Александр Кириллов - Облдрама

• Название: Облдрама
• Автор: Александр Кириллов
• Жанр: Русское современное

Выпускник театрального института приезжает в свой первый театр. Мучительный вопрос: где граница между принципиальностью и компромиссом, жизнью и творчеством встает перед ним. Он заморочен женщинами. Друг попадает в психушку, любимая уходит, он близок к преступлению. Быть свободным – привилегия артиста. Живи моментом, упадет занавес, всё кончится, а сцена, глумясь, подмигивает желтым софитом, вдруг вспыхнув в его сознании, объятая пламенем, доставляя немыслимое наслаждение полыхающими кулисами.

---

– Значит, я не снят с роли?

– Что вы, ни в коем случае, нет.

– Значит, мы репетируем в очередь, сегодня он, завтра я?

– Да-да, в порядке очереди. Идите, репетируйте, и не волнуйтесь.

И уже в самую последнюю минуту, когда Троицкий открывал дверь, Игнатий Львович вдруг, как бы вынырнув из глубины собственной невозмутимости, бросил на него запоздало строгий взгляд, может, даже что-то хотел сказать – что-то очень важное, выстраданное, но, натолкнувшись на вопросительно обращенные к нему глаза Троицкого, передумал.

От одного вида опустевшего коридора у Троицкого со школьных лет обрывалось сердце. Опоздал! Он бросился к репзалу, на секунду замешкался у двери, подавив в себе то ли детский страх, то ли оторопь перед неминуемыми любопытными взглядами, рванул дверь на себя. Актеры были на площадке. Юрий Александрович непринужденно сидел в кресле. Он быстро освоился. Книга, по-видимому, им довольный, помягчал, и только спросил Троицкого:

– А вам что, молодой человек, особое приглашение?

– Простите, я был у директора, – вежливо, но внятно сказал Троицкий.

Что-то тут же сместилось в лице Книги. Оно оставалось прежним, его лицом, но расположение впадин и выпуклостей уже стало другим. На Троицкого он больше ни разу не взглянул до конца репетиции.

– Был у нас тоже один, – услышал Троицкий у себя за спиной голос Фимы, – ходил, ходил к директору… потом взял да и выпрыгнул в окно.

В коридоре его догнала Артемьева.

– Хочешь, вместе пойдем обедать? Подождешь меня минутку. – И Галя исчезла.

– Вы только не падайте духом. – Прямо на Троицкого шел огромный рыжий актер. – Вы молодец, говорю вам это со всей откровенностью, очень вас понимаю. Так держать.

Он пожал ему руку и прошел мимо.

В актерской проходной большое зеркало отражало скорбную фигуру дежурной, склонившуюся над книгой. «Самый образованный человек в театре», – острили актеры.

– Ваша фамилия Троицкий? – услышал он. – Вам письмо.

По почерку понял: письмо от Алены. Машинально надорвал уголок, но рука не послушалась и не вскрыла конверт до конца. Троицкий спрятал письмо. Галя не шла, а топтаться на виду у всех было неприятно и стыдно. Бог знает, откуда берется стыд у человека, когда его незаслуженно унизили. За кого ему стыдно?

– А что ж вы не идете домой? – спросила дежурная.

– Далеко идти, – пробормотал он, заметив, наконец, Артемьеву.

– Забежала к директору на минутку, и как видишь. Есть хочу – умираю… Уже неделю хожу к нему, – делилась она своей неудачей, – прошу для мужа место администратора… есть у них свободное, я знаю… объясняю, что так больше жить не могу – я здесь, он там…

Троицкий вспомнил квадратного мужчину в буфете гостиницы в день приезда.

– Всё обещает, – жаловалась она. – Когда к нему ни зайдешь, он, ни cлова не говоря, тут же хватается за телефон и звонит в управление. Но там никогда никого не бывает. Мне кажется, что оно просто миф, и выдумано дирекцией для таких простофиль, как я.

V

Войдя в зал ресторана, они услышали категоричное: «Не обслуживаем, у нас обед». Официантки кружком сидели за столом, вытянув ноги, и что-то оживленно обсуждали. Тут бы сострить, пройтись колесом, прикинуться Ивашкой-дурашкой, своим в доску – глядишь, и смягчилось бы заплывшее жиром сердце официантки. Но от одной мысли об этом Троицкий почувствовал такую душевную усталость, что не шевельнул бы и пальцем, даже если бы его попытались вытолкать из ресторана в шею.

Артемьева оглядела зал, не обратив внимания на предупреждение официанток, и направилась мимо неубранных столиков к балконной двери. Там в одиночестве обедала молодая женщина. «Я её знаю. Она мне знакома», – радостно подумал он.

– Здравствуй, Инна, – приветливо поздоровалась Артемьева. – Садись, Сережа, сейчас нас обслужат… Вы не знакомы? – спросила Галя, заметив, что они, поздоровавшись, с любопытством разглядывают друг друга. – Это, Инночка, наш новый актер. Уже у всех на устах в нашем театре. Отнюдь не Книголюб.

