Вера Мельникова - Пончики под тополем. фрагменты одного детства

• Название: Пончики под тополем. фрагменты одного детства
• Автор: Вера Мельникова
• Жанр: Русское современное

Автобиографическая книга о детстве. Детство принято называть «счастливой порой»… Нет, пожалуй, моё детство не заслуживает такого восторженного отзыва, но я не хочу его забывать: оно МОЁ! Более того – я боюсь его забыть. Всё, что удалось восстановить в памяти (накануне сорокалетия), я объединила в 55 отдельных рассказов, иногда весёлых, иногда грустных, но всегда абсолютно правдивых.

---

В итоге родители приезжали 31 декабря днём с сумками, а 1 января вечером со вздохом облегчения покидали «гостеприимную» Октябрьскую улицу, сбегая к себе на улицу Сайкина, а позже – в Медведково («Отмучились!»).

Меня они с собой не брали. То ли не хотели сами, то ли бабушка не отдавала.

Все сцены прощания с родителями в коридоре завершались одним – маминой спиной. Она всегда уходила от меня. Я гораздо чаще видела её уходящей. До сих пор я её вижу именно такой. Я всегда её провожаю, у неё всегда дела, она никогда не может остаться со мной надолго.

Но Новый год – это подарки. Для маленького ребёнка они важнее мамы. Как бы это признание ни было обидным для мамы, это – правда. Их ждёшь очень-очень, ничто не может омрачить ожидания новогодних сюрпризов. Даже скорый мамин отъезд, о котором ты знаешь заранее.

В нашей семье закупкой подарков – как я позже поняла – занимались дедушка и мама. Соответственно, и самим себе делали подарки тоже они, талантливо разыгрывая по утру сценку: «Ну-ка посмотрим, что принёс Дедушка Мороз нашей мамочке!..» Я не могу вспомнить, что дарил себе дед, а вот один подарок мамы (себе же) запомнила хорошо: модные французские духи «Клима» в небольшом, по сравнению с массивной прямоугольной крышкой, флаконе.

Я ничего не смыслила во французских духах. Синяя коробочка, обитая изнутри атласной тканью янтарного цвета, в которую был «утоплен» флакон, казалась мне привлекательнее самих духов. Точнее – она была для меня уже очень ценным предметом.

Сейчас понимаю, что подобную дорогую покупку даже такая транжирка как моя мама могла приурочить только к какой-то особенной дате. «Под руку попался» Новый год.

И такую неземную радость и удивление изображало мамино лицо в момент открытия коробки с духами, что мне, маленькой, безоговорочно верилось в то, что духи под ёлкой – действительно полная для неё неожиданность!

Странно, но подарки, предназначенные для меня, в памяти не остались. Разве что заводная жёлтая обезьянка: мы с мамой пошли в парк первого января, завели обезьяний механизм, уродливый плюшевый зверь покувыркался немного в снегу и почти тут же сломался. Папа сказал, что механизм заржавел от влаги, но починкой игрушки так никто и не занялся.

Был ещё маленький карманный калькулятор на солнечных батарейках, так необходимый мне в школе: он был совершенно плоским и его спрятали между двух шоколадок, перевязав ленточкой. Я вынула подарок из-под ёлки, и ком встал в горле: «Шоколадки? И всё?!» Мне моментально захотелось расплакаться. Взрослые сказали, что надо развязать ленту, а мне уже хотелось только плакать, и этот долгожданный калькулятор ни малейшей радости не принёс.

Однако, он прослужил мне года три-четыре, что не так уж мало для китайской безделушки.

Я сейчас думаю: ведь это была вещь, необходимая мне в учёбе… Почему её нужно было дарить именно в качестве новогоднего сюрприза? Необходимая ребёнку вещь не должна носить статус подарка, она должна быть просто покупкой. Тем более такая утилитарная, как карманный калькулятор.

Ёлку в нашей семье наряжали исправно до тех пор, пока был жив дедушка.

Ёлка занимала своё законное место в большой проходной комнате даже тогда, когда мне, по возрасту, это уже никак не могло быть интересно, даже тогда, когда родители развелись, и мы перестали исполнять эту «новогоднюю повинность» – сбор всей семьи за праздничным столом.

Я спрашивала деда, зачем он по-прежнему покупает ёлку к празднику, а он отвечал, что бабушка просит… Правда, когда родилась моя старшая дочь, бывавшая на Октябрьской улице очень часто, то дедушкины ёлки получили как бы вторую жизнь.

Сейчас вспоминать мне о них очень и очень грустно: семейный праздник (да, у нас его называли именно семейным!), которого никому на самом деле не хотелось, но который был неизбежен «согласно постановлению» бабушки.

Подавалось к столу всегда одно и то же: жареная курица или индейка в окружении горячего зелёного горошка и длинных ломтиков жареной картошки, которые бабушка гордо именовала «картофель по-французски». Перед обжаркой бабушка раскладывала влажные ломтики картошки между двумя полотенцами – именно на этом этапе «русская» картошка превращалась во «французскую», отдавая лишнюю влагу ткани. В итоге пожаренные ломтики казались сухими и хрустящими.

