Коллектив авторов - Полный курс уголовного права. Том III. Преступления в сфере экономики

• Название: Полный курс уголовного права. Том III. Преступления в сфере экономики
• Автор: Коллектив авторов
• Жанр: Юриспруденция
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-94201-544-2, 978-5-94201-542-8

Курс подготовлен известными российскими учеными в области уголовного права. В III томе рассматриваются понятие и виды преступлений в сфере экономики и экономической преступности, анализируются особенности их квалификации, исследуются приемы и способы отграничения от смежных составов.

Для преподавателей, аспирантов и студентов юридических вузов и факультетов, работников правоохранительных органов и судов.

---

Нападение – отглагольное существительное, производное от глагола «напасть», т. е. внезапно броситься на кого-либо с целью нанесения ущерба, наброситься с целью произвести насилие, атаковать с враждебными намерениями.[257] Анализ данного термина указывает, во-первых, на его происхождение от глаголов, обозначающих активные действия по перемещению в пространстве, связанные со стремительным угрожающим приближением к какому-либо объекту с целью нанесения ему урона, а во-вторых, на его несомненную связь с насилием или, во всяком случае, опасностью такового.

Уголовно-правовое содержание слова «нападение» менее ясно, поскольку при описании объективной стороны разбоя в традицию вошло употребление терминов «нападение» и «насилие» не в качестве равнозначных, а в качестве рядоположенных, что не может не вызывать вопроса о соотношении объема указанных понятий.

Постановление Пленума Верховного Суда РСФСР «О судебной практике по делам о грабеже и разбое», неоднократно изменявшееся и дополнявшееся с 1966 г., никаких разъяснений на этот счет так и не дало. Лишь постановление Пленума от 21 декабря 1993 г. «О судебной практике по делам о бандитизме» впервые разъяснило, что под нападением следует понимать «действия, направленные на достижение преступного результата путем применения насилия над потерпевшим либо создания реальной угрозы его немедленного применения» (п. 8).[258] Однако и здесь достаточно определенно выражено насильственное содержание, таящееся в нападении, но ничего не сказано об образующей его форме, т. е. о самом нападении.

В науке на этот счет существуют различные суждения, одно из которых заключается в том, что о нападении как самостоятельном признаке разбоя «можно говорить весьма условно, имея в виду, что вне насилия или угрозы применения насилия оно теряет уголовно-правовое значение. Нападение, не соединенное с агрессивным насильственным поведением виновного, лишается всякого смысла…».[259] С этой точки зрения нападение и насилие суть одно и то же, поскольку нападение как раз и выражается в применении насилия.

Но при такой постановке вопроса законодательная формулировка «нападение, совершенное с применением насилия» тавтологична. Быть может, поэтому многие криминалисты, отрицательно относящиеся к отождествлению нападения и насилия, склонны рассматривать взаимодействие указанных понятий сквозь призму соотношения части и целого. Так, Б. В. Волженкин считает, что «насилие или угроза применения насилия в составе разбоя – лишь один из элементов нападения, включающего в себя и другие действия».[260]

Самостоятельность нападения видится в том, что оно представляет собой определенные действия, предшествующие насилию. Например, В. И. Симонов и В. Г. Шумихин считают нападение первым этапом разбоя, заключающимся в быстрых, агрессивных, стремительных действиях, направленных против потерпевшего, а применение насилия – вторым его этапом, на котором нападение органически соединяется с насилием, не теряя, впрочем, от этого своей самостоятельности.[261]

Другие считают нападение самостоятельным признаком объективной стороны разбоя, имеющим собственное содержание, которое выражается в действиях, совершаемых наряду с насилием. Показательно в этом отношении мнение В. А. Владимирова, определяющего нападение как «агрессивное противоправное действие, совершаемое с какой-либо преступной целью и создающее реальную и непосредственную опасность немедленного применения насилия как средства достижения этой цели».[262]

Еще далее идут в своих рассуждениях те авторы, которые, констатируя возможность применения насилия в отсутствии предшествующего ему нападения, настолько отрывают одно от другого, что приходят к выводу о необязательности нападения в составе разбоя, для которого достаточно установить лишь факт применения насилия.[263]

С формально-юридической точки зрения подобные рассуждения противоречат описанию разбоя в ч. 1 ст. 162 УК, где нападение закреплено в качестве обязательного признака объективной стороны, в силу чего разбой образует не всякое насилие, а лишь такое, которое связано с нападением, совершается в виде нападения. Однако по существу нельзя не заметить, что ограничение насильственного поведения при разбое формой нападения необоснованно сужает уголовно-правовую характеристику преступления.

