самая близкая подруга Натальи?

– Дело не в Наталье. Константин из тех талантов, которых женщины носили и будут носить на руках. Впрочем, какое мне дело до чужих треугольников, когда я о собственный все бока ободрала… Если бы ты знала, Мира, как мне осточертела моя меблирашка на улице Эйнштейна! Я там чувствую себя беженкой, живущей в общежитии для иностранцев.

– Большинство русских эмигрантов прошло через это.

– Я – не большинство, я через беженские мытарства не проходила и горжусь этим!

– Но Феликс мог бы снять для тебя приличную квартирку.

– И в этой «приличной квартирке» я бы навсегда и застряла. Нет, моя милая, я иду ва-банк: мне нужны миллионы Феликса, его замок, его имение и его имя!

– И уже ставшая привычной приставка «фон» к новой фамилии.

– Непременно! И это должно произойти как можно скорее – ты ведь знаешь, сколько мне лет.

– Знаю. А еще знаю, что в роли тургеневской героини ты долго не продержишься, начнешь показывать коготки. Да уж, в твоих интересах, чтобы Феликс познакомился с твоим настоящим характером только после заключения брака.

– И брачного контракта! А пока он должен быть абсолютно убежден в том, что я все потеряла исключительно из любви к нему. У мужа я денег не беру, поскольку чувствую свою вину перед ним, а у Феликса – потому, что не желаю быть его содержанкой. Очевидно безвыходное положение!

– Сиротка в оборочках. Впору поверить и растрогаться.

– Трудно не поверить: квартирка ужасная, работа, прости, убогая. У бедного Феликса сердце разрывается, глядючи на мои страдания, и он вот-вот доспеет до предложения руки и сердца.

– Золушка-притворяшка. Знал бы он, что заработок машинистки уходит у тебя только на массажистку и парикмахера.

– Когда-нибудь ему придется расплачиваться за то, что сейчас я продаю драгоценности, которые собрала, живя с Клаусом. И Феликс вернет мне все до последнего камушка!

– Впору вспомнить, что ты живешь на улице профессора Однокамушкина.

– Однокамушкина?

– Профессором Однокамушкиным в шутку звали Эйнштейна в годы борьбы с космополитизмом.

– Думаешь, в шутку? Скорее из похвальной предусмотрительности.

– Тебе, кстати, тоже не мешает помнить об осторожности. Давать свою машину психопатке Наталье – это была невероятная глупость с твоей стороны.

Вдруг Ада внимательно поглядела на усердно строчившую Апраксину и что-то спросила шепотом у Мириам Фишман.

– Не беспокойся, она ни слова не понимает по-русски.

– Ох, погорю я когда-нибудь на своей простоте!

– Об этом не беспокойся – на простоте ты уж точно не погоришь! Твое счастье, что Гуля, – тут она сама понизила голос, – не была знакома с Натальей.

– Да, эта бы меня не пощадила. И за что она меня так не любит? Ну да Бог с ней – мы никогда друг друга не поймем. Ладно, хватит болтать, пойду работать!

– Да, пора уже. Сейчас наша клиентка закончит писать письма своим пылесосам, я их переведу, а ты потом перепечатаешь. А пока иди, печатай пленки!

– Эксплуататорша.

– Угу. Акула капитализма.

– Большая, толстая и симпатичная акула капитализма! – Ада чмокнула Мириам в макушку, прошла к своему столу, с явной неохотой уселась за машинку и надела наушники.

– У вас есть готовые письма? – спросила Мириам Апраксину. – Я могла бы уже начать переводить.

– А я уже все закончила. Вот, пожалуйста, восемь писем. Куда можно выбросить черновики? Впрочем, лучше я их возьму с собой, они мне послужат образцами для новых писем.

Апраксина протянула Мириам Фишман письма, а несколько сплошь исписанных листков спрятала в свою сумку.

– Сегодня пятница, так что приходите в понедельник после обеда – все будет готово.

– Благодарю вас.

Апраксина простилась с хозяйкой, кивнула машинисткам и вышла на Эттингенштрассе, чрезвычайно довольная визитом в маленькое русское машинописное бюро, а больше всего – записями подслушанных бесед. «Интересно, – подумала она, садясь в «фольксваген», – а почему это Мириам Фишман назвала моих родственников «пылесосами»? Надо будет спросить… Ну вот, а в понедельник можно будет всю эту машинописную бригаду вместе с хозяйкой пригласить в полицию – там они разговорятся. Так… Теперь известно имя мужа покойницы – Константин и его профессия – художник. И находится он сейчас в Париже. Поди, разыщи его там по одному имени… Тоже мне редкая птица – русский художник в Париже! Впрочем, имеется треугольник «Наталья – Константин – Анна», а где треугольник, там и сплетни вокруг него…

Апраксина остановила машину возле телефонной будки и позвонила своей подруге, баронессе фон Ляйбниц, урожденной Якоревой.

– Альбина, ты могла бы определить самую большую сплетницу в кругу русских художников Мюнхена?

– Ее и определять не надо, она всем давно известна – это Натали Сорокина, Ташенька, как ее все зовут.

– Натали Сорокина… Кажется, я ее видела в церкви и в Толстовской библиотеке – такая забавная, похожая на стареющего эльфа?

– Она самая. Художница-миниатюристка. О собратьях-художниках Ташенька знает все и даже немножко больше, чем им самим о себе известно. Впрочем, как и о певцах: она живет с известным в эмигрантских кругах тенором Фомой Цветом.

– А как ты считаешь, ее осведомленность распространяется только на Мюнхен?

– На всю Германию и окрестности.

– Париж сюда входит?

– А как же! Ее любимая окрестность.

– Ну, спасибо тебе!

– Когда появишься?

– Как только закончу дело, в связи с которым мне и нужна Ташенька Сорокина.

– А когда ты его начала?

– Вчера.

– Значит, тебя ждать не раньше, чем через две-три недели?

– Если повезет.

– Тебе да не повезет?

– Твои слова да Богу в уши. Пока.

– Чуюс! – ответила баронесса немецким «Пока!».

Раздались короткие гудки. Вместо того, чтобы повесить трубку на рычаг, Апраксина забросила еще несколько монет и резко ударила по рычажку пальцем: в трубке опять зазвучали длинные гудки, и она набрала номер инспектора.

– Инспектор, мне срочно нужен адрес русской эмигрантки Натальи Сорокиной. Он, конечно, есть у меня в компьютере, но я звоню с улицы.

Через минуту адрес был найден. Записывать его Апраксина не стала – она хорошо знала «Дом Папы Карло» на улице Рентгена, 5.

Богенхаузен – один из респектабельных районов Мюнхена, застроенный в основном особняками с садиками. С одной стороны район ограничивает Принцрегентенштрассе с Оперным театром и виллой знаменитого художника Стука, а с другой – набережная Изара. Когда-то это были кварталы богатых мюнхенских евреев, строивших свои дома не только основательно, на века, но и приглашавших для этого маститых архитекторов. Затем почти внезапно опустевшие роскошные особняки перешли в собственность местной партийной верхушки «наци». Награбленное впрок не пошло – исчезли в свою очередь и эти обитатели Богенхаузена, не успев вполне насладиться его комфортом. Но и теперь в районе жили не сказать чтобы бедняки: его населяли дорогие врачи, адвокаты, а еще здесь располагались небольшие издательства, частные клиники, институт Восточной Европы и прочие подобные учреждения с большими финансами и небольшим штатом.