Серж Брусов - Эклиптика

• Название: Эклиптика
• Автор: Серж Брусов
• Жанр: Альтернативная история

«Эклиптика» – история, состоящая из двух параллельных линий – «Зимы» и «Лета», на первый взгляд никак не связанных между собой. Главный герой «Зимы» в полном беспамятстве приходит в себя в странном и загадочном мире, напоминающем зимнюю Москву 1950-х, где время стоит на месте, а на улицах нет ни души. «Летние» события также развиваются в столице, но уже в наше время. Практически в центре современного мегаполиса вдруг обнаруживается старая деревня, где группа друзей собирается провести вечеринку.

---

Эклиптика дуалистическая сказка Серж Брусов

© Серж Брусов, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Зима. Глава 1

Вокруг очень тихо.

Эта оглушительная тишина становится первым осознаваемым мною явлением. Вместе с тем, обращает на себя внимание и сам процесс осознавания действительности. Я чувствую, что познаю мир не самостоятельно, интуитивно-спонтанно, а так, будто бы неким образом получаю чьи-то отстраненные сводки-отчеты об окружающих меня явлениях. Какое-то время вокруг есть только тишина.

Затем ко мне медленно приходит понимание относительно географического положения того места, где я нахожусь. Это двор одной из величественных «сталинок», расположенных вдоль Кутузовского проспекта в районе Дорогомилово, в Москве. Монументальное здание жилого дома высится прямо надо мной. По какой-то причине внимание привлекает снежок, «впечатанный» в стену слева от одного из окон на первом этаже. Судя по обилию снега, точнее, по величине сугробов и неприглядной спрессованной толще на тротуарах, можно предположить, что сейчас середина-конец февраля. Бледно-оранжевый предзакатный свет говорит о том, что солнце вот-вот зайдет за горизонт. Это всё. Больше ничего на ум не приходит. Каким образом я сюда попал, для чего я здесь и откуда прибыл, я не знаю. Информации, отвечающей на эти вопросы, у меня нет.

Более того, я не знаю даже собственного имени. То, что у человека должно быть имя – аксиома, которая тоже почему-то вспоминается не сразу.

Что случилось? Что вообще происходит?

Итак, зима. Москва. Но почему так тихо? Где шум автомобилей, людской толпы, метрополитена? Где хоть какие-то звуки, напоминающие о том, что находишься в одном из самых крупных мегаполисов мира?

Я изо всех сил пытаюсь сконцентрироваться на звуках, порождаемых слабым ветром и еле колышущимися под ним деревьями. Усилие приносит плоды – я улавливаю какие-то рукотворные аудиоволны, чуть выделяющиеся в общей тишине, почти растворяясь в ней. Через некоторое время (здесь стоит сделать оговорку: восприятие времени немного не такое, как всегда) я понимаю, что где-то далеко, возможно, через двор или два от меня, определенно играет музыка. Какая-то старая, до боли знакомая композиция, название которой, что нисколько не удивляет, напрочь вылетело из головы.

Я решаюсь переместиться ближе к источнику звука, полагаясь исключительно на собственный слух. Нащупанная с огромным трудом ниточка фонетического клубка ведет, как мне кажется, в направлении Киевского вокзала. Минуя двор, в котором «пришел в себя», я невольно обращаю внимание на детали, по непонятным причинам вызывающие у меня удивление: детские качели несуразной формы и очень низкие молодые деревья. Двигаясь дальше в направлении вокзала, я замечаю, что во всех дворах детские площадки оформлены одинаково, а все тополя и клены посажены, как мне кажется, всего лишь пару лет назад и в высоту не превышают двух-трех метров.

Вслед за удивлением от наблюдаемых картин возникает новый вопрос: почему именно это всё так изумляет меня? Почему всё, что происходит вокруг, представляется мне таким странным и непонятным? Пытаясь не отвлекаться на частности, я пробую включить логическое мышление.

Итак, если меня удивляет внешний вид этих качелей и дворов в целом, значит, это каким-то образом конфликтует с определенным представлением об этих местах, которое уже имеется в моем сознании. Логично? Вроде как. Далее. Если у меня имеется определенное представление об этих местах, значит, я бывал здесь раньше. Ну конечно! Я ведь знаю, что это Кутузовский проспект! Естественно, я здесь бывал…

А вот тут начинаются противоречия. Я знаю, где нахожусь, у меня есть какое-то представление о том, как здесь всё должно выглядеть, но при всем при этом меня не покидает стойкое ощущение того, что я вижу окружающее пространство и вообще нахожусь в этих так хорошо знакомых местах впервые. Абсолютно точно, я здесь впервые…

Головоломка не приходит к разгадке, что-то с чем-то явно не сходится. Решив пока оставить эту парадоксальную дилемму, я двигаюсь дальше. Через несколько сотен метров уже виден Киевский вокзал. Остается преодолеть всего пару-тройку небольших дворов, когда я вдруг чувствую, что мое мышление в очередной раз сталкивается с неведомой преградой на своем пути и полностью останавливается, будучи не в силах ее игнорировать. Точнее, преград даже две. С первой – тем, что музыка по мере моего приближения к вокзалу не только не становилась громче, но и исчезла вообще, я как-то справляюсь. Но что делать со второй – полным отсутствием на улицах людей, собак, кошек, птиц – словом, всего живого, любых признаков жизни, я не знаю и пребываю в связи с этим в полнейшем замешательстве.

