Ирина Астрина - Личное сообщение

• Название: Личное сообщение
• Автор: Ирина Астрина
• Жанр: Современные любовные романы

Роман об очень непростых взаимоотношениях милой преподавательницы французского и её невероятно красивого и способного ученика – айтишника; о взаимоотношениях, сложившихся совершенно непредсказуемым образом и приведших героиню к драматической развязке. Текст полон сдержанной чувственности, интригующих намеков, ненавязчивого юмора. На страницах романа автор делится своим взглядом на самые разные стороны столичной жизни: от явлений природы и архитектуры до политических акций и астрологии.

---

Антуан с энтузиазмом оглядел своих апатичных подчинённых, то есть нас. По возрасту и внешности состав довольно пёстрый. Молоденькие девушки только-только из университетов-институтов, женщины средних лет и несколько почтенных дам – бывших школьных учительниц, подрабатывающих на пенсии. Отдельно выделялись преподавательницы – настоящие француженки. Все в однотипных джинсах, рубашках одного фасона, с одинаковыми длинными носами. Разнились лишь цвета топов и оттенки джинсовой ткани.

Подёргивая бородку, Антуан повёл речь об учебной рутине, о старых и новых пособиях, тестированиях студентов, проблемах нечитающихся компакт-дисков, культурных мероприятиях Центра. Однако особо волновала оратора тема отчётности.

– Дражайшие коллеги, и опять и снова я обязан обратить ваше внимание: не желаю и не буду принимать отчёты, заполненные одновременно синими, зелёными и красными чернилами, отчёты, чей внешний вид явно свидетельствует о том, что они служили подставкой для чашек с кофе, отчёты с размазанным кремом от пирожных и следами губной помады. И, пожалуйста, не пишите на них посланий типа «Антуан – ты идиот», потому что это документы, которые я передаю менеджерам компаний, где трудятся ваши студенты. В части, предназначенной лично мне, можете формулировать всё, что вы обо мне думаете и хотите до меня донести. Впрочем, русские преподаватели более дисциплинированы, – закончил он обнадёживающе для местного персонала.

Событие, явившееся катализатором моей болезни, а впоследствии смерти, случилось в самом конце собрания, когда Антуан предложил заменить отбывающую в отпуск сотрудницу. Сложно сказать, что сподвигло меня согласиться. Как правило, я не беру замен, не испытывая желания подстраиваться под чужую программу и лишний раз контактировать с незнакомым коллегой (не забывайте о моей социофобии). Показалась ли пропозиция заманчивой из-за близости офиса к Центру да и к моему дому (я живу хоть и не в пределах Садового, но легко дохожу до него пешком) или в тот момент у меня наблюдался дефицит учеников, сейчас я не могу этого вспомнить. Возможно, это было просто то, что называется словом «фатум». Так или иначе, я решила взять два чужих урока на следующей неделе.

Подозреваю, что читатель уже давно недоумевает: разве тот, кто боится людей, способен работать педагогом? Отвечу так: в принципе, это возможно при условии, что вы любите свой предмет, а также если число обучаемых в группе не превышает трёх. В идеале для собственного комфорта следует ограничиться одним студентом. Кроме того, нормальный учитель всегда знает больше ученика, что пробуждает чувство превосходства и вынуждает застенчивость затаиться (пусть всего лишь на время урока). Занятия проходят не в Центре, а прямо на рабочих местах моих студентов, то есть в различных французских компаниях. С одной стороны, это позволяет практически никогда не видеть начальство и коллег (кроме пресловутых собраний два-три раза в год), с другой – в этих компаниях я – особа пришлая и относятся ко мне с уважением.

Обучение взрослых людей иностранному языку больше походит на развлечение. Представьте, какой-нибудь менеджер среднего, а то и высшего звена решил сам или по воле обстоятельств, называемых халявой, приняться за покорение французской грамматики и лексики. Прежде всего он обнаруживает, что изрядное количество французских слов похоже на английские. Немного смущает неудобоваримое произношение, но студент всё равно пляшет в эйфории. А как же иначе? Ведь, едва ступив на новый материк, первопроходец узрел там массу знакомой флоры и фауны. Ой, вот тут известный цветочек, а за ним зверёк с хвостом пробежал, я ж его знаю! Однако ребячий восторг быстро сменяется недоумением. Кто-то старается отнестись к неприятному повороту событий с юмором, кто-то раздражается не на шутку. Дело в том, что человек, владеющий английским (а большинство служащих иностранных компаний изучали в школе именно его) не может смириться с тем, что притаившаяся в засаде французская грамматика вдруг выстреливает оттуда родáми, артиклями, которые то сливаются с предлогами, то существуют отдельно, а главное каверзными спряжениями. А уж числительные…

– Не-е-е, ну они чего не могут как люди сказать «семьдесят»?! Зачем «шестьдесят и десять»?!

