Алексей Тагамлицкий - Улица Ленина. Повесть в 36 строфах

• Название: Улица Ленина. Повесть в 36 строфах
• Автор: Алексей Тагамлицкий
• Издательство: ЛитагентРидеро78ecf724-fc53-11e3-871d-0025905a0812
• Жанр: Русское современное

Поиск себя сквозь государственную цензуру личности приводит главных героев – молодых авантюристов Митю Середина и Серёгу Чурилина – к статье УК РСФСР «Тунеядство». Пытаясь достичь гармонии, которую разрушает тотальное подавление свободы, они приобретают новые формы существования.

---

Улица Ленина Повесть в 36 строфах Алексей Тагамлицкий

© Алексей Тагамлицкий, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

1

– Почему с заборов не стирают матершину?

– Если хочешь что-то спрятать – прячь на видном месте. Тут правду никто не найдёт.

Железнодорожная станция взвыла от отчаяния – к ней приближались человеческие потоки.

Заполняясь людьми, поезд остаётся пустым.

Полное противоречие законам физики.

Но это нормально.

Физика слишком религиозна.

Отсутствие веры в силу научно-технического прогресса порождает сомнение: а может, Бог всё-таки был?

Поэтому физика идеологически опасна. Как и генетика. Как и биология.

Что безопасно?

Вот в документации куйбышевского мебельного комбината отмечено: нарушений по технике безопасности нет.

Вот и решили.

Грузчик выносит свежевыпеченное кресло в сторону мая.

Оно будет делать короткие вдохи, чтобы не выветрить насыщенный запах дерева.

Может, это дерево было посажено графом Потёмкиным? А может, оно стало свидетелем строительства Царскосельской железной дороги?

Жаль, что з/к Мотыгину всё равно. Потому что когда он пилил это дерево со своим товарищем, бесформенная повариха Матрёна (говорят, она была дочерью князя, но революция быстро это исправила) варила кашу.

Каша ещё не знала, что достанется на растерзание з/к Мотыгину.

А я не знал, кто такой Мотыгин.

Его знал Серёга.

А Серёгу знаю я.

Да что его знать? Сидим со мной рядом и болтает что-то о коллективизации.

Серёга смыслит в коллективизации – он угнал трактор из колхоза.

«Колхоз не обеднеет», – подумал Серёга.

Не обеднеет, конечно. Всех уже раскулачили.

Май раскачивался на ещё не окрепших листьях берёз.

Поезд готовился делать передышку.

– Мить, мы едем?

– А он куда?

– В Свердловск.

– А следующий куда?

– Да хрен знает.

– Давай подождём следующего?

– Зачем?

– Мне любопытно, куда пойдёт следующий.

2

– Мы ещё даже не умывались сегодня.

– Ты пиво разлил на себя.

– А зачем ты меня смешил?

– Это я тебе новый указ Политбюро оглашал.

– А. Я анекдот вспомнил, когда ты говорил. И поэтому рассмеялся. Ладно-ладно, ты не виноват.

– Ты меня плохо слушаешь.

– Я эти звуки уже слышал, просто в другой последовательности.

Я не мог не согласиться с Серёгой.

А Серёга… Он вспоминал, в каком городе мы находимся.

Мы ехали без цели. Цель порождает привязанность, а мы не хотели быть зависимыми от одного места. Паспорт настаивал, конечно, но я держал его в заднем кармане грязных брюк.

О, эти брюки впитали в себя едва ли не всю советскую грязь! Эти брюки получили пинок от капитана милиции Татарова на следующей за Московским вокзалом станцией за то, что мы с Серёгой пробрались без билета в электричку. Это было самое начало нашего путешествия. Потом они приобрели жёлтое пятно (было это где-то в Чудово), когда я, обомлев от свежего пива и, конечно, от бесконечного уважения к товарищу Ленину (я увидел его бюст и не смог равнодушно стоять), лёг на одуванчики. Под Новгородом на брюки охотилась собака. В Вышнем Волочке они едва ли не оказались проданы, потому что нам с Серёгой было не на что вкушать пивную пену. Хотя есть тогда хотелось больше, нежели пить. Но нам удавалось нет-нет, да увести кружечку пивца у заснувшего любителя злоупотребить. Собственно, брюки тогда не продали только потому, что некому их было продавать.

В ту пору мы питались надеждами на светлое будущее. Организм отторгал. Приходилось забрасывать в желудок мещанские яства типа печёной картошки.

А сейчас, конечно, всё иначе.

Только брюки стирать жалко. Всё равно что память стереть.

– Пойдём к колонке, что ль.

Серёга неохотно встал и поковылял к колонке с освежающей водой.

Это только по утрам прохладно. Потом становится душно. А ещё эти люди…

– Не подскажете, как пройти на улицу Ленина?

– Да у нас вся страна Ленина, не только улица.

– Хам!

И на меня ещё говорят, что я невоспитан!

Между прочим, я только что все государственные земли приватизировал!

– Владимир Ильич, вы довольны?

