Роман Назаров - Кто на Руси светлее всех. Современная авторская былина

• Название: Кто на Руси светлее всех. Современная авторская былина
• Автор: Роман Назаров
• Жанр: Поэзия

В книге представлены две современные авторские былины: «Игорь Всеславьевич и Злокачественная опухоль» (1999 г.) и «Кто на Руси светлее всех» (2011 г.).

---

Кто на Руси светлее всех Современная авторская былина Роман Назаров

© Роман Назаров, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Игорь Всеславьевич и Злокачественная опухоль

1

А из тых лужаечков московскиих,
А из той столицы хлебосольной,
Золотой, богатой да деньжищной
То не вьюги-ураганы вырывалися,
То не звери-твари, птицы-птахи показалися,
Из тюрьмы-централочки, из óной Бутырочки
Выходил на свет божий
Удалой добрый молодец Игорь сын Всеславьевич.
Возвращался он домой Ярославскою дорогою
Да на тую дивную прописнý сторонушку
В Аляксандровску топерче во слободушку.
А он шел по улочке Стрелецкой
Мимо переулочков узéньких,
Подходил ко дворику знакомому.
Во том во дворике стоит домишко плохонький,
Да покореженный, да перекошенный,
А вкруг домишко там заборчик неухоженный,
Да и подгнивший, да и поваленный.
А уж на том крылечушке через-ступенчатом
Встречает его матушка родная,
Старá дóбра матушка встречает,
Слезинку утирает, слово молвит:
– А й здравствуй, чадо же моё ты ненаглядное,
Любимый мой сыночек Игорь свет Всеславьевич!
Спроговорит он Игорь свет Всеславьевич:
– А й здравствуй-тко, родная моя матушка,
Да разлюбезна стара добра матушка!
Как тут они целуются да обнимаются,
Как тут идут они с крыльца через-ступенчата
Во ту во горенку за столик-то кленовыий.
И воспрошает Игорь сын Всеславьевич:
– А и как вы без меня живали-поживали?
А и как вы здесь ненастье коротали?
Отвечает тогда стара добра матушка:
– Вот три годочка да ишшо два годика
Как нé быть от тебя да малой весточки.
Уж как я плакала, рыдала безутешная,
А с той ли красной утренней зори
Во чисто поле глядючи.
Да и пошла во чисто поле по сырой росе
Ко лесу ко тому дремучему,
А ставши средь колпóвистых дубрав,
Тут очертилася чертою призрачной
Да заговаривала лютую тоску-кручинушку,
А й гробовую же тоску я зычным голосом:
«Будь ты, моё дитятко, Игорь сын Всеславьевич,
Светлее солнца ясного, милее вешне дня,
Светлее ключевой воды, белее воска ярого,
А й да покрепче камушка горючего Алатыря.
Будь ты, моё дитятко, Игорь сын Всеславьевич,
Топерче етим словом нунь волшебныим —
Во нощи и полýнощи, во часу – получасьи,
А й по пути в дороженьке, во сне и на яву —
Укрыт от силы вражия, от горя, от беды,
От смерти да напрасныя собережен – то был,
От потопленья на воде да сохранен-то был,
И от сгорания в огне еще спасен-то был.
А будь моё словечко покрепчее стали,
Могучее богатыря и тяжелее золота.
А вздумает кто обморочить моего дитятку,
А возжелат кто узорóчить моего дитятку —
Тут скрыться же тому за горы Араратские,
Во бездны преисподние сгинуть и пропасть!»
А с тем-то тайным волхвованьем сердце успокоилось.
Живу как боженька велит – хожу в церковенку,
Еще с соседушками я веду беседушки
Да получаю от властей нúщенску пенсию.
Еще-ка соберу грибы-стекляшечки,
А сдамши бутыльки – куплю я хлебушек,
Поемши хлебушка – сыночка вспоминаю,
Да к батюшке твому схожу на кладбище
А и поправлю холмик на могилке-то…
Так причитала стара добра матушка
и без дела не сидела, собрала на стол.
Ложила нá стол сахарны всё яствушки
Дюже великие всё угощенья-кушанья:
Головочку лука репчáтого,
Корочку хлебца черного,
Белой соли щепоточку
Да кружку водицы колодезной.
То-то славное пированьице!
Стало удалому молодцу то за обиду,
Стало Игорю Всеславьев-сыну за досаду.
Пословечно он да выговариват:
– А й же ты, стара добра матушка!
Прими сына твоего прощенье-разуменье,
Прощеньице дитятки нóне глупого.
Уж я гулял по стольне-граду, гулял вольныим,
Ведь и просил я милостыню с ножичком,
И брал ведь я возáймы с пистолетиком.
Ох, те ли займы возвернулись бы когда ещё,
А после дождичка в неведомый четверг.
Я ж охаживал любовно кассы-баночки,
Добывал оттуль немало золотца.
Для того ли о семье-то ведь заботиться?
Посылать-ка, вспомогать-ка рóдной матушке?
Заплуталися, запутались пути-дороженьки,
Имел де средства – ослепились глазоньки,
Были мощи – помутился разумом.
Такы денежки пускал во барах-ресторанчиках,
Все прогуливал я, пропивал, прокушивал,
Промотал, лантрыга, в удовольствиё.
Глядь, таки попался под статью грабительску,
А как сел за ту решёточку Бутырскую
Да на тых железных нарах дýмучись-ка думал:
Вольнó-сладко грабить-воровать разбойничку,
Тошно-горько во темнице арестанту сиживать.
Порешил вязать я со былой отвагою,
А й судим-то был впервой, но и в остатный раз.
Он поел-ка угощеньица великаго,
Благодарствовал за то родную матушку.
Разложила ему матушка постель-кроваточку,
Да ложился он-то Игорь сын Всеславьевич
Скоренько почин держать, ай крепко спать.
Да во том ли крепком сне ему увиделось:

2

Во ту разгульную погоду непогожею
С под тяжелой грозной тученки
Вылетал млад Финист Ясный Сокол.
Он летел будто яркá светлá молния
Чрез-над синим морем-Окияном
Ко тым высокиим горам Рипейскиим
За ту небесну огненную Ра-реку.
Он подлетал, Финист, буйным ветерком
К тому ли черн-хлад камушку Алатырю.
Он садился, Финист, на сырую землю,
А земля та нынче сплошь зола да уголья.
Он глядел вокруг себя на таково-то зрелище:
Во былом саду несчастье родилосе.
Ни цветочков нет лазóревых, ни сладких ягодок,
А черным-черна вся травушка-муравушка,
А повыжжено-ка зде, поистреблено.
Покалечены, порублены деревья-веточки
Уж как мудрых яблонек да солнечных дубов.
Не журчат, не серебрят хрустальны ручейки,
Кабы нет и тых каменьев драгоценныих,
А стоят тута вонючи грязны прудики,
К ним сползаются все капельки кровавые,
Капельки кровавые да гнойные.
Как на ту порý, на это времечко
Из-под хмурых туч в несчастен сад
Не спускалась птица вещая, чудесная —
Она камнем падала у черн-хладéн Алатыря
Перед очи Финист Ясна Сокола.
Она била ведь крылами по бокам своим,
Да не сияли её пёрышки цветами разными.
И говорит она-от человечьим голосом:
– Уж ты ой еси, млад Финист Ясный Сокол!
Я поведаю тебе слова ненастные.
Как повадилось к нам в сад погано Чудище,
Чудище Звериное-Змеиное.
Как оно имеет силу-то могучую,
Русских-то богов сном мертвым усыпило,
Заколодовáло василисков, грúфонов.
Хочет полонить царей, князей, мудрых волхвов,
Оно хочет разорити сад-то райский,
Оно метит погубити святорусский мир.
Уж ты ой еси да Финист Ясный Сокол!
Ты лети скорым-скорó да обвернися,
Обернися русским нунь богатырем.
Ты сразись-ка с ненасытною Змеёю,
Ты убей её, поганую, да уничтожь!
Как ведь после этих слов ветрище завывало,
К горизонту скопошились стаи темных туч,
Сколыбалася сыра-земля да не на шуточку.
А й откуда ни возьмись оно приехало —
Чудище Звериное-Змеиное…

