Лев Гомолицкий - Сочинения русского периода. Стихотворения и переводы. Роман в стихах. Из переписки. Том II

• Название: Сочинения русского периода. Стихотворения и переводы. Роман в стихах. Из переписки. Том II
• Автор: Лев Гомолицкий
• Жанр: Поэзия
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-91763-078-6, 978-5-91763-080-9

Межвоенный период творчества Льва Гомолицкого (1903–1988), в последние десятилетия жизни приобретшего известность в качестве польского писателя и литературоведа-русиста, оставался практически неизвестным. Данное издание, опирающееся на архивные материалы, обнаруженные в Польше, Чехии, России, США и Израиле, раскрывает прежде остававшуюся в тени грань облика писателя – большой свод его сочинений, созданных в 1920–30-е годы на Волыни и в Варшаве, когда он был русским поэтом и становился центральной фигурой эмигрантской литературной жизни.

Второй том, наряду с разбросанными в периодических изданиях и оставшихся в рукописи стихотворениями, а также вариантами текстов, помещенных в первом томе, включает ценные поэтические документы: обширный полузаконченный автобиографический роман в стихах «Совидец» и подготовленную поэтом в условиях немецкой оккупации книгу переводов (выполненных размером подлинника – силлабическим стихом) «Крымских сонетов» Адама Мицкевича. В приложении к стихотворной части помещен перепечатываемый по единственному сохранившемуся экземпляру сборник «Стихотворения Льва Николаевича Гомолицкого» (Острог, 1918) – литературный дебют пятнадцатилетнего подростка. Книга содержит также переписку Л. Гомолицкого с А. Л. Бемом, В. Ф. Булгаковым, А. М. Ремизовым, Довидом Кнутом и др.

---

Глава третья

ночами колыхался флаг
багровый неба – там циклопы
кидались громами – в окопы
ещо в которых не был враг
прожекторы сникали: в тучах
их обоюдоостра синь
и в терны проволок колючих
врастала пыльная полынь
земля дрожала – эшелоны
шли днями серые в пыли
колесный скрип обозов – стоны
из них как бы из под земли
и тут же в местечковой грязи
теленок жалобно мычит
на сучковатом перелазе
мальчишка пяткою сучит
большеголовый белобровый
жует свирепо хлеб воззрясь
с вниманьем неземным коровы
и в серый эшелон и в грязь
этапный комендант шагает
простукал палкой подскочил
лавируя среди пучин
текучих луж – сопровождает
ево забавно семеня
такс белый с видом адьютанта
и бледный мальчик – сын: семья
гостит сейчас у коменданта

этап обходит он с отцом
вот рапортует каптинармус —
бросок – ладонь под козырьком
тень на висок броском и на ус
котел где варится горох
усатый повар открывает
и ложкой длинной вынимает
на пробу порцию – не плох
куда душистей и сочистей
горох солдатский скучных блюд
когда на скатерти их чистой
в столовой чинно подают
хоть не всегда в столовой чинно:
все чаще тыловой народ
бросает в пар спиртной и винный
свой чорный непонятный рок
всю ноч доносится в покоик
где отрок спит – неладь попоек
гитарный плач недружный крик
нелепой ссоры вопль и грохот
рыданье выстрелы и хохот
и тиш повисшая на миг
та тиш что громы заглушает
в ней серце детское шагает
споткнулось падает – отец
во тьме нетвердою походкой
бредет наткнулся наконец
и николаевской бородкой
колючей мокрой ищет лоб
рукой дрожащей шаря крестит
– не забывай отца по гроб
и помни он не продал чести
и сын босой за ним во след:
– куда ты папа – «Бог с тобою»
и разрешается слезою
горючей пьяной пьяный бред

