Коллектив авторов - Идеи и числа. Основания и критерии оценки результативности философских и социогуманитарных исследований

• Название: Идеи и числа. Основания и критерии оценки результативности философских и социогуманитарных исследований
• Автор: Коллектив авторов
• Жанр: Философия
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-89826-448-2

Что такое «результат» в философии, в гуманитарном знании, можно ли его замерять и оценивать так же, как в позитивной науке? Какие ограничения при этом необходимо иметь в виду, оценивая результат, а тем более принимая управленческие и даже политические решения, касающиеся науки? Как можно сделать такого рода оценки более корректными? Насколько можно доверять зарубежным базам данных, их репрезентативности в отношении российских исследований? Эти и ряд смежных вопросов поставили перед собой авторы данного издания.

---

В СССР идеология жила до тех пор, пока в марксизм могли верить и лучшие люди. И она кончилась, как только ее стали сочинять по схеме «лишь бы нравилось самим». В нынешних опытах тоже слишком много от юношеского самоудовлетворения – и это обнадеживает.

Однако в последнее время сводки с идеологического фронта все тревожнее. Сначала власть резко повело от стабильности и инноваций к духовным скрепам, идентичности, патриотизму – теперь вузы пугают «ответственными за идеологическую работу», а общество в целом – идеей отмены запрета на огосударствление идеологии.

Здесь проявляется скрытая результативность философских и социогуманитарных исследований. Утверждая, что конституция уже есть идеология, негласно, без ссылок расковычивают знакомые тексты о мифах и тщете деидеологизации, имеющие место в научных, в том числе академических разработках. Да, идеологию полностью не извести даже логически. Элиминировать идеологию до чистого языка описания не выпито даже в науке. Кроме того, как уже отмечалось, помимо привычной для нас явной (артикулированной и эксплицитной), есть еще идеология латентная и теневая, растворенная в текстах «не идеологических». Жданов хвастал, что ему хватит задачника по арифметике. Наше ТВ идеологично насквозь и вне прямой дидактики: достаточно реконструировать скрытые смыслы.

Однако все это требует не отмены данной статьи, а наоборот, ее «распаковки» – аутентичного комментария с оргвыводами и запретом на штатную идеологическую работу как на занятие незаконное, да и зряшное (идейно окормлять страну в приступах аппаратной самодеятельности в первую очередь кидаются служащие с претензиями).

Далее важно учитывать, что идеология – это духовная фракция власти. В монархиях, теократиях, идеократияхи пр. идейный монополизм прямо вытекает из монополии на политику. Остальное либо маргинально, либо запрещено. Если же государство учреждено запретом на «власть власти» («Мы, народ…»), то и государственной идеологии нет по определению. Здесь конкуренция идей – такой же конституирующий принцип, как в политике и экономике: превращение частной идеологии в государственную равно узурпации силы или злостному нарушению антимонопольного законодательства.

Таким образом, идеологическое есть в конституции, но только на уровне метаязыка, в идеологических высказываниях об идеологии (суждение о суждениях). Идеология свободы исчерпывается правилами игры – запретом на приватизацию идеологического. Советы править статью про идеологию не лучше захода на третий президентский срок (от чего разумно отказались).

Замена рынка идей их централизованным распределением – аналог плановой экономики… и тот же тупик. Почему в качестве официальной должна быть принята эта конструкция, а не другая? И кто это решает? Идейный диктат зависает вне поля легитимности, как и проект власти единоличной и квазидинастической (с назначением преемников). Под это не подвести ни трансцендентное помазание, ни харизму. Выбирать и менять власть приходится, ибо остальное здесь возможно только обманом и силой, а это всегда ненадолго. То же с идеями: если они не от бога или «истины», остается их свободный обмен и выбор.

Что такое «государство идеологии», мы помним – оно было еще при жизни нынешних поколений. И все помнят, как и чем оно кончило. У нового государства шансов держаться на скрепах идеологии на порядок меньше, чем у того, старого.