Читатель может вообразить, какую бурю эмоций вызывает необходимость произнести комбинацию слов «четыре раза по двадцать и пятнадцать» для обозначения числа «девяносто пять». Некоторые даже начинают подозревать преподавателей в умышленном издевательстве. Более вежливые злятся на французов: «Садюги… пусть по-русски говорят!»

Конечно, многие студенты ломаются скоро и бесповоротно. Походив на уроки месячишко-другой, они понимают, что дело труба, и испаряются как утренний туман над Сеной. Порой встречаются совсем безнадёжные личности вроде очень милого, похожего на Винни-Пуха, директора крупного французского супермаркета. На мой вопрос «А где же ваша тетрадь?» он лишь похлопал пушистыми ресницами и удивлённо осведомился «Она нужна?» Медвежонок всё же завёл крохотную школьную тетрадку в клеточку и добросовестно пыхтел, записывая туда всё, что полагалось. Он делал это на протяжении нескольких месяцев, однако девица-недотрога (читай: французская грамматика) держалась неприступно, и этот солидный начальник не смог приблизиться к ней дальше глагола «быть». Поиметь девицу ему так и не удалось5, но он часто утешал себя и меня: «В институте я хорошо учился по химии».

Симпатичный ученик-геолог, обожавший рядиться в жёлтые рубашки и розовые джемперы («цветовые пятна в серой жизни», – пояснял он), принял решение осваивать лишь инфинитивы. «Я ходить к начальнику», «Начальник сказать, что я работать плохо», – докладывал он, ни секунды не тушуясь. Таким же макаром геолог болтал по-английски и был уверен в своей правоте. Никакие мои доводы в расчёт не принимались, и лишь после того, как изумившийся этой манере общения коллега-француз сказал: «A ты бы, старик, поспрягал всё-таки глаголы!», ученик согласился попробовать запомнить первое лицо, но всем остальным формам он такой привилегии не предоставил.

Частенько люди отказываются усваивать синонимы. К примеру, два глагола со значением «приходить». Обычно радостно выбирается тот, который существует и в английском, то есть arriver. Мои уверения в абсолютной частотности обоих слов и в том, что даже если сами они никогда в жизни не произнесут второй глагол, он обязательно встретится им в тексте или в речи собеседника, не имеют никакого действия. Аргумент всегда один и тот же: «Два слова запомнить не смогу!». Более, чем странное оправдание для людей, собравшихся освоить нечто большее, нежели словарь Эллочки-людоедки.

Уже упомянутый поход на замену коллеги должен был состояться во второй половине дня. А с утра я провела урок в солидной нефтяной компании. Там у меня пара интересных экземпляров. Давайте назовём первого Сонный, а второго Шустрый. Оба компьютерщики. Почему-то мне на них везёт. Практически половина моих студентов трудится на ниве информационных технологий.

Сонный постоянно находился в состоянии анабиоза. Он был молод, белобрыс, голубоглаз, до ужаса апатичен и, как казалось, совершенно неспособен к языкам. Лишь однажды он слегка зашевелился во сне, споткнувшись о слово boucle6, оказавшееся не тем, чем он ожидал. «Что это? Что? Объясните! – разнервничался ученик. – Я знаю только сову Буклю!!» За два года Сонный так и не научился толком самым простым фразам.

Шустрый – весёлый взъерошенный брюнет лет сорока – говорил по-французски довольно бойко, однако имел обыкновение путать слова. Так, нечётко произнося «guerre»7 и «gare»8, он часто отправлял себя и знакомых на войну. Или, не моргнув глазом, рассказывал о «мужике с зелёными яйцами». Мысленно я прикидывала всю непредсказуемость личной жизни этого неординарного субъекта, однако тут же разочаровывалась, понимая, что студент просто перепутал «oeufs»9 и «yeux»10, а герой его истории – обычный ничем не примечательный мужчина. Да и слово-то, положа руку на сердце, означает «куриные яйца», а не то, что подумал читатель. Смешные казусы случались с Шустрым регулярно, а потому почти каждый урок мне в уши поступал поток жалоб на недалёких франкоговорящих сослуживцев. Для успокоения обескураженного ученика я рассказывала о Марке Твене, который, пытаясь общаться по-французски в Париже, так и «не смог заставить этих идиотов понять их родной язык».

Вообще-то проблемы Шустрого и американского классика не уникальны. Недавно одна из студенток сообщила простой вроде бы факт: «Наш генеральный на Корсике». Перед моими глазами уже плыли заросли макú, женщины в чёрных одеждах, кровавые разборки, Жанна из романа Мопассана, пережившая на Корсике момент простого женского счастья. Но… всё обернулось как-то уж совсем прозаично. Шеф не вынашивал планы кровной мести и не совершал романтическое путешествие. Он был даже не на Корсике (en Corse), а всего лишь в курсе (en cours) текущих событий.