иною ветряною ночью
он пробуждается – воочью
пред ним виденье предстает:
у зеркала свеча сияет
и дама косы оправляет
со шпильками во рту поет
кос незнакомки тишина
и электрический их шорох
сквозит эолова волна
в соломенных наружных шторах
но незнакомка кос извив
последний вкруг чела обвив
встает склонилась у постели —
закрыв глаза не дышит он
вдруг на щеке ево сквозь сон
ее уста запечатлели
душистый поцелуй – потом
в прокуренной пустой столовой
сидит он днями бледный новый
послушает гитарный гром
струны коснувшись неумело
иль новое придумав дело
шлифует ногти на руках

а серая течот река
солдатской лавы – извергаясь
вулкан войны дрожит гремит
мир лавой залитый горит
и рушится с оси сдвигаясь

вот мать вернулась из столицы
(в назад ещо поездка) там
перед отъездом помолиться
в пустой зашла случайно храм:
сквозь сероту забот дорожных
припомнился враждебный ряд
последних лет и дней тревожных
(уже был смутен Петроград)
жизнь прожитая безответно —
и в жалости к себе слеза
промглила сладко незаметно
полузакрытые глаза
в сей влажной мгле она не сразу
увидела сквозь голубой
луч на стене перед собой —
как в саване воскресший Лазарь
из тьмы пещеры выходил
перед толпою поражонной —
откуда так знаком ей был
библейский вид толпы – в смущонной
вдруг всплыло памяти кольцо
гаданье девичье – кто знает —
и помертвевшее лицо
она в ладонях укрывает
язык гаданья темен: вид
простово образа сулит
зловещее нездешним вея
но жизни сон ещо страшнее

был труден путь ее на фронт
за поездом ее последним
шли вести странные и вот
в местечке служатся обедни
гуляет красным ветром флаг
над чорной улицей – толпою
гвоздит в толпу сулитель флаг
стуча в пустой помост пятою
и вопли марсельез кружат
все вкруг: посул топ пенье банты
а в тыловом мирке кутят
похмельный сон у коменданта
здесь ежика в саду открыв
и в чепчик детский нарядив
совет потешный держат вместе
как окрестить и спиртом крестят
один советует назвать
Рево тот – Люцией а крестник
от спирта и заздравной песни
пыхтя топочет под кровать
след оставляет мокрой лапой
волочит кружевной шелом
меж тем на станции этапной
бушует пьяный эшелон

с кого то сорваны погоны
кровь топот ног в пыли и стоны
а комендант – докончен спирт —
накрывшись полотенцем спит
вдруг в дверь приклад солдатский ухнул
и вваливаются на кухню
в руках винтовки мрачный вид
блуждает взгляд растерзан ворот
оглядываются – где ворог:
где кровопийца! – папа спит
сын дверь от кухни притворяет
идет будить: пап! пап! и груз
безжизненный плеча качает
а! что! – привстал: растрепан ус
ево расправивши гребенкой
покрыв охотничьей шубенкой
продолговатость плеч встает
и посреди солдат идет
с привычным видом коменданта
в окошке бледная семья:
за ним потешно семеня
такс белый с видом адьютанта
в окно вдали толпа видна
там рева грозново прибои
смолкают грозно перед боем

