Ярослав Шумахер - Город снов

• Название: Город снов
• Автор: Ярослав Шумахер
• Жанр: Русское современное

«Да, Таня, мы сами себя наказываем, истязаем, уничтожаем, ты права. Мы, как слепцы на картине Ван Гога, держимся за веревку длиною в жизнь и дружной вереницей соскальзываем в яму. Не успев получить жизнь, мы с ней расстаемся, словно приговоренные к казни. Как же мелки наши надежды о том, как лучше прожить эту полную абсурда жизнь и хотя бы что-то после себя оставить. Но в какой-то миг каждый должен остановиться и замолчать, чтобы услышать голос своего сердца». Татьяне Ковш посвящается.

---

Город снов Экзистенциальный роман Ярослав Сергеевич Шумахер

© Ярослав Сергеевич Шумахер, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

В поисках Саламандры

Войдя в свою комнату, я ощутил, что вновь обрел свой привычный сон: усталость, копившаяся весь день, превращала тело и мысли в рваную мягкую вату. Я сел на кровать и вытащил шнур зарядника из телефона. Конвертик в нижнем левом углу экрана застыл в неподвижной улыбке – новая SMS. Я нажал кнопку:

«Вжик накурилась ей плохо… Это по твоей части»

Еще:

«Срочно Джей перезвони по номеру [phone]»

Позвонил и услышал знакомый голос. Вжика здесь уже не было, и голос посоветовал мне поискать ее на набережной или, в крайнем случае, у Перекрестка…

Мой мозг отказывался соображать, а тело двигаться. Всегда, когда нужно куда-нибудь переместиться, встает дилемма: а стоит ли это делать, если бы можно было трансформироваться в любую точку пространства силой одной мысли или даже чувства, было бы классно. Хотя мне кажется, наши ощущения и мысли и дают нам представление о пространстве, поэтому находиться во всех точках пространства и в то же время нигде не находиться можно лишь в том случае, когда ничего не ощущаешь и не мыслишь ни о чем. Но вот мой мозг решил найти ее.

Я ускоренно шел вперед, не пытаясь понять, что творится вокруг. Ветер и пасмурный день вползал в меня, разбрасывая по сторонам полы черной куртки. Мышцы живота подвело от быстрой ходьбы, хотелось идти еще быстрей, и я еще больше втянул живот, выпячивая грудь под удары ветра, зная, что долго я так не смогу, прибавлял и прибавлял шагу. Вот показалась набережная, я преодолевал последние метры, обходя большую черную лужу и выходя на дорожку вдоль реки. Дыхание мое сбилось, но я по-прежнему втягивал живот до самых ребер и летел вперед, представляя, что Земля сама вертится под моими ногами и перед глазами смешной калейдоскоп.

Так я прошел почти всю набережную, где-то притормаживая, потом, вновь ускоряясь: лавочки, пустые и с незнакомыми людьми, пролетали перед глазами и оставались за моей спиной. И вот подходя к предпоследнему треугольнику, я увидел НЕЧТО… НЕЧТО сидело и, похоже, заметило меня, но продолжало жить своей жизнью, я сбавил ход и добавил развязанности в движения, и в ту же секунду увидел справа от НЕЧТО светло-бордовую куртку Саламандры. Тогда я еще не знал, что это была она. Она сидела на лавочке спиной к тротуару, обхватив колени руками, красная куртка и майка задрались, выдавая полоску кожи и бугорки позвоночника.

Розовое НЕЧТО с нарисованной улыбкой походило на большую картофелину с носом, глазами, головой, щеками в виде картошек, но поменьше. Оно разговаривало на картофельном языке, и было ощущение, что одна картошка у него на уме. Оно смотрело то на меня, то на Саламандру и улыбалось, я как-то неловко, словно пробираясь через картофельные грядки, подошел к ним и поздоровался, хотя мог просто присесть рядом и вряд ли от этого многое изменилось бы… Картошка тоже бодро со мной поздоровалась, как будто отбила подачу. Саламандра находилась в задумчивости, но не прерывала разговора с НЕЧТО. До сегодняшнего момента мне кажется, что разговор был лишним, а слова лишены смысла, потому что все и так можно было понять. Но мы по привычке пытались его поддержать.

─ Да, все уже, меня отпустило, ─ спокойно, будто подводя итог, сказала Salamandra и лениво повернулась в мою сторону.

─ А я тоже сегодня курил, ─ улыбался я злорадной улыбкой…

Они о чем-то разговаривали с картошкой, я же, не понимая и не пытаясь их понять, сел рядом на лавке. Было холодно, и Salamandra замерзла.

─ Все кончилось, и вдруг стало резко холодно.

─ И было холодно, ты не замечала.

От ее головы и из глаз мерцало каким-то голубым светом, и было видно, что буквально часа два назад мир был другим в глазах Саламандры. Дикие порывы ощущений остались позади, но глаза еще затаили тайну, они еще помнили, еще поблескивали природной остротой… у Саламандры красивые глаза ─ умные и проницательные, а тогда, тем более, потому что светились неоном звезд.

