Андрей Мажоров - ПэСэА, или Последний синдром аденомщика

• Название: ПэСэА, или Последний синдром аденомщика
• Автор: Андрей Мажоров
• Жанр: Драматургия

Тонкая в своей лиричности и иронии, но ставящая перед читателем жесткие вопросы пьеса-фантасмагория о неизлечимой болезни многих – злокачественной опухоли души. Лень или алчность, упрямство или праздность, подобно метастазам, год за годом убивают искру таланта, которая когда-то сияла в каждом из них. И даже «хирургическое» вмешательство высших сил, давших второй шанс, не гарантирует выздоровления.

---

ПэСэА, или Последний синдром аденомщика Драма в 5 действиях с прологом и эпилогом Андрей Мажоров

© Андрей Мажоров, 2016

© Дмитрий Мажоров, дизайн обложки, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Борис Сергеевич К у з н е ц о в – бывший крупный начальник, 57 лет

Дарья Константиновна К у з н е ц о в а,

она же Джемма Д о н а т и1 – его жена, 55 лет

Р и т а – их дочь, 29 лет

П а в л и к из Хабаровска – их зять, блогер, 30 лет

Б е а т а,

она же Биче П о р т и н а р е2 – подруга М.К.Кузнецовой, 55 лет

Доктор З а д о р н о в,

он же Г л а в ба л а х о н,

он же М и н о с3 – онкоуролог, 65 лет

П а н к р а т о в,

он же Н а ч м е д,

он же К е р б е р4 – пенсионер, 75 лет

Арнольд Б у д е т е,

он же 1-й Б а л а х о н – поэт и драматург, 35 лет

Л я к и н,

он же 2-й Б а л а х о н – молодой человек без определенных занятий, 32 года

М е д с е с т р а,

она же Б л у д н и ц а Вавилонская,

она же Л и ц и с к а5 – эффектная женщина, 38 лет

В эпизодах: дед-ветеран (отец Кузнецова), врач-реаниматолог, 1-й санитар, 2-й санитар, Страшный голос, двойник Кузнецова, балахоны-коллекторы, артисты Театра кукол со своими питомцами.

Песня «Помолись за меня» в исполнении автора: [битая ссылка] http://www.mazhorov.com/?p=891

Пролог

В полутемном зрительном зале появляются странные люди в черных балахонах и капюшонах, надвинутых на лица. В руках у них зажженные старинные фонари. С гиканьем, уханьем и свистом они бегают по проходам, то и дело останавливаясь у отдельных посетителей, бесцеремонно их освещая. «Где Кузнецов?», «А, так это ты – Кузнецов?», «Кузнецов, выходи!», «Найдем все равно!», «Где ты засел?», «Кузнецо-о-ов!» – кричат они наглыми и грубыми голосами. Так и не отыскав Кузнецова, балахоны собираются на сцене у опущенного занавеса. Начинается короткое производственное совещание.

– Нет его нигде.

– И никаких следов.

– Позор, господа. Уволят.

– Беготня с фонарями – вот где позор. Навигаторы нужны.

– Век-то здесь какой?

– Двадцать первый от Рождества Христова.

– Ну, так чего они хотят…

– Посылал я заявку в хозчасть… Говорят: берите, что есть, а то и светильники растащат.

– Средневековье…

– А оружие? На складе одни алебарды стоят. И багры ржавые.

– Для России маловато.

– Так мы в России?

– Ну, а где, по-твоему?

– Н-да… Тогда я что-то не понял с суточными…

– Сидят, планы чертят. Стратеги. А ты бегай, как дурак, с фонарем среди бела дня. Людей смеши.

– Главное, отгула потом не допросишься. Не говоря что премии.

– Ориентировка тоже дурацкая. Таких, как этот Кузнецов, – бездна. (Кивает на зал.) Вон, сидят. Хихикают.

– Ладно, давайте сначала. Дома его нет?

– И телефон не отвечает.

– На даче?

– Там крапива одна. (Показывает.) Вон, руки пожег по локти. (Виновато.) Смородина у них сладкая…

– Ну, я не знаю тогда… У любовницы были?

– Нет у него никакой любовницы. Одни мечты.

– Какой-то идиот, прости, Господи…

– Я даже на бывшей работе справлялся.

– И что?

– Не приведи Бог, говорят, снова его увидеть.

– Господа, но если следов нет здесь и сейчас, они могут быть только там и тогда.

– Логично.

– Придется восстанавливать цепь событий. Что-нибудь, да всплывет.

– В прошлое лететь, что ли?

– Хотя бы на год назад.

– Сметой не предусмотрено. Бубну выбьют.

– Дня на три, больше разговоров…

– Ты еще титр по экрану пусти, как в американском сериале: «a year earlier».

– Да пожалуйста. (Взмахивает рукавом балахона и соответствующая надпись появляется на занавесе.)

– Ну, допустим. А как вся эта байда начиналась, кто помнит?

– Кажется, была пятница. Верняк, пятница! Мы после работы к Лициске собирались…

– А место действия?

– Ну, как же – онкологический диспансер… Где же еще. Второй этаж, кабинет 231.

– Очередь на прием к урологу.

– Точно, точно… Припоминаю. Ну, так что? Поехали?

Свет гаснет, балахоны исчезают. Поднимается занавес.