вот бурей – ротново жена
на ней плащ детский перелетный
в руке большой фонарь (свечи
в нем только нет) – бежать в ночи!
а ротный – невозможен ротный:
он пьян кричал в толпу ура
но слава Богу! писарь старший
ево ведет – давно пора!
бормочет ротный: бей – монарший —
вперед – в столовой под ключем
теперь он заперт – писарь водит
глубокомысленно плечом —
ни в чем он смысла не находит:
зачем полковник говорит
в толпу – там щолкают затворы
как раз на пулю налетит
на шалую за разговоры —
меж тем в столовой стук окном
все к двери – возятся с замком:
дрожащих рук не чтут запоры
но вот подался ключ и что ж
в столовой никово лиш шторы
воздушная проходит дрож
и руки ротная ломает
а под стеною пробегает
с оглядкой бледный деловод
за ним – они: их страх ведет
дверями кухонными садом
кладбищем полем в лазарет
где в темных окнах сестры рядом
стоят – лица на бедных нет
тут фельдшер к ним – толстяк: круглятся
глаза дрожит губастый рот
вбегает – ну спасайтесь братцы
смерть! началось – и сам вперед
мячом танцует под ногами
от пули воротник подняв
туманом вьется над полями
полусновидческая явь
сквозь терны проволок колючих
по тернам высохшей травы
как призраки над ними тучи
летят касаясь головы
одна сестра платок пуховый
поспешно с головы – в комок
дороже головы платок
прострелят жаль – платок то новый
за руку сына мать влечот
а сын так странно безучастен
считает серце: нечет-чот
разрознен разобщон на части
среди живых он одинок
их извне хладно наблюдает
и лиш безвесный холодок
ево – прозрачня – проникает
тот внешний холодок потом
в сновидческом глухом инертном
хоть зрячем оснует свой дом
и над одром провеет смертным

бегут навстречу им окоп
чертою ломанной змеится
они в окоп как в тесный гроб
сползают в черноту – укрыться
чу выстрелы или сучок
под чьей то тяжкою ногою
и присвист и знакомый чмок
и над окопною дырою
зашолся лаем такс – за ним
на лёте сизых туч – утесом
тень – уголечком папиросным
черты едва озарены
и голос —: вот вы где сидите
а этот дурачок – смотрите!
– отец смеется – вас нашол
от дома вам по следу шол
заметлешился вдруг у сада
зафыркал и пошол стрелой
что вы тут делаете! Ада
ну вылезай идем домой
да все спокойно: страж до утра
сам буйный эшелон несет —
все хладнокровия расчот
а ведь была одна минута
я шол в толпу толпа ревет
я ж с палочкой – передается
спокойствие в толпе волной
и увязался такс за мной
ему зачмокали он жмется
а вот передние дают
дорогу и круги идут
затишья – тут еврейку тащут:
как продают под властью вашей!
за спекуляцию карать!
я лезу медленно в карман
ключ вынимаю открываю
свой стол в нем ножик – разрезаю
неспешно хлеб и им с плеча
разрез с изюмом кулича:
не хлеб – кулич и кто то сзади
уж через головы: пошол!
мой мой кулич! и смех прошол
и все прошло в ево разряде —

ещо тревожна ноч хоть след
не чертит в ней свинец залетный
но бродит где то пьяный ротный —
погибнет натворит он бед
но у каково то солдата
в руке винтовка и расплата
за необорный грех веков
невытравимый след оков

та ноч откроет ряд опасный
дней – только отрок им причастный
на все глядит как сквозь туман
как Достоевсково роман
жизнь душу эту разъедает —
он Достоевсково читает
и все внедряется порок
сновидных дней ночей бессонных
призраков недовоплощонных
укрытых демонов меж строк
за окнами меж тем гранаты
и выстрелов шальных раскаты
там серый дезертир мелькнул
и воют в пламени погромы
горят усадьбы скачут громы
кругом круглится око дул

однажды пропылив задами
к калитке самоход и вот
в папахах – у папах цветет
верх огненными языками —
в углу винтовки прислонив
на стол револьвер положив
с отцом таинственные гости
таинственный совет ведут
невнятно голоса растут
и наконец отец с часами
к семье: оденьтесь пусть возьмет
Мик теплый плед и в самоход
а я на лошадях с вещами —
не объясняя больше им
их крестит и мешая дым
автомобильный с пыльной тучей
ощерясь дулами семью
проносит самоход летучий
с этапной кассою семью
деревни и мосты мелькают
под вечер пыльный городок
их мостовою сотрясает
и стихла тряска смолк гудок
у цели – от ограды тени
провеялись: фонарь потух
и за оградою виденье —
луною воплощонный дух
цветущей яблони: там облак
под лунной радугой и тут
тово же естества и оба
богорасленные цветут.

Глава четвертая