Николай Норд - Ядовитый ринг

• Название: Ядовитый ринг
• Автор: Николай Норд
• Жанр: Альтернативная история

Главный герой, избитый шантрапой во время свидания с девушкой, принимает решение заняться боксом. Вкус приходит во время еды, и герой хочет стать Великим Чемпионом. К цели его ведет тренер – экс-чемпион, обладающий мистическими техниками, полученными им от дяди, тоже известного боксера, участника экспедиции Александра Барченко на Тибет. Сама экспедиция была организована руководителям ОГПУ Глебом Бокия, отдел которого конкурировал с германским Ананербе. Цель и русских и немцев было создание сверхчеловека…

---

Останавливается и передний левый танк – ему разворотили гусеницы, но он боеспособен, его пушка стреляет и попадает в немецкую самоходку. Снаряд пробил броню, машина горит, огонь идет к бакам с горючим, а погасить его экипаж не в состоянии. Надо бы покинуть САУ до взрыва, попробовать успеть отбежать на безопасное расстояние, хоть и под пулями наших автоматчиков, но у раненых танкистов уже нет сил отдраить люки. И слышны крики заживо горящих людей. Их душераздирающие вопли пробиваются даже через грохот боя и доносятся до нас. Помочь им нельзя: люки закрыты изнутри, снаружи можно открыть только разрезав металл сваркой. Но кто им поможет? Не наши же, а немецких ремонтных команд нет.

Ужасна смерть танкистов в бою – что русских, что немецких. Нет, наверное, смерти страшней…

Неожиданно вспомнил, что и брат моей Анечки – Николай – был танкистом. Без вести пропал в сорок четвертом на территории Белоруссии. Жив ли он? Или погиб вот так же…

К концу боя за улиц, САУ и Тигр были уничтожены, из наших четырех танков остался только один – тот, у кого разворочены гусеницы, и который уже не мог двигаться вперед. За дело взялась пехота. Прикрываясь дымовой завесой, она внезапно возникает из клубов дыма и подчищает квартиры и подъезды домов, казематы, подвалы, соединенные между собой переходами – по ним немцы могут пробраться даже в тыл наших войск. Затем на улице появляются новые наши танки, они проходят улицу насквозь, задрав пушки, и переползают через баррикады на следующую улицу. Успеваю увидеть, как один из танков подрывается на мине…

Улица устлана телами убитых, но еще больше корчащихся в страданиях, раненых. Они немо – неслышно из-за грохота сражения – разевают почернелые, жаждущие влаги, рты, прося о помощи. Теперь к ним начинают подбираться девушки из санчасти, перевязывают на месте раны, накладывают шины на поломанные ноги, поят водой, кому-то помогают подняться и ведут в тыл, кого-то тащат на носилках.

Невдалеке от меня молоденькая санитарочка – белокурая девчушка, лет семнадцати, в берете и негнущихся, не по маленькой ноге, огромных кирзовых сапогах схватила за руку пожилого, усатого красноармейца, с совершенно черными, выгоревшими глазами, пытаясь помочь тому встать. Девчушка дергает его за кисть, и рука белым, до плеча, обрубком выскакивает из рукава его обгорелой фуфайки и остается в ее ладонях. Солдат даже не реагирует, а у девчушки отказывает нервная система, и она валится на мостовую без чувств. А к раненым немцам, боящимся даже стонать, никто не спешит, да и некому…

Бой отдаляется, и стало чуть тише, теперь можно услышать выкрики окружающих меня людей. Полковник Слогодский отдает короткий приказ, и пехотный батальон устремляется на зачистку занятого квартала, через десять или пятнадцать минут туда же неспешно поползли и танки нашей группы. Проходы между дворами загорожены бетонными плитами и стальными ежами, и танки крушат стены домов, проходят их насквозь в облаках пыли, и таким образом врываются во дворы.

Затем я, одетый, как и все в нашей группе – в бронещитке под фуфайкой и каске из сверхпрочной брони, вместе со Слогодским, окруженный двумя десятками спецназовцев, держащих на изготовку оружие и крутящих во все стороны головами, проходим очередной двор до следующей улицы, где идет уже другой бой. И так, квартал за кварталом, мы добрались до цели – двора, где располагалось здание, в котором находилась квартира Фогеляйна. Он должен ждать меня там…

В этот двор, с поваленными и рассыпанными по нему, словно спички, деревьями вошли наши танки, они же оцепили квартал по периметру, тут же отработала и пехота – зачищены от уцелевшего противника все окружающие дома, проверена и сама квартира. А из близлежащих квартир – сверху, снизу и боковых – выведены все, кто там еще оставался из числа мирных жителей, если их только можно было считать таковыми. В любой момент от «мирных граждан» можно было ждать очереди из спрятанного в шифоньере автомата. В самом доме и окрестных домах выставлены наши снайперы, в подъезде на всей длине лестничной клетки стоят патрули. Мне сразу же доложили – в квартире никого нет, впрочем, докладчики и не ведали, КТО тут должен был быть.

