Виктор Голков - Пыль над городом. Избранное

• Название: Пыль над городом. Избранное
• Автор: Виктор Голков
• Жанр: Поэзия
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-00039-205-8

Новая книга израильского поэта Виктора Голкова объединяет почти всё написанное им за последние 40 лет творческой работы. География стихов разнообразна – это Кишинёв,родина поэта,Москва,где прошли его студенческие годы , и наконец Тель-Авив, в окрестностях которого он поселился, фактически, превратившись в беженца после подзабытой уже приднестровской войны. В соответствии с этими перемещениями по карте планеты,менялась и тематика его стихов – от обширного раздела ,посвящённого природе и литературным реминесценциям,Виктор Толков переходит к теме гражданской войны и её трагического воздействия на души и судьбы людей, к перестройке ,которую он не приемлет, и наконец к эмиграции,в которой ему пришлось оказаться. Ощущения человека,вживающегося в реальность сложной и опасной страны, порой мучительны,ностальгия остра, но это переплетается с осознанием необходимости разделить судьбу своего народа,какой тяжёлой она бы иногда ни была.Философская составляющая книги позволяет ей преодолеть тривиальность часто свойственную реалистической лирике, делает её чем-то большим, чем простой рассказ об одной,отдельно взятой человеческой судьбе.

---

Август

Кружится тучей мошкара,
Поникли листья тяжело.
Их в полдень зноем обожгло,
И ночью мучает жара.

Неистово горячий день,
Жужжащий, как веретено.
А ночью падает в окно
Звезда, как первая сирень.

И медленно стекает мгла,
И вижу я любой предмет.
И новорожденный рассвет
Глядится в стёкла-зеркала.

«Трава, деревья, камни, скалы…»

Трава, деревья, камни, скалы,
Вода – простые вещества.
Кто виноват? Я знаю мало
О том, чем жизнь моя жива.

Но слышал я травинки каждой
Глухой, торжественный мотив.
И в полдень утолил я жажду,
Лицо в источник опустив.

Так пусть же вдруг порою ранней,
Теряя чувства и слова,
Над родиной моей бескрайней
Взовьюсь, как палая листва.

«Моряк, сжимающий штурвал…»

Моряк, сжимающий штурвал,
Промок в своей одежде.
Седьмой, восьмой, девятый вал –
Конец любой надежде.

Хоть их услышала земля,
Но все молчат угрюмо.
Раздвинув рёбра корабля,
Вода достигла трюма.

Хрипела буря, как труба,
В глазах плясали блёстки…
Удар, короткая борьба,
Оторванные доски.

Дано бродягам под конец
Увидеть дно морское!
Благословен союз сердец
С солёною водою.

Уж лучше так – в короткий срок,
Чем на постели с хрипом.
На кости их зелёный мох,
Как снег зелёный, выпал.

«Вплотную близость подступила…»

Вплотную близость подступила.
Стыдясь, ты спрятала лицо.
Но договор уже скрепило
Простое, скромное кольцо.

И душу вытеснило тело,
Как будто чёрная вода.
Свершилось то, чего хотела,
Чего боялась ты всегда.

И от минуты настоящей
Спасенья не было ни в чём.
И тихо шевелился спящий,
К тебе прижавшийся плечом.

Алушта

Здесь так же, как во время оно,
Смешалась сотня языков,
И расположена наклонно
Земля, зажатая с боков.

Горами, чьи синеют плечи,
А там, куда ни кинешь взгляд,
Единый пояс человечий
И пляжа пыльного шпагат.

Там женщин стройные фигуры,
Мужские сильные тела,
О камни бьющаяся хмуро
Волна морская приняла.

И хочет тонкий, сладковатый
Соблазн любви и красоты
Осесть на белые квадраты
И придорожные цветы.

Но привкус приторный курортный
Мешает, резок и остёр.
И с хрипом от морского порта
Отходит катер на Мисхор.

«Где мостовые свет не точит…»

Где мостовые свет не точит,
С мертвецким отблеском свечи,
Где непроглядна ночь и ночи,
Качнувшись, не сомнут лучи.

Там только отраженье блеска
Былого- в совершенстве плит
И мастером забытым фреске,
На камне выложенной, спит.

«Золотые круги на запястьях…»

Золотые круги на запястьях…
Это нужно, пока расплетаются пальцы,
И металл сохраняет смысл.

Это нужно, пока наблюдают глаза,
Что так жаждали всем любоваться.

Это нужно, пока не взлетела душа,
Уничтожив иллюзию “жить“.

«А сон струился сквозь туман…»

А сон струился сквозь туман,
Ползли малиновые тени.
Как будто был единый план
Для всех – животных и растений.

В одно творение сложить
Все виды, все дела, все звуки.
И сладостное слово- жить!
Взойдёт из божеской науки.

Всё то, что смог произвести
Враз, а закат был фиолетов.
И удалось произнести
Все имена для всех предметов.

Мих.Зиву

1

К песку прижатая мимоза,
Домов приземистый кортеж.
Террора вечная угроза,
Жара и плитки, цвета беж.

Кусты топорщатся упрямо,
Как всё, что выживает тут.
И голубая криптограмма
На вывеске – нетленный труд.

2

Вряд ли стоит удивляться,
Друг, когда за шестьдесят,
Что не вызовут стреляться,
А святым провозгласят.

Этот жаркий вечер летний..
Ты ещё не знаешь, друг.
Он – фактически, последний,
Уплывающий из рук.

А когда очнёшься вчуже,
После главного суда,
Никакой летейской стужи –
свет и райская вода.

