Михаил Ишков - Адриан

• Название: Адриан
• Автор: Михаил Ишков
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-4444-7870-7

Публий Элий Адриан – ключевая фигура Золотого века римской истории, придавшая сложившейся еще во времена Октавиана Августа форме самовластия неслыханный до той поры размах как в делах добродетельных и великих, так и в самых злодейских и постыдных. Именно Адриан подарил миру то, что мы теперь называем римским правом. С него начинается традиция правового регулирования любого возможного конфликта между людьми.

Также велик он был и в строительных делах – от государственного устроения до создания самых известных памятников древности. Сохранившийся до наших дней Пантеон – его рук дело; кроме того, он укрепил границы Рима, основал новые города, которые процветают и в наше время. В мировую историю Адриан вошел как один из самых главных врагов Иудеи. Он сровнял с землей Иерусалим, рассеял евреев, а на месте Иудейского царства учредил провинцию.

---

– Не очень, – признался префект.

Император рассмеялся.

– Хвала богам, что они послали мне такого прямодушного друга! Другой бы, даже не вникнув, тут же согласился с правителем, но ты не таков.

Тебе нужна ясность. Хорошо, будет тебе ясность.

Я вполне сознаю, что вопрос о престолонаследнике может обостриться в любую минуту, особенно теперь, когда все близкие мне люди неожиданно стали придавать особое значение моему самочувствию. Короче, в ставке образовались две неравноценные по численности партии. К моему удивлению, все близкие мне люди оказались страшно заинтересованы в решении этого вопроса. Все поспешили обозначить свои позиции, в результате я оказался лицом к лицу с двумя враждующими партиями, а как ты сам понимаешь, подобное положение плохо способствует успешному ведению войны. Ничего, начнется поход, я их всех прижму. Они у меня забегают, однако для проверки исполнения приказаний мне нужен верный и нейтральный человек. Я сознаю, что твое положение может внезапно оказаться незавидным, но ты старый вояка. Кто и когда сказал, что приказы следует исполнять в зависимости от обстановки, руководствуясь исключительно собственными интересами? Я был уверен, что ты не посмеешь ослушаться моего приказа, не станешь юлить и сказываться больным, или Аид знает, какую еще найдешь причину, чтобы только остаться в Риме, в стороне от этой грызни. Я рад, что не ошибся в тебе. Мне очень скоро может понадобиться прямодушный и верный человек. Я должен быть уверен, что приказ, который я отдам, будет исполнен в точности и в срок, без оглядки на дружков, личные пристрастия, страх за собственную жизнь и прочие сопутствующие обстоятельства. Я пока силен, и в любом случае свою партию доведу до конца, но помочь мне в этом могут только такие, как ты. О том свидетельствует и поход Македонца.

Император сделал паузу, приложился к фиалу вина, потом вновь перевел взгляд на небо, на свою звезду. Не глядя на соседа, нарушил молчание:

– Расскажи, что в Риме? Ты проехал Италию, побывал в Антиохии, заглянул в мою ставку, осмотрел театр военных действий. Выкладывай!

Ларций ответил не сразу, в тот момент он задумался о праве императора распоряжаться не только жизнями, но и судьбами подданных. Эта мысль покоробила его. Лет пятнадцать назад, еще в Дакии, Траян вот так же в доверительной беседе призвал префекта гвардейской конницы добровольно уйти в отставку. Марк тогда откровенно признался, что не в силах предоставить ему более важную должность, дабы не возбуждать в своем окружении нездоровые настроения, завистливые упреки и обиды.

Что Лонг мог возразить командиру и императору? Что государственная кувалда всегда разит без промаха? В Дакии ему хватило ума тихо отойти в сторону. Теперь та покорность повернулась к нему своим истинным, безжалостным лицом.

Лупа был прав, он допустил роковую ошибку.

Что ж, теперь поздно каяться, изменять себе.

И все-таки Ларций никак не мог стряхнуть с себя комочки обиды, они липли к нему, как рыбья чешуя. Бац – и ты никто, отставной префект, пусть даже щедро награжденный и осененный лавровым венком. Бац – и ты вдруг понадобился, чтобы исполнить приказ, о котором можно сказать только одно – за исполнение смерть! Ведь контролировать его выполнение будет, по всей видимости, не тот, кто отдавал его. Ларцию мельком взгрустнулось – на свете нет лучшего способа нажить смертельных врагов, чем точно и до конца исполнить последний приказ императора. С другой стороны, радовала ответственность, выказанное доверие. Это тоже немаловажно, тоже добавляло энтузиазма.

Он принялся выкладывать все, что довелось приметить на пути. Начал с посещения бань Тита и появления сингулярия с приказом и закончил рассказом о полуголых, страдающих расстройством желудка легионерах, бредущих по дороге на юг и то и дело выскакивающих за обочину, чтобы облегчиться.

Траян слушал внимательно, не перебивал. Только однажды, когда Ларций упомянул о жалобе на Адриана, якобы оклеветавшего Лаберия Максима, император возмутился:

– Цельз и Квиет обвиняют Адриана в том, что он оговорил Лаберия? Враки! И Помпея здесь ни при чем. Ликорма добыл его письма, в которых этот спесивый вояка мало того, что повторяет бредни насчет Адриана и моей жены, но и требует от сенаторов заставить меня передать им право выбора наследника. Он и является главой заговора, пусть пока и доброжелательного, верноподданнического, но все-таки заговора.