3

Удалой он молодец Игорь сын Всеславьевич
Скоро пробуждался ото сна ужасного,
Выходил-то в горенку ко своей он матушке,
А й поведал страшный, непонятный сон.
Вóспроговорúт родная матушка:
– Да ай же ты, дитятко ненаглядное!
То не пустое приключение увиделось,
То не простое-то видéние случилося.
Финист Ясен Сокол – то твоя душа,
А она летала во священный сад,
В заповедный Ирий, святорусский рай.
А она видалась с вещей птицей – Русью,
Нашей Матерью священной птицей Сва.
Да просила Матерь Сва тебя о помощи,
Защитить духовный край от поругания…
Втапоры он Игорь сын Всеславьевич ослушался,
Пропускал тыú разгадки да промеж ушей,
А и вздумалось ему да погуляти-подышати,
Погуляти-подышати рóдным вóздушком.
Выходил-то он на улочку Стрелецкую,
Со Стрелецкой он идет да по мосточку,
По мосточку да над речкой Серою,
Со мосточка на Военну улицу,
Со Военной улицы на рыночек.
Как на том на рынке на базарчике
Катит там тележки друг Иванище,
Во тележках катит груши-апельсины же,
И бананы-фрукты, мандарины, яблоки.
Повстречает Игорь он Всеславьев-сын
А ещё того ли друга закадычного
Молодца Иванище Путеева,
Давне закадычного братéлку-то.
А и здоровкают они да обнимаются,
А й не видались братики ишшо годочка три,
Три годочка да ишшо два годика.
Спроговорит Иванище Путеевич:
– А й не буду тоби я выспрашивать!
А й не буду тоби я допросы чинить!
А и зде мы живём, в ето времецко,
Что озлобится всяко сердечушко.
Потому-ка губят-душат нашу Рóсею,
Портят кровушку страдальну много русьскую.
Ка была красна могуча родина,
Нунче вот бледна, хвора, немощна.
Так пойдем же мы с тобою, выпьем водочки,
Выпьем водки «Аляксандровской слободушки».
И бросает он Иванище Путеевич тележечку,
Ту тележку со бананами со фруктами.
А возьмут они любимой спирту-водочки
Да сюды-ка-ва нехитрой-то закусочки:
Пару яблок, пол-буханки да консерву килечек.
И пошли они ко дому на квартирочку,
Ко Иванище Путееву на хатаньку
Со базарчика на Красный переулочек,
С переулочка через прошпекту Ленина,
Дальше на Революционну улочку.
И заходят-то они да во квартирочку,
Однокомнатну, неубрану, нечистую.
Там валяются пустые-то бутылочки
С-под пивка, с-под водки, самогону же.
Да на кухоньке посуда непомытая,
По углам свисат узóрча паутиночка.
Вот они закусочкой чинно накрывают стол,
Наливают бережно в стаканчики граненые,
Выпивают первую единым духом, кушают
Да закуриват пырóсочку языческу,
Папыросочку язычну «Белую Маренушку».
А и продолжит разговор Иванище Путеевич:
– Ах и была-то у мени жона да раскрасавица
Ё расчудесная Наталия нунь Виевна.
Дык проезживал нашей сторонкой иносранчик-то,
Швед заморской, бизнесмэн, тудыть ёго!
Скóчила ма жонка ёму на хер
Да уёхала со етим за границу-то.
Вот така была жона, лебедь милая,
Слыла лебедью прелестной – стала леблядью…
А ишшо живу-ка я как случай-то позволит,
Вот нашел на рыночке работу,
И у тех ли черныих узбеков-нáцмэнов,
Ереванцев тех ишшо бакинистых,
Зербайджанцев тех ведь дагестанистых
А й катаю дык тележки со бананами.