Существующая законодательная формула разбоя, сформировавшаяся на почве узкого понимания физического насилия, выражающегося лишь в активных, стремительных действиях виновного, ассоциируемых с символами насилия в более ранних культурах, не в полной мере отражает современную криминогенную ситуацию. Со временем это признал и Верховный Суд РСФСР, разъяснив, что введение в организм потерпевшего «опасных для жизни и здоровья сильнодействующих, ядовитых или одурманивающих веществ с целью приведения его таким способом в беспомощное состояние и завладения… имуществом должно квалифицироваться как разбой». Тем самым Верховный Суд вывел объективную сторону состава разбоя за рамки нападения, дав основание для заключения, что «разбой фактически перешагнул границу нападения»[264].

Многие авторы (Е. В. Болдырев, В. П. Петрунев, Ю. И. Ляпунов и др.) считают столь широкую формулировку данного разъяснения необоснованной, исходя из того, что тайное или обманное введение потерпевшему химических средств с целью приведения его в беспомощное состояние не является нападением. Ибо всякое нападение предполагает насилие, но не всякое насилие выражается в нападении. Из этого вытекает, что тайное или обманное воздействие на внутренние органы потерпевшего в целях хищения не может квалифицироваться как разбой, даже если химические препараты представляли опасность для жизни или здоровья. Поэтому данная формулировка упомянутого разъяснения Пленума формально противоречит тексту закона, где четко указан способ физического насилия – нападение.

На наш взгляд, воздействие на человека против или помимо его воли наркотическими, ядовитыми или одурманивающими веществами, безусловно, следует рассматривать в качестве разновидности насилия, каким бы способом указанные вещества ни вводились в его организм (тайно или открыто, с помощью обмана или применения физической силы).[265]

Вместе с тем это обстоятельство не предрешает вопросов квалификации насильственных хищений. В данном случае содеянное не может быть квалифицировано как разбой не ввиду отсутствия признака насилия, а в связи с отсутствием другого, предусмотренного составом разбоя признака – нападения. Поэтому исключение квалификации такого рода деяний как корыстно-насильственного посягательства отнюдь не исключает квалификации содеянного как насильственного преступления против личности и тайного ненасильственного завладения чужим имуществом.

Выход из создавшегося положения видится в исключении из дефиниции разбоя признака нападения, с заменой его указанием на применение насилия, опасного для жизни или здоровья, либо угрозу применения такого насилия в целях хищения чужого имущества, которых, по мнению Р. Д. Шарапова, будет достаточно для описания корыстно-насильственного характера действий в объективной стороне данного состава[266]. В итоге решающее значения для квалификации действий виновного в разбое приобрел бы только характер насилия, применяемого для завладения чужим имуществом.

Насилие может применяться как в отношении лица, в ведении или под охраной которого находится имущество, так и в отношении других лиц, которые могут воспрепятствовать завладению имуществом. Обычно оно предшествует завладению имуществом или применяется в процессе его изъятия, выступая как средство предупреждения или преодоления сопротивления потерпевшего, принуждения владельца имущества к его выдаче или совершению иных действий, способствующих изъятию, но может осуществляться и непосредственно после изъятия с целью его удержания немедленно после изъятия. Словом, наличие состава разбоя, соединенного с насилием, следует признавать в случаях, когда насилие являлось средством завладения имуществом либо средством его удержания. Насилие, применяемое по другим мотивам (например, хулиганским) и в других целях (например, с целью избежать задержания в связи с совершенным преступлением), не образует признака разбоя и требует самостоятельной оценки.

Иллюстрацией к тому, как насильственные хулиганские действия и последующее открытое похищение имущества были необоснованно квалифицированы как разбой, может служить следующее дело.

Р. признана виновной в разбойном нападении, совершенном при следующих обстоятельствах. Она, ее муж и их знакомые М. и Ч. вечером распивали спиртные напитки. После того, как М. рассказала о своих ссорах с Г., Р. предложила заступиться за М. Около 23 часов Ч. и М. привезли супругов Р. к дому, где проживала потерпевшая. Р. позвонила в ее квартиру, а когда та открыла дверь, стала избивать Г. и ее мать. Муж Р. также нанес им удары руками и металлической цепью. Затем по требованию Р. мать и дочь Г. отдали ей серьги и кольцо.