Все это проливает новый свет на живую практику фактической (а не декларативной) оценки результативности философских и социогуманитарных разработок. С одной стороны, результаты этих разработок, кстати, неоднократно опубликованные, непринужденно заимствуются и присваиваются едва ли не как собственные откровения. С другой стороны, эти результаты нередко присваиваются и используются в искаженном виде, иногда просто с противоположными выводами (как это происходит с оценкой перспектив деидеологизации). Результаты такого присвоения рано или поздно оказываются плачевными. Но проблема в том, что эта деятельность не подвержена встречной оценке качества и результативности. Если в системе власти используются те или иные разработки научного сообщества, то было бы логично, чтобы и само научное сообщество имело доступ к результатам практической утилизации его разработок, а также могло бы компетентно влиять на такого рода утилизацию. Авиационному отряду, обслуживающему «борт-1», никогда не придет в голову самому вносить изменения в конструкцию аппарата, разработанного профессиональными инженерами и конструкторами. К сожалению в философии и социогуманитарной сфере такое возможно и даже распространено.

9. Наука и власть: зеркальная самооценка

Новейшее веяние последнего времени – регулярный, систематический и формализованный аудит оценки результативности исследований, научной деятельности в целом (включая не только исследовательские аспекты, но также организационные, хозяйственные и пр.). Качество такого аудита – отдельный разговор. Сейчас уже достаточно свидетельств о том, что эта работа проводится с серьезными методологическими и методическими изъянами, в том числе в ее информационном обеспечении, в фактографии. Так, серьезные претензии были предъявлены к первоначальному варианту проекта так называемой «Карты науки», созданной при посредничестве Министерства образования и науки. Обнаружены большие несоответствия между реальными данными (идущими от самих исследовательских организаций) и тем, что внесено в «Карту». Это относится не только к численным показателям, включая индексы цитирования, но и к таким элементарным позициям, как исследовательский профиль институтов (например, ФИАНу оказались приписаны «овощеводство и огородничество», «педиатрия и гинекология» и пр.).

В этой связи возникает сложная, а местами и достаточно острая коллизия: научные организации и коллективы по роду своей деятельности имеют дело с разного рода систематизацией, сбором и обработкой информации, методиками анализа. Поэтому когда науку начинает исследовать та или иная внешняя структура, такая, например, как «Прайсвотерхаус Купере Раша», естественно возникает потребность проанализировать эти материалы с точки зрения их качества, методологической и методической фундированности. Здесь сходятся одновременно и научная добросовестность, и привычка к точности и достоверности, и понятная ревность, и, главное, живая практическая заинтересованность науки: на основании этих исследований оценивается работа институтов, делаются вполне конкретные управленческие, организационные, а то и политические выводы.

Пока такие встречные оценки носят характер скорее публицистический, в том числе когда некоторые результаты начатого аудита ученые называют откровенной «халтурой». Однако можно ожидать, что по мере появления такого рода результатов их встречный анализ будет становиться все более систематическим. Очевидно, что он не будет систематическим полностью: в этом случае ученым пришлось бы на общественных началах, в порядке личной инициативы, задаром проделать ту работу, которую нанятые государством структуры проделали за весьма большие деньги. Однако он будет достаточно систематическим, чтобы дезавуировать результаты такого рода работы в тех аспектах, в которых они заслуживают критики.

Далее мы упремся в старую коллизию: существует ли готовность власти реагировать на такого рода авторитетную экспертизу – или же ее проигнорируют, как это уже не раз бывало в реформах академической науки?

Вообще говоря, судя по предыдущим этапам, можно ожидать прежней реакции, сводящейся к ее отсутствию. Любые аргументы, даже самые убедительные и неоспоримые, уходят в песок так, будто их не было вовсе. Однако здесь складывается несколько иная ситуация. Одно дело политические, управленческие и организационные решения в момент столкновения интересов и фатального дефицита времени на разбирательство, другое – когда со стороны власти поступают не проекты решений, а информационно-аналитические материалы, подготовка которых осуществлялась по инициативе госорганов и за счет средств федерального бюджета. В какой-то момент дискуссия рискует перейти из методической плоскости в правовую. В высших эшелонах власти уже возникли серьезные напряжения, связанные с вдруг обнаруженной неготовностью соответствующих инстанций осуществить оперативную реализацию той практической составляющей реформы академической науки, которую продавливали с такой скоростью, с таким напором и с такой беспрецедентной эксплуатацией политической воли. Результатом этих напряжений в значительной мере и явился объявленный президентом годовой мораторий на принятие организационных и экономических решений в отношении таким образом реформируемой науки. Теперь может выясниться, что заделы, которые можно было бы использовать впоследствии в этих целях, также далеко не в полной мере адекватны ситуации и вполне могут подпасть под резкую критику компетентного экспертного сообщества.