Да уж и работаю, гну спинушку,
Но очюнь жалко их, етих безродныих.
Потому – не на своей оны земле живут
И получается, не свой едят-то хлебушек.
Снег-то ым, мороз за оскорбление
А и чужой язык за унижение.
Ну-кось, выпьем-ка давай за нашиих божков!
Прославим мы ай тых же истинных богов,
Кои пришлы к нам изо сказачных миров!
Во второй заход они-то выпивали,
Наливным закушивали яблочком,
Черным хлебушком да килькой заедали.
Продолжат свою-ка речь Иванище Путеевич:
– Окромя других да безделушечек
Дык ишшо продал я телевизор-то,
Чтобы не смотреть на ети рожи хамские.
Ёны хуже воров-татей, хужей мошенников,
Ёны сами живут во мёду сладкоем,
А нас де вспомнят когды грянут выборы.
А их смотреть-слушáть да и не радоватися,
Да на кого ли там смотреть, кому-то лыбиться?
А – ль на Бориску?… На Максимыча?… Степаныча?…
На министров краснощёких, толстопузых?
На те ли кóмпасы со молотом серпастыим?
Ёны же прячут карту сверхсекретную,
Во той карте-то дорога в Коммунякию.
На тых жирков, заплывших однозначно ё?
А ль на бегущего вперед хрюшатку Чука-Гека?
На рыжую жевачку Чупа-чупсовну?
Ёна кроится между тех-то псов рыгающих,
Ёны рыгают стервенело: вау! ваучер!
На ой-ли-гарха, червя березоваго?
О да, на отчий дом – наше «отечество»:
И лужи, и мосты над ними, крыши,
Лукойлы, чесноки, газоновые перцы…
Смотри же, брат, приправа острая готова!
Где ж тут жаркое? Ну-ка…
Тьфу! Без брынцания «ферейна» будемте здоровы!
А тут они ведь чокаются дружно,
Во третий раз за ворот заливают.
И говорит Иванище Путеевич:
– Ты покумекай, Игорь свет Всеславьевич,
Какó ёны мечтат хлебать валютно сено
Во том пентазагонистом хлеву,
Когда работать самы не приучены.
Зато скакать друг перед дружкой петушками,
Зато вон-там-паксами затыкать соби же пасти,
Затема пенсии памперсональные соби выписывать
Да наряжаться в те медали, в те ли ордена,
Как политутки во колготки и в ажурны лифчики.
А нам-то подсуют игрушку деньгесосную,
Что ни реформа – враз включат свою фигушечку:
Укладывать пятьсот деньков в шестьсот секундочек,
Со свистом выгребать из наших кошельков копеечки.
Ажно тогды поются песни про обустройство да,
А как бы им устроить-то Ивашку-алкаша?
Ведь он, дурак, проспал-таки Жар-птицу ё!
А как бы им устроить жизнь Емелюшки?
Ведь он, лентяй, съел щуку златчешуйчату,
Он щуку златоперую со голоду поел!
Ни косточек, ни чешуи он не оставил, даже – головы!
А й что же нам, ведь голубой крови,
поделать с етой чернедью?!
Как тут Иванище Путеевич он хлопнул
Пустой стаканец о бетонный пол,
Да после доставал ещё граненый,
Да наливал себе и другу по одной.
В сердцах возговорит Иванище Путеевич:
– Ех! Потому-ка не держу я телевизор,
А й нет мени ни дачи, ни машины,
И нет того добра, чем каждый рад.
А я в груди храню Русь умирающу!
Вот тут и выпили они остаточек.
Как раздавили славный пузырек,
Так говорит нунь Игорь сын Всеславьевич:
– Да пóлно хоронить тебе живых,
Да полно убиваться над отчизною!
Пойдем-ка лучше погулям по Аляксандрову.
Пойдем, дружище! На фига посуду бить?

4