Он повернулся к Ларцию и, грозя указательным пальцем, раздельно произнес.

– Вопрос о наследнике решен. Им может быть только Адриан. Ему я передам этот перстень, – император показал гостю безымянный палец на правой руке. – Он доказал свое право на руководство Римом. Однако я не могу объявить об этом решении в преддверии похода на Индию, потому что все замшелые пни почувствуют себя оскорбленными, задетыми за живое. Их сразу перестанет волновать Индия. Они засуетятся и ради защиты своих шкурных интересов сцепятся в осиный рой. Они начнут жалить меня днем и ночью, начнут кляузничать, выпрашивать милости, требовать милости, угрожать отставками. А пока их мысли заняты исключительно тем, как бы не ошибиться, к кому пристать! Для этого волей-неволей следует служить истово, быть поближе ко мне, к моим мыслям.

Марк перевел дух, потом с откровенной горечью признался:

– Адриан тоже хорош! Он ухитрился восстановить против себя слишком многих, и я не уверен, что молокосос сумеет удержать власть в руках. К сожалению, его действительно нельзя срывать из Антиохии и перевести сюда, ко мне поближе, чтобы в нужный момент обставить его усыновление и назначение цезарем как подобает по римскому обычаю. Я не могу пожаловаться ни на снабжение армии, ни на подвоз оружия, ни на пополнение личным составом. Эх, если бы я мог вместе с августовым жезлом передать ему и свои мозги, мне не нужен был бы лучший наследник. Но он уперся и твердит одно и то же – всякая война кончается миром. На этом его вполне способны обыграть Лаберий и Нигрин. Они в силах объединить всех противников Публия, и против этой силы ему не устоять.

Вновь пауза. Затем взмах рукой, ее тяжкое, обреченное – императорское – падение.

– Рассуди, Ларций, чем грозит Риму прекращение восточной войны и перенос тяжести на внутренние дела государства? Разве я не понимаю важности обустройства границ, установления единых законов для всех частей империи, решения вопроса о недоимках? Беда в том, что Адриан отказывается признать очевидный факт – отказ от наступательной стратегии есть переход к обороне, а любая оборона есть начало конца. Рим жив и будет жив исключительно войной. Мы всегда сами выбирали очередную жертву. Упрекая моих полководцев в том, что война для них – кормушка и что без войны они потеряют свой вес и влияние, он не понимает, что без этих вояк Риму не выстоять. Они отлично знают свое дело. Только военное решение вопроса способно разрубить петлю, затянутую на шее Рима, и добиться положительного баланса в торговле с Востоком5. Мало обезопасить границу по Евфрату, мы должны сокрушить парфян и продвинуться до Индии. Это гигантское предполье – надежная гарантия, что враги не договорятся и не навалятся сообща на наши пограничные провинции. То же касается и земель за Дунаем. Стоит нам отойти на правый берег, как тут же из степей примчатся какие-нибудь новые сарматы и начнут грабить наши города. Ты согласен?

Ларций вздохнул и ответил откровенно:

– Подобные вопросы, непобедимый, за пределами моего разумения. Сам я восточными пряностями не увлекаюсь, предпочитаю жареную рыбу с луком, кашу, фрукты и стараюсь верить тому, что вижу своими глазами. Добротность сукна определяю на ощупь, свежесть продуктов на запах. Другое тревожит. На пути в Харакс я побеседовал с местным варваром, он угостил меня лепешкой. Наши надругались над его дочерью, убили ее, а он, как ни в чем не бывало, на следующий день вышел в поле и взялся за кожаное ведро. Я спросил себя – что это, тупость? Варварская нечувствительность? Или это умение скрыть свои намерения, дождаться удобного момента? Я склоняюсь ко второму. Мы здесь чужие, Марк. От этих местных вполне можно ждать удара ножом в спину.

– На этот счет можешь не беспокоиться. Ликорма принял все необходимые меры. По его сведениям, парфянский царь Хосрой готов поделиться со мной всем, что придется мне по нраву. Даже своей короной! С востока его допекает претендент на трон Маниазар…

В этот момент неподалеку кто-то осторожно кашлянул. Император прервался, глянул в ту сторону. В свет факелов выступил его вольноотпущенник Ликорма, личный секретарь и глава тайной службы императора. Даже в редком брызжущем свете факелов Ларций оторопело отметил, как постарел Ликорма. Как растолстел. Боги мои, да он напялил парик! И руки вполне по-азиатски сложены поверх живота. Пальцы унизаны перстнями с огромными, заметно выпирающими из своих гнезд самоцветами. Ларций не удержался и пересчитал их. Четыре перстня! По два на каждой руке!.. Многовато для бывшего раба, получившего вольную именно за бескорыстие и преданность господину? Не всякий сенатор мог позволить себе такие украшения. Ларций не удержался и глянул на правую руку императора, на свою правую руку, где носил перстень с печаткой, которой он при необходимости скреплял деловые бумаги. И камень хорош, рубин победно-красного цвета, его доставили с райского острова, расположенного между Индией и Китаем и называемого Цейлон. Но у Ликормы к еще более крупному рубину добавлялись изумруды и опалы. Даже ремешки на его сандалиях были украшены жемчугом!