Лето. Глава 2

– Да ну, брось, лето только-только за середину перевалило, а ты уже за свое взялась.

– Не-а, оно и правда почти кончилось! Конец июля… И август уже на подходе, а в августе – сам знаешь, как это всё ощущается…

Эта привычка Ланы из года в год удивляла меня. Она постоянно говорила о том, как быстро прошло лето, и неважно, что на дворе при этом мог стоять только что начавшийся июнь месяц. Сейчас, однако, в чем-то она была права. Какое-то призрачное ощущение надвигающейся осени витало в чуть охладившемся после двухнедельной жары воздухе. Мы сидели на открытой веранде кофейни «Шоколадница» на Кутузовском проспекте. Было около семи вечера, солнце плавно катилось к горизонту, постепенно становясь похожим на огромный светящийся апельсин.

– Небось, в соцсетях уже всё этой темой запостила? – мне не нравились глаголы, образованные от английского слова «post», означавшего «запись», но после долгого общения с Ланой часть ее лексикона прочно укрепилась и в моем словарном запасе.

– Ой-ой-ой, – наигранно скривилась девушка, – постишь у нас только ты. Причем с утра до вечера и каждый день.

– Что ж поделать…

– Ладно, я побежала на вождение. Вот чай.

Она небрежно кинула две смятые сторублевки на стол.

Я попытался вспомнить, когда появилась эта странная традиция – я оплачиваю счет, Лана оставляет чаевые. Кажется, уже на первом нашем свидании около года назад. Я тогда повел ее в какой-то средиземноморский ресторан на Маяковке. Расплатился кредиткой и неожиданно обнаружил, что наличных в бумажнике осталось ровно десять рублей. С трудом переборов неловкость, я вслух отметил непозволительную наглость со своей стороны и спросил, не может ли она оставить на чай. Едва заметно улыбнувшись, Лана достала из кошелька чаевые. Да, вроде бы, именно в тот вечер установился такой порядок оплаты ресторанных счетов.

Мы расстались несколько месяцев назад, но совсем недавно снова встретились и решили попробовать начать все сначала. Мне изначально показалось, что это не очень хорошая идея, похожая на оживление трупа. Но мы искренне надеялись, что это будет скорее сеанс экстренной реанимации с мощным электрическим разрядом, вновь запускавшим остановившийся мотор, чем оккультная процедура вдыхания жизни в зомби.

Я смотрел вслед удаляющейся в сторону Киевского вокзала Лане, походкой напоминающей мне модель с подиума на какой-нибудь неделе моды в Милане или Париже. Сегодня на ней было прямое ярко-фиолетовое платье чуть выше колена и большие круглые сережки такого же цвета. Темно-каштановые волосы убраны в аккуратный хвостик, закрепленный пурпурной заколкой, в руках маленькая сумочка в тон с платьем и серьгами. Туфли были чуть темнее, чем все остальное, но органично вписывались в общую цветовую гамму. Я попытался вспомнить, использовала ли Лана сегодня фиолетовую губную помаду, но так и не смог этого сделать – не обратил внимания. Мне не то чтобы не нравился ее постоянный пригламуренный образ – я ничего не имел против, да и социальное положение накладывало свой отпечаток, но я не раз намекал девушке на то, что она слишком зациклена на безупречности внешнего облика. Ей было всё равно.

Семья Ланы, состоявшая из нее, мамы и отчима, была одной из самых состоятельных в столице. Ее мать являлась главой крупной строительной компании, занявшей значительную долю московского рынка, а отчим имел солидное положение в финансово-банковской сфере. Чем именно он занимался, мне было неизвестно, да и интереса к этому я не испытывал. Мы пересеклись с ним лишь однажды, буквально на пять минут, когда я зашел за Ланой перед походом в кино. Другое дело – ее мама, с которой мы регулярно виделись дома у девушки. Я был несколько удивлен, что человек ее статуса может столь часто бывать дома, о чем как-то раз и спросил, получив в ответ небрежную реплику о том, что важно «иметь под собой команду профессионалов, на которых можно в любой момент положиться».

С мамой Ланы мы, вообще говоря, ладили не очень хорошо. То есть, если она и старалась делать вид, что все в порядке, но удавалось ей это… почти никогда. Евгения Николаевна была твердо убеждена, что ее любимая ненаглядная дочка должна дружить, да и вообще общаться только с «равными себе». Так мне говорила Лана. Она и сама так искренне считала, а я, видимо, являлся для них обеих тем самым исключением, которое было просто необходимо для подтверждения правила.