Леонид Оливсон - Я родом из Уланского подворья

• Название: Я родом из Уланского подворья
• Автор: Леонид Оливсон
• Жанр: Поэзия
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-00039-231-7

Л. Оливсон родился в Москве в 1936 году. Учился в двух школах. Затем учился в МАПУ (Московское АртПодготовительное Училище) и в Калининградском Минометно-Арт Училище. Служил в Мурманске, уволился по болезни. Вернулся в Москву, учился в ГосЭкономинституте (им. Плеханова), затем стал аспирантом там же и защитил кандидатскую диссертацию, работая в АН СССР (ЦЭМИ АН СССР). По конкурсу перешел в ГИЗР (Госинстземресурсов), где проработал 8 лет. В 1987 году уехал в США. Начал писать стихи по приезде в США.

Это книга о том, как обыкновенный человек, выросший в условиях соцдействительности, видя некоторые отрицательные ее стороны (конформизм, антисемитизм, фактическое свое бесправие) в конце концов ради будущего, которое ждет сына, отбывает из страны, будучи 8 лет в отказе. Автор находит свой поэтический метод: знакомит читателя с классически необычным сюжетом или фактами, которых, может быть, читатель не знает. Такого рода материалы используются в тексте. Каждая глава книги имеет свой контекст и предуведомление, говорящее о ее содержании.

Это вторая книга автора. Первая книга «Жизнерадостные люди» вышла в 2015 году в Москве в издательстве «Э. РА».

---

Война

Первый день войны

Старинный пруд зарос осокой,
И ряска плавала в воде.
И солнышко взошло над сопкой —
День начинался без забот.

Воскресный день был, все на дачах,
И спали люди мирным сном.
Кто знал, что будет день горячим,
Что ждет нас в это утро зло.

Коварен враг был, вероломен.
Без объявления войны,
В деяниях был он неуемен,
Завоевать нас видел сны.

Вдруг появились самолеты
С крестами черными в крылах,
И танки, и мотоциклеты.
И наступила полумгла.

Летели бомбы, все вздымая,
Огонь пылал со всех сторон.
И пограничники, встречая,
Несли значительный урон.

Но встретил враг отпор достойный,
Хотя не сразу, не везде.
И в первый день имел он бойню,
О том вещают их кресты.

И мы имели много жертв,
Но мы не знаем, сколько точно.
Лишь в траурные дни торжеств
Мы вспоминаем одиночек.

Ведь каждый дрался не за себя —
За поколение детей,
За счастие кинутых ребят,
И не было других идей.

Первый день войны ( Из дневников журналиста газеты «Правда» Л. К. Бронтмана )

У журналистов штатных война текла по-своему,
Что можно прочитать из ихних дневников.
Им, как и воинам, порою пришлось бывать в дыму,
Ведя старательно войны калейдоскоп.

Не каждый рисковал тут показать дневник кому-то,
Работая в газете «Правде», органе ЦК.
Любая мысль вольнолюбивая каралась круто,
За всем следила денно Сталина рука.

Дневник, что я вам предлагаю, просто уникален:
Шестнадцать лет при Сталине писался в стол.
Нет, не был журналист тот, как Нагибин, басурманин,
Эпохи той здесь аромат и протокол.

Я опишу лишь первый день войны в блокноте,
Где о войне лишь сказано, что сдан Тобрук,
Что планы англичан узнали немцы, обормоты,
То отзвук был от африканских заварух.

О встрече с журналистом Л. А. Безыменским[1] пару строк,
Известном переводчике времен войны.
Его на западе обратно ждал Брянский фронт дорог,
Проездом был в редакции, быв у родных.

Напоены у Л. Славина[2] чудесным крепким чаем,
Настольной зажигалкой поразил вконец,
Прелюбопытнейшую фигуру мы вдруг встречаем,
Как говорят в Руси, на все руки мудрец[3].

Преподаватель физики и математики,
Четыре года музыку преподает
И зажигалок изготовитель, большой фанатик,
И это-то в такое время создает.

Физмат окончил Московского университета,
Он назывался в бытность «Императорский»,
Не часто можно увидеть такого вот эстета,
Во всем в нем чувствовался дух новаторский.

Притом, в двадцатом в войну летал на аэроплане
И на Фармане потерпел аварию,
И выжил как-то, имея эпилепсию от ран,
Я думаю, излишни комментарии.

Лишь в день второй пошла речь о войне документально,
Когда в редакцию явился Л. И. Славин.
С волнением и гордостью он нам поведал тайну[4],
Ждут лирику на фронте, потом добавил.