Картошка все убалтывала и убалтывала, пытаясь у всех в головах засеять картофель. Я смотрел на нее и представлял военные действия: она ─ главная картошка в каске и гимнастерке цвета хаки, командует отрядами картошки. Они сидят в окопах и отбивают атаки саранчи и колорацких жуков. Главная картошка смело кидает картофельные силы на противника, и численный и стратегический перевес на ее стороне. С улыбкой и дикой сноровкой главная картошка расправляется с врагом. Тут я подумал о детстве картошки, как она маленькая гостит у бабушки, бегает в белых трусиках по зеленой лужайке и ходит в туалет в огороде с картошкой ─ отложит маленькую кучку, присыплет землей и приговаривает:

«Ты расти, расти моя картошечка,
Буди солнышко, буди солнышко,
Лучиком оно тебя согреет, пригреет ─
Грядочка моя не захиреет,
Грядочка моя не захиреет,
Уродится вновь картошечка,
Уродится вновь картошечка.
Ты расти, расти моя картошечка».

─ Ты впал в загруз, ─ продолжала картавить картошка.

─ Нет, мне хорошо так, ─ воспрянул я.

Саламандра к этому времени вскочила на лавку и изображала вечную свободу, потом идущего человека с какой-то японской сосредоточенностью, вообще, она походила на смышленого японского ребенка, капризного и буйного. Я попытался что-то им рассказать, но вызвал только картофельный смех и негодование Саламандры, она не хотела, чтобы я говорил, как будто я и так уже слишком много всего им наговорил за время общения раньше. Она все норовила меня сбить или показывала всем видом, что ей неинтересно меня слушать, я делал ей замечания, предлагал самой что-нибудь рассказать, но ее хватало лишь на препирания со мной. Картошку все это забавляло и бесило одновременно, но помешать нам она не могла. Саламандру что-то задевало во мне, и я чувствовал это. Жажда соперничества наполняла ее до краев как глупую девочку, а мне просто нравились ее волосы и истеричные нотки в голосе, ее неподражаемость и язвительность, но я никогда, почти никогда, не показывал ей этого, просто дурачил, доводил и смешил сообразительного ребенка, хотя уже давно не ребенка. Тогда я еще не знал, что это она.

─ А почему ты без истукана? ─ вдруг спросила картошка.

─ Истукан домой улетел, вообще, он давно уже не истукан. Обиделся бы, если бы здесь был, Исконак лучше говорить.

─ Почему ты не улетел с ним? ─ не унималась картошка.

─ Крыса мне помешал, это длинный разговор ─ вам скучно станет. Я вам про восьмидесятые лучше расскажу, сегодня план такой, в восьмидесятые уносит, даже еще дальше, в семидесятые, давно такого не курил, классный план, пять часов таращит как табл, но по-другому. Мы с Крысой накурились, вот нас прибило, все детство вспоминали. Представляли, как люди жили в XVIII веке, потом наше время, восьмидесятые вспомнили ─ круто, хотели в семидесятых побывать, но Чайлд нас кинул.

─Да, да… круто, ─ кривлялась Саламандра. И начинала истерично посмеиваться.

─Ты знаешь, что я делал, когда маленький был в 9, 10, 11 лет?

─Что-о?!

─Мы в лагеря ездили, там фильмы крутили на видео, рубль вход, тогда на видаки мода пошла, ведь в семидесятые их еще не было. Мы всякие фильмаки смотрели про ниндзя, кун-фу, ушу. Брюс Ли, Ван Дамм…

─У-у-у, у-у-у…

─ А ты что делала в детстве, Саламандра?

─ Я не ездила в лагеря. У бабушки в деревне сидела на огороде с картошкой общалась.

─ У тебя что, скучное детство было? Ты дралась в детстве?

─ Да! Таких, как ты избивала.

─ Ты меня передразниваешь, тебе неинтересно? Расскажи что-нибудь про себя.

─ Да рассказывай, вон картошке интересно.

Картошка сидела на лавочке и улыбалась, этакое картофельное счастье.

─ А вот и не подеретесь, ─ завопила она, когда я обхватил Саламандру сзади за талию и стал поднимать и подпихивать ее коленом, желая, ее обнять и отшлепать одновременно.

─ Ну, отстань, хватит!

─ Ты мне не даешь ничего сказать, и сама ничего рассказывать не хочешь, ─ выговаривал ее я, садясь на лавку.

─ Я же тебя не затыкаю. Рассказывай. Просто мне не интересно тебя слушать. Я честно сказала правду, что я врать должна?

─ Не должна. Но мне, вообще, ничего сказать не даешь. Орешь какие-то гадости.

─ Почему гадости… Мне просто не интересно. Это ты остальное накручиваешь.

─ Я не хочу ничего уже рассказывать. В тебе что-то накипело, а сегодня прорвало, и я вижу твое реальное отношение.

─ Ну, почему ты так судишь. Мне же так только сейчас. Почему людям нельзя сказать правду ─ они сразу обижаются?

─ Людям не нужна правда, никому она не нужна. Всем нужна красивая ложь.

─ Правда глаза колет, ─ вмешалась картошка.

Я уже насупился и сделал вид, что обиделся, хотя больше испытывал удивление, Саламандра была другой.