Игорь Рабинер - Леонид Слуцкий. Тренер из соседнего двора

• Название: Леонид Слуцкий. Тренер из соседнего двора
• Автор: Игорь Рабинер
• Жанр: Очерки
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-699-89128-3

Книга о главном тренере ЦСКА и сборной России по футболу Леониде Слуцком, вышедшая из-под пера ведущего спортивного журналиста и писателя России Игоря Рабинера, доказывает: этого вроде бы такого публичного человека мы вообще не знаем. Одна лишь история его работы в волгоградской «Олимпии» – от набора ребят, двое из которых стали бронзовыми призерами Euro-2008, до предательства лучшего друга и сожженной машины тренера – захватывающий детектив. Полтора десятка собеседников Рабинера – от самого Слуцкого и его мамы до президента ЦСКА Евгения Гинера – восстанавливают всю драматичную картину превращения 22-летнего волгоградского аспиранта, захотевшего учить детей играть в футбол, в сильнейшего тренера страны, в первого в истории босса сборной, не игравшего на профессиональном уровне. А уникальные фото из домашнего архива делают картину еще более полной. Это не просто биография, а документальный роман.

---

«Год я пролежал в 20-местной палате типичной советской больницы, – говорит Леонид Викторович. – Рядом были те, кому пришлось гораздо хуже, – люди с ампутированными конечностями, с переломами таза. На их фоне я чувствовал себя счастливчиком. Плюс ко мне не зарастала народная тропа. Ходили одноклассники, одногруппники – словом, было совсем не скучно и никакой депрессией не пахло. Хотя первые три месяца я просто лежал на спине, даже не имея возможности никуда повернуться.

Ходить начал месяцев через шесть-семь. Когда стал разрабатывать ногу – боль была адская, слезы лились рекой. Но когда каждый день нога гнется хоть на капельку больше – чувствуешь себя самым счастливым человеком на свете. А когда понимаешь, что способен ходить без костылей, вывозить других лежачих больных до туалета, потом назад… А когда из больницы с палочкой ездишь в институт сдавать сессию…»

Мама добавляет, а кое-где корректирует сына:

«Насчет 20-местной палаты – это Лёне так показалось. На самом деле там было восемь человек – впрочем, тоже немало. Самое страшное, что, когда сняли гипс, нога у него была абсолютно ровная. Колено не сгибалось. Вообще. Его надо было разрабатывать.

После снятия гипса я забрала Лёню домой. Каждый день он ложился на диван, я грела парафин, накладывала на колено. И по миллиметру гнула ему ногу. Боль – дикая, хотя переносил он ее мужественно, не кричал.

Но ногу мы согнули. Полностью. Хотя чего это стоило! Первое время после гипса мы ездили на физиотерапию. В такси садимся – а хороших машин тогда еще не было. Места для ноги нет – иногда приоткрывали окно, и нога торчала оттуда…

И все-таки во всем, что в больнице происходило, было кое-что хорошее. Вы не представляете, сколько у него перебывало людей. Я же там со всеми врачами перезнакомилась – благо больница была прямо напротив моего детского сада.

Одному его соседу по палате ноги отрезало полностью. У второго в голове что-то перемкнуло. Ему делали какие-то тяжелые уколы, но он мог сорваться и с бешеными глазами куда-то побежать. Один раз так по Лёне пробежался. Третий был на Шарикова похож – просто копия! К тому же и бездомный – то есть и биография напоминала».

В общем, для Леонида, мальчика из культурной семьи, это была серьезная школа жизни.

Логичен вопрос – как при статусе заведующей детским садом Людмиле Николаевне не удалось добиться для сына чего-то более комфортного, чем двадцатиместная или даже восьмиместная палата. Как выяснилось, ничего другого в Волгограде тогда элементарно не было: советский быт во всей красе. Конечно, если не считать партийную номенклатуру. А к ней заведующая детским садом не относилась.

Ей и так многое удалось «пробить». Она принесла сыну маленький телевизор, который он поставил на тумбочку и смотрел по нему футбольные матчи. Сидела с ним каждый вечер часов до десяти – половины одиннадцатого. Посещения других больных были или вовсе запрещены, или резко ограничены – но мама Слуцкого сумела решить вопрос так, чтобы та самая народная тропа к ее сыну превратилась в широченный бульвар. Врачи хватались за голову, потому что ходоки к Лёне шли по десять человек в день, иногда одновременно.

«А девочка, из-за которой вы пострадали, в больницу к вам приходила?» — спросил я Слуцкого.

«Конечно. Старшая сестра этой девочки – моя одноклассница, мы 10 лет проучились вместе, и она была старостой класса. И, естественно, они обе меня навещали. Более того, у ее родителей, в отличие от моей мамы, была машина, и они регулярно подвозили маму в больницу. Потом, пока я жил в Волгограде, мы общались, и я был на ее свадьбе. Но с тех пор как уехал, о ее судьбе не знаю».

Беспрерывные посещения продолжались и после выписки. То, что Людмила Николаевна, человек хлебосольный, при этом на всех готовила, стало предметом шуток в семье: мол, в институте разузнали, что мама Слуцкого всех кормит, и повалил народ из общежития! Подозреваю, что это была шутка, в которой имелась только доля шутки.