У искомого нами подъезда стоит наша ИСУ-152, урча еще не выключенным двигателем. Когда мы уже почти подошли к подъезду, вдруг, из подвала соседнего дома выпорхнул фаустпатрон и, оставляя за собой голубоватый дымный хвост, звонко лязгнул о броню нашей самоходки, полыхнув желтой огненной вспышкой.

Следом из подвала поднялся пожилой немец из фольксштурма с поднятыми руками. Он – в перепачканной военной шинели без погонов и в армейском кеппи. Из-под него грязными стручками торчат давно немытые и нечесаные седые волосы, лицо – изможденное, в пороховой копоти, со светлыми пятнами глазниц. Старик выпрямляется во весь рост, презрительно сплевывает через плечо и, заложив руки за голову, направляется в нашу сторону. Но не успел сделать и пары шагов, как относительную тишину взорвали автоматные и ружейные выстрелы. Немец еще падая, упасть был буквально разорван в клочья лавиной свинца. На этом месте остались лишь разбросанные остатки тряпья и куски мяса, залитые кровью.

Откуда он взялся? Как потом оказалось – подобрался по коллектору…

И вот стоит железная машина с наглухо задраенными люками, изнутри ее сквозь броню слышен визг вращающегося умформера радиостанции. Но экипаж молчит… Не отзывается ни на стук подбежавших наших бойцов, ни по радио. В башне – маленькая, диаметром с копейку, оплавленная дырочка, – мизинец не пройдет. Концентрированный взрыв ударил по броне. Кумулятивная граната прожгла сталь, огненным вихрем ворвалась внутрь. Брызги расплавленной стали мгновенно поразили всех насмерть… Не затронуты ни боеукладка, ни баки с горючим, ни механизмы. Погибли лишь люди. А танк – живой – стоит у дома, низко опустив к земле пушку, как бы скорбя по погибшему экипажу. А людей уже нет.

Что ж, это война…

Слогодский трехэтажным матом вдруг заорал на подчиненных, и солдаты вновь бросились на зачистку домов и подвалов, а прикрывающая меня группа, тесно сомкнувшись вокруг меня, ощерившись оружием, запихивает меня в подъезд.

Зайдя в квартиру, я приказал всем покинуть помещение, и остался тут один. Квартира оказалась безлюдна – ни самого Фогеляйна, ни Евы Браун, ни шефа гестапо Генриха Мюллера. Никого из тех, кого бы я мог тут встретить. Конечно, застать здесь даже одного из этой троицы было бы неслыханной удачей. Впрочем, еще не вечер…

Я прошелся по комнатам, ища какие-нибудь зацепки, которые могли бы дать мне дополнительную информацию. Великолепная, роскошно обставленная квартира, разгромлена. Сорваны со стен и выпотрошены из золоченых рам дорогие картины, распахнуты дверцы шифоньеров и сервантов, на полу валяются шелковые платья, лисья шуба, женское белье, битая фарфоровая посуда и хрусталь, растрепанные фолианты старинных книг, и все это покрыто слоем пуха от вспоротых подушек и матрасов алькова, выполненного в стиле Людовика четырнадцатого. Сюда не попал ни один снаряд, ни одна пуля – весь этот хаос был делом рук эсэсовцев, что-то тут недавно искавших. Видимо, у них совершенно не было времени – поджимали наши, к тому же они не знали – где надо искать. Я знал.

Я прошел в небольшую комнатку с лепным потолком, из каждого угла которого немо дули в трубы белые ангелочки. В ней полумрак – окна зашторены бархатными коричневыми занавесями с золотыми шнурами. На одной из стен косо висела большая цветная фотография в бронзовой раме, на которой был запечатлен момент бегов: ипподром, кричащие люди, пестрые флаги и лошади, приближающиеся к финишу. Впереди мчался огромный вороной жеребец. Он распластался в воздухе, казалось, готовый вырваться из тонких, будто игрушечных, оглобель: вытянутая мощная шея и маленькая сухая голова, распушенный по ветру хвост. Наездник, изо всех сил натягивавший вожжи, почти лежал на качалке. Это был Герман Фогеляйн.

В глубине комнаты располагался угасший камин, у окна стоял мощный буковый канцелярский стол с разбросанными на нем бумагами. На столе три телефона. Один обычный, из черного карболита, второй с серебряными рунами СС по центру диска без номеров, третий – такой же, только вместо рун – золотой имперский орел, держащий в когтях свастику. Я понял, что телефон с рунами – прямой для связи с Гиммлером, а с золотым орлом – с Рейхсканцелярией, а ныне – с Фюрербункером Гитлера. Мелькнула шальная мысль, а что, если позвонить, может, что-то и узнаю о судьбе Германа? Посмотрел на провода – вроде целые, неперерезанные и неповрежденные. Но это не было гарантией того, что линия не оборвана где-то в самом городе. И, все же, несмотря на всю невероятность и абсурдность этого звонка, я снял трубку.

– Здесь – обершарфюрер Рохус Миш! – отчетливо, будто из соседней комнаты донеслось из трубки.

– Хайль Гитлер! – поприветствовал я по-немецки личного секретаря-телефониста и телохранителя Гитлера.