Салатов бабушка на стол не допускала: она объясняла это своей брезгливостью к различного рода «мешанине». Разрешались только солёные огурцы, порезанные крупными дольками (свежие тогда появлялись в продаже только, кажется, в марте), отдельные веточки зелени, домашняя квашеная капуста.

Открывалась единственная баночка грибов, собранных и засоленных летом специально для этого застолья, финский сервелат, сыр, шпроты. Красную рыбу бабушка не жаловала: её мать Ольга говорила, что красная рыба – для пролетарского стола. Бабушка свято помнила этот наказ собственной матери и всегда просила деда купить белую – хоть сколько-нибудь. Когда осетрина исчезла из продажи, пришлось, конечно, соглашаться на то, что было: лосось, форель и даже горбушу. Небольшие баночки с чёрной и красной икрой присутствовали на столе всегда.

Помню ещё селёдку в продолговатой фарфоровой селёдочнице, порезанную на кусочки, сдобренную подсолнечным маслом, с кружками лука сверху. Я не могла её есть, мешали мелкие косточки, так ощутимые детским нежным нёбом. Я совершенно не понимала, как могут её есть взрослые. Никакой «шубы» селёдке не полагалось: считалось, что тогда это будет та самая «пролетарская» мешанина, недопустимая для цивилизованного бабушкиного стола.

Запомнились ещё пузатые фужеры из цветного стекла – красного, синего, зелёного. Они, как мерцающие огоньки гирлянд на ёлке, добавляли комнате немножко сказки. Взрослые пили всё – водку, вина, шампанское (мама всегда полоскала в своём фужере с шампанским алюминиевую проволочку от пробки, чтобы колючее шампанское превратилось в сладкое белое вино).

Мне полагались «Байкал» и «Тархун».

К чаю подавали торт. Запомнился жёсткий «Ленинградский». Хотя в другие дни «случались» вполне «сдобные» «Российский» и «Бирюсинка». По-настоящему семейным тортом, «нашим», считался «Наполеон» из слоёного теста.

С тортами под Новый год ситуация в «Кулинариях» была, видимо, напряжённая: их моментально расхватывали. Срок хранения их тогда был не более трёх суток, а не пять, как сейчас.

Никогда не покупался торт «Полёт» и «Паутинка», даже не знаю, за какие такие их провинности. Вероятно, наша бабушка не жаловала союз безе, орехов и сливочного крема.

«Прага» считалась у нас тортом недетским. К столу его не покупали.

Кто-то из бабушкиных знакомых однажды привёз четверть «Киевского» торта – «Веруше на пробу». Мне сказали, что внутри этого торта – каштаны. Я долго не могла понять, как же их можно есть, эти каштаны, они же несъедобные! Помню, я отказалась попробовать даже чуть-чуть от того большого куска. Бабушка не смогла мне объяснить, что каштаны там – съедобные, а совсем не те, которые растут в парке Советской Армии, недалеко от дома. Знала ли она сама об этом – вопрос. А ведь это был настоящий «Киевский», привезённый кем-то из настоящего Киева…

Больше никогда мне не предоставлялся подобный случай: современные московские «Киевские» выпускают с арахисом или кешью внутри. Однако настоящие жареные каштаны, вне торта, мне потом попробовать удалось: прекрасное лакомство!

Помимо торта подавалось ещё и мороженое: брикет ванильного пломбира, раскладываемый по блюдечкам. Мама мороженое никогда не ела – она худела.

За все годы обязательного празднования Нового года кроме меня, мамы, дедушки, бабушки и меняющихся маминых мужей никогда никто за этот стол не приглашался. Последний раз за этим столом мы сидели втроём на поминках дедушки, пять лет назад – мама, бабушка, я. С тех пор этот большой стол нас вместе больше не видел.

Ёлка всегда была живой и всегда замечательно пахла. Особенно явным этот запах был ранним утром 1 января, когда маленькая квартира ещё не оживала. Бабушка и дедушка единственную ночь в году спали вместе на дедушкином диване в проходной комнате (в той самой, где стояла ёлка и праздничный стол), а свой диван бабушка уступала маме и папе. Я же спала в своей кровати, в нашей с бабушкой общей комнате. Родители, соответственно, были «при мне» до утра!

«Дед Мороз» приходил ночью: покидая поздно вечером стол, я видела под ёлкой совершенно пустой и чистый пол, а утром, когда я тихонько кралась через проходную комнату в туалет, под ёлкой было уже полно свёртков.

В обеих комнатах чуть-чуть брезжил рассвет. Ёлочные украшения мерцали при этом тусклом свете ещё привлекательнее, чем накануне вечером. Они прямо-таки манили! И подарки были уже тут…