– Я знаю. Мне рассказывали…

– Я и не сомневалась, – расхохоталась Галя, – его имя наверняка будет вписано в анналы театра. А это Инна Ланская, наша ведущая актриса.

– Я тоже вас знаю. Вернее, слышал…

Она спокойно выдержала его взгляд, и спросила:

– Что же вы слышали?

Чернота её зрачков была ослепительна.

– Кто бы, что бы ни говорил, – заметила Ланская, не дожидаясь ответа, – вы ни о ком не услышите от них правды. Если их слова и характеризуют кого-то, то, скорее, их самих. Таня, – позвала она одну из официанток, – сколько с меня? И покорми, пожалуйста, наших голодающих, им скоро опять на репетицию.

Подкрасив губы, Ланская простилась и ушла.

– Молодец она, – с завистью смотрела ей вслед Артемьева, – уважаю таких женщин. Надо уметь держаться в любых обстоятельствах. А я не умею, и страдаю за это… Звание дать ей хотели, но теперь управление её документы придержало. Красивая, умная, талантливая актриса, влюбилась в «старый пень», которому грош цена в базарный день, терпит унижения, репутацию испортила… И замуж за него готова пойти, если б ему развод дали.

Галя взяла из рук официантки тарелку с солянкой, похлебала жидкость, и отставила её в сторону.

– А я, если б заранее знала, что это такое, никогда бы замуж не вышла. Два года прожила с мужем. Измучил он меня своими подозрениями, всю мне меня объяснил, и выхожу я, Сережа, по его мнению, гадина гадиной. Ну, как ему, бедненькому, с такой жить? А ты не женат?

Троицкий отрицательно покачал головой.

– И не делай этой глупости. А то попадется тебе такая, как я, например. Сколько ты ей ни будешь вдалбливать, что она дрянь и недостойна тебя, и что ты один за её счастье бьешься, она всё равно своим умом будет жить. Наплачешься тогда… Нет, будь я сейчас свободна, ни за что бы замуж не вышла.

– А зачем? – спросил он угрюмо, будто у себя самого.

– Что зачем? Замуж? – Галя даже не нашлась сразу, что ему ответить. – А любовь? А семья?

– Если любовь, при чем тут семья? – сказал он вдруг резко, с ожесточением.

– Значит, по-твоему, семья не нужна?

– А зачем она?

– Как же – семья!

– Государству выгодно, чтобы ты был свободен и со всеми потрохами занят в производстве, а не забивался в свой семейный мирок. Тем более, что все мы – одна семья, – сострил он опять с непонятным ей ожесточением.

Пообедав, они вышли на площадь и, дойдя до балюстрады, венчавшей каскад пересохших фонтанов, остановились.

– Сейчас мне пишет, что я нарочно якобы ничего не делаю, чтобы устроить его здесь на работу. Будто бы для того, чтобы одной здесь развлекаться… А какие у нас развлечения – репетиции да сплетни, а скоро начнутся выездные… А тут дороги ужасные… Чувствуешь, листья жгут?

Галя втянула в себя горьковатый воздух и закрыла от удовольствия глаза.

– Что ты намерен делать?

– Ничего. Ждать главного.

– Главный не будет из-за тебя ссориться с Книгой. Слушайся меня, иначе так и останешься для них смутьяном. А таких не любят. Здесь не принято, чтобы молодой артист имел свое мнение. Всегда найдутся такие… и очень уважаемые режиссеры, для которых отсутствие личного мнения является признаком твоей профпригодности…

– Снимет с роли? Пусть! Но Михал Михалыч это еще не весь театр. Актеры…

– Они не поддержат. Не обольщайся. Посочувствуют, да. Но это так сладко – сочувствовать чужому унижению.

– А я не считаю себя униженным. У Книги свой взгляд на роль, у меня свой. Ему нужен обаятельный прощелыга, мне – живой человек. Это нормальная здоровая борьба, и я в ней не уступлю.

– Он режиссер…

– А я актер, и отвечаю за то, что делаю в спектакле не меньше его, а может, и больше. И так пьеса плохая, а если Андрея играть безмозглой куклой, то спектакль совсем превратится в дохлую болтовню о том, чего мы не имеем, и чего иметь не будем, потому что трýсы.

– У тебя и самомнение, – усмехнулась Артемьева

Троицкий покраснел.

– Мне можно, я молодой специалист. Слышите, хоть и молодой, но специалист!

– Эту пьесу, Сережа, никакой специалист, даже молодой, не оживит.

– Неправда. – И он завелся, а когда нервничал, вид у него был взъерошенный. – И одна роль в спектакле может всё повернуть… конечно, как её сыграть. Скажем, Карандышев…

– Ну, сравнил воробья с орлом. У Островского…

– …или это разгулявшееся ничтожество, или изгой, защищающий своё достоинство человека… Другое дело, перед кем? Правда, обыватель в то время еще не читал «Капитала», и для них Кнуров, Паратов – это всё уважаемые в городе люди…

– Не даст он тебе сыграть по-своему.

– Не даст? Посмотрим.

Галя пожала плечами, сказав не без ехидства:

– Еще один объявился.