«Застыли деревья сухие…»

Застыли деревья сухие,
Их тень, как огонь, горяча.
Свирепого солнца стихия
Ломает и рубит сплеча.

Здесь скоро загнёшься без фляги
С какой-нибудь мутной водой.
И плавно колышутся флаги
С таинственной синей звездой.

Старинная блажь мозговая
Искать и молиться велит.
И длится судьба роковая,
А сердце болит и болит.

«Хотелось бы верить…»

Хотелось бы верить
– ещё пишу,
Но чувствую –
мне не хватает слов.

Ведь я –
стареющий человек,
Идущий, сгорбившись,
в никуда.

По выжженой
и слепой стране,
Где пальмы растут,
завернувшись в мох.

И полувысохший
эвкалипт
Бормочет мне –
ничего не жди.

«Мы знаем издавна друг друга…»

Мы знаем издавна друг друга,
Навеки, наповал, вразнос.
Упрямо кружимся по кругу,
Устали от своих угроз.

Стрельба в упор – такое дело,
И вся страна уже тюрьма.
От взрывов небо помертвело,
И сотрясаются дома.

Пока мы их не переколем
До позвоночника, до дна,
Придётся красться чёрным полем,
Где за войной – ещё война.

«Мы ходим по лезвию бритвы…»

Мы ходим по лезвию бритвы,
О глупостях мелких грустим.
Свинцовым асфальтом молитвы
Свой путь в неизвестность мостим.

Так кто ж этот дикий, бездомный,
Мир выручит – техника, Бог?
Иль знания вихрь многотомный,
Взрывающий душу поток?

«Вечер прошёл,ступая грузно и тяжело…»

Вечер прошёл,ступая грузно и тяжело.
Слушаю,как слепая полночь стучит в стекло.
Бьётся листва о ветки,стёршаяся до дыр.
Брезжит в оконной сетке хмурый,застывший мир.
Что же ты ,день вчерашний,всё не уйдёшь никак?
Кто-то над телебашней красный зажёг маяк.
Резким и воспалённым,виден издалека,
Кажется всем бессонным красный огонь маяка.

Шаг к себе. 1970-1989

Осень

Осень словно ремнем опоясывает,
Ничего не вернуть, не убрать.
Август тени на сердце отбрасывает,
Продолжает сентябрь догорать.

Лишь закат утонул, как безжизненно
В мутной дымке белеет рассвет.
Что ты можешь? Смотреть укоризненно
Уходящему прошлому вслед.

Виновата ли в том, что, как палые,
Листья вяну, что бьет меня дрожь?
Ты сама, бесконечно усталая,
По садовой тропинке идешь.

Поле

Бескрайнее поле, светло и бездомно
и холодно как-то вокруг.
Вот сердце удары рассыпало дробно,
чуть слышный, единственный звук.

Эй кто-нибудь, может быть скажешь,
в каком я краю, и куда я попал?
Но нет никого, только мёрзлые комья,
да облака мутный опал.

А впрочем зачем всё, ведь это же ясно:
я просто забрёл далеко.
Поэтому здесь так светло и безгласно,
безжизненно, немо, легко.

И нет ни единой травинки обычной,
а также – сомнений и мук.
Куда ни посмотришь, повсюду безличный
простор молчаливый вокруг.

Ступени

Не знают пения и стона
ступени каменного дома.
И свет втекает монотонно
в квадрат оконного проёма.

Здесь мысль, лишённая полёта,
орудовала – всё теснится.
И в прорезь чёрного пролёта
не втиснется самоубийца.

И всё же смерть неоднократно
сюда входила в платье строгом,
и этот камень, вероятно,
нам мог бы рассказать о многом.

Но для чего мне чьё-то имя,
чужое выцветшее знанье?
Воспоминаньями своими
наполнено, кренится зданье.

Где спят без пения и стона
рассказ о смерти и рожденье
в глуши цемента и бетона
похоронившие ступени.

Холод

Травы розоватые пряди
и комья, промёрзшие сплошь.
Дорога, как каменный нож, –
вдали, подо мною и сзади.

Столбов у дороги разброд,
и месяц ущербно белеет,
и красный закат тяжелеет,
и за руку холод берёт.

Нежданный ноябрьский мороз,
безлюдное злое величье.
Природа сменила обличье,
и ветер к деревьям прирос.

Всего лишь один огонёк
горит и горит, не мигая.
Земля ли, планета ль другая
летит у меня из – под ног?

«Как на последнем краю…»

Как на последнем краю
голых ветвей паутина.
В тёмную гущу свою
Манит, как блудного сына.

Кажется, всё наконец
стало яснее и проще –
через неё, как слепец,
я пробираюсь наощупь.

Веки туман облепил
плотно крылами своими.
Вот я уже и забыл
всё про себя, даже имя.

«Даль перечёркнута веткой…»

Даль перечёркнута веткой,
птицы плывёт силуэт.
Чувствую каждою клеткой
Медленный, дымчатый свет.

Скоро, застывшая влага,
сгинет твой белый недуг,
как человечьего шага
дробный, рассыпчатый стук.

«Склонили старческие головы…»

Склонили старческие головы
Деревья в лиственном пуху,
И тускло небо цвета олова
Маячит где-то наверху.

Октябрь – начало увядания,
Мерцанье первой седины.
И белые, большие здания
Стоят, как жизнь, обнажены.

Откуда эта ясность строгая,
Сменившая огонь и зной?
Равнина тяжкая, пологая
Висит, как камень, надо мной.

Змеиная кожа