– Да-да, батенька. Мне весьма приятно.

– Это вам с днём рождения.

– Ой, спасибочки. А хотите я вам партийный билет подарю?

– А на что он мне?

– И то верно.

И Владимир Ильич снова растворился в майском воздухе.

Мир. Труд. Май.

Зачем труд? Нам бы отдохнуть.

Серёга преобразился.

– Святая вода, что ль?

– Раз бесплатно разливают, то наверняка святая.

А поезд гудел. Он отправлялся в Свердловск.

Я набрал в ладони воды. Капли полетели в его сторону. Он недовольно прогудел в последний раз и скрылся из поля зрения.

А день был тем же.

Только сам стал нас прогонять водой.

Дождь!

3

Дождь бывает разных сортов. Смотря какой заслужили.

Есть дождь, похожий на насморк: идёт морось, потом вдруг обрушается ливень, а совсем скоро, минут через пять, на землю мелким горохом сыплются капли.

Есть дождь, похожий на восхождение на гору: мелкий постепенно превращается в большой, достигает своего апогея и идёт по ниспадающей.

А этот дождь похож на парнишку-бунтаря: не успел он прийти, как тут же обрушается гром обвинений, поток льётся, льётся, льётся, а потом его учёный дядя раз – и обрывает.

И нет дождя.

А пока Баренцево море упало и разливается на нас с Серёгой, как холодный кипяток, мы тщетно пытались найти укрытие.

– Пойдём в дом культуры.

– Тут есть дом культуры?

– А куда люди ходят за искусством?

– Всё нормальное искусство вывезено туда, куда люди не пойдут. Например, во Францию.

– Почему мы с тобой не поедем во Францию?

– Так мы и не искусственные. Мы настоящие.

– А Пушкин?

– Пушкин умер.

– А мы?

– А мы живы.

– А если мы умрём, мы станем, как он?

– Разве что только такими же мёртвыми.

– А давай на наших могилах вместо дат будут два знака бесконечности? «Здесь, – дескать, – покоятся замечательные люди и достойные сыны своего отечества Серёга Чурилин и Митька Середин». Как тебе?

– Насчёт сынов бы поспорил.

– Почему?

– Меня подбросили.

– Побежали уже в дом культуры. Вон он, за теми домами.

Дом культуры был вывернут фасадом наружу и уже этим вызывал уважение.

4

Дом культуры был пуст. Как и подобает домам культуры.

– Вы кто?

Серёга провёл рукой по мокрым волосам.

– Я великий советский поэт Иван Бунин!

– Во-первых, Бунин во Франции.

– Я Бунина советский филиал!

– Во-вторых, он умер десять лет тому назад.

– Ну так это… Христос воскрес!

– Пошли вон отсюда!

На нас замахнулись, и мы, люди неконфликтные, поспешили к выходу, где всё ещё лил дождь.

– Я думал, они лицо его забыли давно.

– Запомнили, чтоб не впускать.

– Так он сколько для страны сделал!

– Так это когда было!

З/к Мотыгин в это время по заказу страны продолжал валить лес.

5

Дождь! Ну нас ты не щадишь, так пощади хотя бы листья! Ты так по ним хлещешь, будто они в чём-то виноваты! Ну а людей – ладно, не жалко.

– Я так понимаю, схорониться нам нигде не удастся.

– А у нас в колхозе, поди, все по домам спрятались.

– Скучаешь?

– А как же! Было душевно. Бывает, не выполним план – к нам едут из другого колхоза помогать. Потом они не выполняют план – мы едем.

– Вы по очереди, что ли?

– Ну да.

– А смысл?

– Вместе пить всяко веселее.

– У нас все пьют. Это наша национальная идея. Выпьешь – и вроде как забудешь, что колбасы нет, ботинок нет, времени свободного особо тоже нет. А так выпил и знаешь, что у тебя будет болеть голова, а больше ничего не побеспокоит.

– Это поэтому водка везде?

– Наверно.

Создавалось ощущение, будто сейчас только лишь конец марта, а мы с Серёгой – тающие сосульки. Только капли сливались одна в другую и стремились пронестись резвым «запорожцем» по нашим лицам.

– Нет, а правда, Мить, куда мы едем?

– Почему ты раньше не задавался этим вопросом?

– Он меня раньше не интересовал.

– А теперь?

– А теперь мне любопытно знать, чем всё закончится.

– Едва ли это когда-нибудь закончится.

– Слушай, Мить, а мы с тобой патриоты?

– Патриоты.

– Почему?

– Ну вот ты, работник колхоза, был доволен своей жизнью?

– Ну, насколько мне было позволено быть довольным.

– Но тем не менее ты оттуда ушёл.

– А чё там делать-то? Зимой тем более.

– И принуждение к работе тебя не напрягало?

– А как мы иначе пить перестанем?

– Вот поэтому мы и патриоты.

– А охотимся за чем? За счастьем?

– За впечатлениями, которые повзрослеют и встанут воспоминаниями. Глупо тратить молодость на батрачество.