Как одинок я без тебя

Зачем ушел ты, не сказав,
Как следует не попрощавшись,
Нас с мамою облобызав,
С работой быстро рассчитавшись?

Плохая ли была работа?
Сосед, смеясь, мне говорил:
Ушел ты бить врага-остгота
И кровью землю обагрил.

Имел ты бронь от «Метростроя»,
Построил много станций в нем.
И кто уйти тебя настроил?
Был ты, как каждый, и нет дилемм.

Конечно же, патриотизм —
Теперь все скажут без задержки.
Сосед смеялся: фанатизм.
Погиб в бою – войны издержки.

А меня мучает забота,
Глядя на карточку твою.
Я слезы лью, глядя на фото,
Что ты находишься в раю.

Живого я тебя не помню,
И некого давно спросить.
Со слов соседей, был ты скромным.
Я должен фото лишь любить.

Как одинок я без тебя!
Никто тебя мне не заменит.
Все знает о тебе семья,
Но боль разлуки не изменит.

Он похоронен там

Обрыв на берегу спускался к Волге.
От пуль кругом взлетали комья глины.
И каждый ополченец знал о долге
На побережье у стен Калинина.

К Москве упорно рвался дерзкий немец,
Имея опыт ведения войны.
И необученным был ополченец,
К несчастью, лет не имевший послужных.

Лишь в трех часах движенья была Москва.
И был приказ не отдавать столицу.
Был этот берег для немцев ключевым:
В бинокль видны были врага петлицы.

Не долгим было сопротивление,
Во всем неравны пока были силы.
Шло сил и средств великих накопленье,
Росло после боев число могилок.

В одной из них, согласно списку – в Братской,
Есть прах убитых, и в том числе отца.
Порою бегают по мне мурашки:
Ведь я не помню, был я мал, его лица.

Ценой огромных усилий и потерь
Враг, переправившись, все ж взял Калинин.
Грифон нацизма над нами тяготел,
Лишь под Москвою враг был опрокинут.

Нет для таких пощады

Мне внук фронтовика, как другу, раз поведал
Об эпизоде фронтовом той бойни жуткой,
Когда официально велся счет победам,
И совершалось много доблестных поступков.

Такие вещи до сих пор все неизвестны,
Лишь часть из них известна – выплыла наружу.
Но многое пропало уж – кануло в бездну,
Как те болезни в детстве, например, краснуха.

Не мог дед-фронтовик скрыть прошлое такое.
Внук вырос, и дед выплеснул ему в порыве:
Он помнил на лице фашиста мину боли
За грех, что по приказу совершал он в прыти.

Шел бой обычный за плацдарм один в местечке.
Из небольшого дзота извергалось пламя.
Мы разве в пылу боя знали, сколько свечек
По нашим мертвым мальчикам поставят мамы?

В который раз попытки были неудачны,
Свинец косил бойцов налево и направо.
Но взвод был должен разрешить эту задачу,
И закрепиться, и наладить переправу.

Очередной бросок – и дзот подавлен вроде,
И он в составе пяти ребят ворвался внутрь.
Пред нами там предстал фашист, что сумасбродил,
Его психоз имели мы несколько минут:

«Я стольких погубил (майн гот!), мне нет прощенья.
Я знаю, что нам Бисмарк когда-то завещал»…
Не выдержав, мы кончили его сужденья.
Решили мы совместно – нет для таких пощады.

Ей муж прислал…

Ей муж прислал свои карманные часы.
Четыре месяца нет писем от него.
Он знал – конечно же, не будешь ими сыт,
Но понимал: в войну товар сей ходовой.

Он послан тайно был в глубокий тыл врага,
Не знал наверняка, он выживет иль нет.
Вещь ценная, и можно выручить деньгу.
А не продаст, так память будет много лет.

Семья была отправлена на юг страны
Последним эшелоном в отступлении.
Здесь тоже не было привычной тишины:
Она одна с мальчишкой в поселении.

И думы мучают ее: а жив ли муж?
Она, увидев приезжающих с фронтов,
Встречает их с одним вопросом: «Как роднуш?»
Найти у них пытаясь мужниных следов.

Ее пытаются утешить: «Будет весть!»
Соседкам часто приходят похоронки.
Как трудно, горько ожиданье это несть…
Она им верит, молясь в углу иконке.

Как много тех – их, кто веровал: придет он.
И эта вера помогала выживать.
Их согревал, прибывших в отпуск, эшелон,
Кто им рассказывал, как вышел из засад.

Такая ложь порою помогала им.
Никто не ведает, кому что суждено.
Огонь надежды в лучшее неугасим.
Тогда же верили тому, кто колченог.

Война всегда была решеньем