Действие первое

На сцене – фрагмент коридора перед смотровым кабинетом. На двери висит табличка – «Уролог. Доктор медицинских наук М. А. Задорнов». Над дверью – круглые часы и сигнальный плафон для вызова больных. Сидя на железных стульях, приема ожидают четверо мужчин. Они подавленно молчат. Б у д е т е, лохматый субъект в круглых очках, уткнулся в газету. В ногах у него – целлофановый пакет. Л я к и н, коротко стриженный, в футболке с надписью «Ненавижу работу», грызет ноготь. В ногах у него стоит спортивная сумка с привязанной георгиевской ленточкой. К у з н е ц о в, одетый в обыкновенную рубашку и джинсы, сидит со скрещенными на груди руками и делает вид, что дремлет. Только старик П а н к р а т о в, увешанный медалями и орденами, беспокойно крутится на стуле, поглядывая на соседей. Он вздыхает, покашливает, что-то невнятно бормочет. Неожиданно начинает ощупывать сетчатую поверхность стула у себя между ног.

П а н к р а т о в. Следы какие-то. Не моют их, что ли?

Л я к и н. Чего не моют?

П а н к р а т о в. Пятна, я говорю, на стуле. Гляди. Засохши… Кровь никак? Или моча? (Круглыми глазами смотрит на Л я к и н а.) Протек кто-то.

Л я к и н. Копец. (Смотрит у себя, вскакивает.) Ё-ё! И у меня… (Трогает пальцем пятна.)

П а н к р а т о в. Не отскоблишь. Въелись за стоко лет. Ядрены…

Б у д е т е, немедленно изучив свое сиденье, складывает газету и стелет ее под себя. Потом достает из пакета книгу и принимается ее читать. К у з н е ц о в, слегка пошевелившись, продолжает делать дремотный вид. Л я к и н осторожно садится на самый край стула.

П а н к р а т о в. Скока же здесь мушшин перебывало… Как, все равно, перед казнью.

Молчание. П а н к р а т о в ненадолго затихает, потом вдруг сильно хлопает себя по коленям.

П а н к р а т о в. Нет, что ни говори, а самое страшное в жизни – смерть!

Л я к и н и К у з н е ц о в (почти хором). Дед, твою мать!

Б у д е т е. В сущности, боятся смерти не следует. Никакой смерти вообще нет.

К у з н е ц о в. Тьфу!

П а н к р а т о в. Это как это – «нет»? Как это «нет», когда – р-раз! И ку-ку.

Б у д е т е. Никакого «ку-ку». Человек, когда умер, этого сам осознать никак не может. Правильно? А то, что не осознаваемо, то не существует.

Л я к и н. К, роче, когда, по ходу, сознавать-то уже нечем.

К у з н е ц о в. Чер-рт…

Б у д е т е. Называется – субъективный идеализм. Философское течение.

В коридоре появляется дед-ветеран с палкой и многочисленными наградами. При его появлении К у з н е ц о в как-то странно настораживается, даже привстает с места, но, вглядевшись, быстро успокаивается. Дед еле-еле передвигается, его под руку поддерживает М е д с е с т р а с весьма выдающимися формами. Оба направляются к двери кабинета. Провожая их глазами, П а н к р а т о в развивает мысль, засунув ладони себе под ляжки.

П а н к р а т о в. Не знаю… Я стольких за свою жись перезахоронил, что на роту наберется. Смерти нет… Вот, к примеру, мой сосед – Вяземский, Александр Петрович. Да неделя тому всего! Жил хорошо. Богато. Был он, вроде как… по снабжению. Утром на кухню пошел, чайку попить. И упал. Рухнул, можно сказать. Жена – в крик! Скорая, то, сё. Не откачали. Главное – ни с того, ни с сего. Пошел на кухню, а попал в вечность.

Л я к и н. Вн, запная смерть как бы.

К у з н е ц о в. У вас что? Тем других нет? Для беседы?

Б у д е т е. И вечности никакой нет. Смерть – это и вечность, и мгновение одновременно. Умерший уже не может осознать эти категории. Значит, он не умер. Вечность стала секундой. И наоборот.

П а н к р а т о в. Выходит, если не помер, значит – живой. Так получается?

Б у д е т е (проводит пальцем по книжной строчке). Смотрите-ка, прямо по теме: «Я не был мертв, и жив я не был тоже». (Поясняет.) Данте. Божественная комедия.

К у з н е ц о в (впервые взглянув на Б у д е т е с интересом). Все-таки здесь надо определиться. Здесь, насколько я помню, просто фигура речи. Софизм у вас выскочил, уважаемый. (Б у д е т е пожимает плечами.)

Л я к и н (осторожно). Диалектика, ёптыть…

Молчание.

П а н к р а т о в. Если не живой и не мертвый, то… как? А какой тада?

К у з н е ц о в. Черт! Черт!

П а н к р а т о в. Да ладно – «черт»… (Отворачивается.) Слова им не скажи…

Л я к и н. Выпить бы, дедушка.

П а н к р а т о в (оживившись). А есть?

Дверь кабинета открывается, высовывается М е д с е с т р а.

М е д с е с т р а. Будете?

В с е (хором). А как же!

М е д с е с т р а выходит в коридор.

М е д с е с т р а (довольно). Бугаи.

Б у д е т е. Это я. (Встает.) Будете, Арнольд. Это я.