Но в любом случае то, что друзья и даже просто знакомые не бросили Слуцкого в беде, позволило ему во всей этой ситуации не сойти с ума. И не плюнуть на лечение. Мама, правда, утверждает, что год – это было не «чистое время» в больнице, а все вместе до восстановления, включая реабилитацию дома. Впрочем, не суть – это всё детали.

Если же возвращаться к «тренерскому» терпению, которое появилось у Слуцкого после госпиталя, то с версией имени Фёдорова – Казакова, озвученной мною в нашей беседе при подготовке книги, тренер согласился. И даже добавил драматизма:

«Спустя несколько лет я вспоминал тот период и фантазировал. И в тот момент мне позвонил президент «Олимпии» Николай Николаевич Чувальский. Он часто звонил мне по вечерам. И тогда был на громкой связи, чего я не знал. В его кабинете сидел не только он, но и все его замы.

Чувальский спрашивает: «Что делаешь?» И я автоматически сказал то, что действительно делал: «Думаю». И слышу – такой ржач общий стоит! Они говорят: «Вот бездельник, делать ему не хрена! Думает он, видите ли!» Так вот, думал я о том, что если перенестись назад и попытаться повторить тот год в больнице, то лучше было умереть, чем еще раз через все это пройти.

Когда уже прошел – кажется, что не так страшно. Но когда представляешь, что все заново – нет, нет, нет! Сейчас понимаю, что это было очень важно для моего человеческого становления. Но тогда это было безумно тяжело».

Психофизиолог Виктор Неверов, работающий со Слуцким с 2006 года, в нашей беседе выдал свою версию относительно того, как подействовало на молодого парня происшествие, случившееся с ним в 18 лет:

«Есть такие понятия – «синдром льва» и «синдром кролика». Один человек внешне крутой, но когда его по-настоящему прижимают, вся боевитость куда-то уходит. У Слуцкого же чем все хуже, тем больше активизируются волевые качества. Когда все разваливается, он не опускает руки, а начинает работать вдвойне.

Вспоминаю историю, когда он свалился с дерева и из-за тяжелых травм не стал игроком. Да даже к лучшему, что свалился! Так был бы одним из посредственных вратарей. А тут стал доказывать в первую очередь самому себе, что что-то может. Это и был признак того, о чем мы говорили выше. Другой, пролежав год в больнице и закончив то, чем занимался до этого всю жизнь, опустил бы руки. А у него, наоборот, пошел подъем».

Выйдя из больницы, Слуцкий еще надеялся вернуться в футбол. Более того, с грехом пополам играл и в первенстве коллективов физкультуры, и в чемпионате области. Но потом все ребята, которые учились в Центре олимпийской подготовки вместе с Лёней, перешли в дубль «Ротора». И лишь одного Слуцкого туда не взяли. Тогда он и понял, что мечта стать серьезным футболистом так и останется мечтой.

Еще бы. Невероятно то, что он в этот самый футбол после больницы вообще играл – на любом уровне. Почему? А вы послушайте Леонида Викторовича.

«Футбол мне снился каждую ночь. А тогда, как я потом выяснил, ни о каком профессиональном футболе даже речи не могло идти. Там вопрос был о том, чтобы не присвоили группу инвалидности. В нашей палате был мужчина с точно такой же травмой. Он был старше меня – и остался инвалидом на всю жизнь. Я его периодически встречал, мы жили в одном микрорайоне. Он все время ходил с палочкой, так и не смог ногу даже чуть-чуть разработать. Она не сгибалась».

Людмила Николаевна добавляет: «Он тяжело переживал, что в футбол играть не будет. Потому что очень этого хотел. А понимание того, что великим спортсменом он в любом случае не стал бы, думаю, пришло к нему позже. Тогда рана еще была свежа. Но какое могло быть возвращение в футбол, если у него каких-то косточек в колене не хватало – настолько оно при ударе было раздроблено? Попытка вернуться если и была, то скорее для себя, чтобы во всем убедиться. А вдруг чудо? Хотя чудо – это то, что разработали колено. Иначе хромал бы всю оставшуюся жизнь».

Дмитрий Фёдоров говорит: «Когда не знающие Слуцкого люди называют его мягкотелым, они не понимают одной очень важной вещи. Когда человек лежит год в многоместной палате ужасной советской больницы и большинство говорят ему, что он останется инвалидом, – это закалка на всю жизнь. Именно тогда у него появились воля, желание бороться и не сдаваться до последнего, которое теперь воплощается в том, что ЦСКА нередко вытаскивает самые безнадежные матчи.

Но главное, что при всей появившейся со временем жесткости он в душе остался ребенком. Успех Слуцкого я объясняю тем, что он продолжает любить футбол так же, как мы любили его в детстве. Может, как раз потому, что травма лишила его профессиональной карьеры. Когда мы были маленькими, футбол для нас всех был чем-то невероятным, какой-то магией. И у меня полное ощущение, что он по-прежнему относится к этой игре с тем же восторгом».