Владимир Маталасов - Гипербола жития, или Удивительные, блистательные похождения двух Аяксов

• Название: Гипербола жития, или Удивительные, блистательные похождения двух Аяксов
• Автор: Владимир Маталасов
• Жанр: Русское современное

Наш несовершенный, бушующий мир принимает в свои объятия двух неразлучных друзей – Ивана Абрамовича Бабэльмандебского и Мануила Сафроновича Чубчика. Этих двух совершенно разных людей связывает и объединяет непреодолимая тяга к различного рода приключениям и авантюрам.

---

– Ну что, усохла бабушка, усохла милая? – проходя мимо, бросил в её сторону Бабэльмандебский.

– Усохла, батюшка, усохла родненький, кормилец ты наш! – последовало в ответ.

– Ну, на тебе копеечку, убогая ты моя. – Он сунул руку в глубокий и широкий, как его душа, карман, извлёк на свет мятую рублёвую ассигнацию и протянул ей.

Неподалёку, вдоль одного из бордюров, «светились» ветераны кооператива престарелых «ОБОЗ»: общество без определённых занятий. Это были так называемые в народе «бабушки-продакшн», продававшие к столу различную зелень: редиску, петрушку, сельдерей, укроп и прочие дары природы.

Дедушки-поставщики этой продукции, поставляемой ими в основном с чужих огородов, крутились тут же, за спинами бабушек. Одни мирно прохаживались по набережной взад-вперёд. Другие блаженно восседали на широких лавках. Ходили слухи, что у кооператива этого большие теневые обороты, а капиталы его размещены и крутятся в оффшорных зонах на островах Фиджи в Тихом океане…

– Буэнос айрес, компанэрос! – приветствовал Бабэльмандебский «сильную половину» кооператива.

– Бэсамэ мучо, амиго! – вторила та ему в ответ по заведённой привычке. – Рио-де!

– Ну что, судак? – обратился Иван Абрамыч к председателю кооператива, именуемому в близких к нему кругах дядюшкой Ху.

– Да ничего, окунь ты ракообразный! – не остался тот в долгу, и оба в радостном приветствии хлопнулись ладошками.

– Ты, дядюшка Ху, побрился б что ли. А то посмотреть на тебя, так прямо экой ты какой, право, кактус экибанистый.

– Я-то побреюсь, – слегка обиделся тот, задетый за живое. – Да только ведь и ты не розан африканский.

– Ну ладно, ладно. Я это так, любя. – Бабэльмандебский примирительно похлопал дядюшку Ху по плечу, проследовав дальше…

В бытность свою, при первом состоявшемся знакомстве, на вопрос Ивана Абрамыча: «Соблаговолите ответить: как вас величать?», со стороны будущего председателя кооператива последовал ответ:

– Хвостиков Устин.

– А по батюшке?

– Стыдно даже и сказать, сударь.

– Ну и не говорите, – смекнул в чём дело Иван Абрамыч. – Тогда разрешите называть вас просто «дядюшкой Ху». Согласны, уважаемый?

– С превеликим нашим удовольствием!

С той поры Устин Йосипович Хвостиков стал величаться дядюшкой Ху…

– Может по пивку, а, Иван Абрамыч? – поступило предложение от Манюни Чубчика. – Жарища-то ведь какой!

– Жарища-то, жарища! Я, может быть, тоже изнываю. Да вот, поди ж ты: никаких претензий к погоде не имею по той, стало быть причине, что в карманах моих одни сквозняки.

– Займём! – парировал Манюня. – Это нам не впервой.

– Вот и карты те в руки. Ты у меня большой мастер по части выдумок. Придумай, сваргань что-нибудь, этакое, и – займи.

– А вам слабо у своей бывшей?

– У кого? У этой Барракуды Ягуаровны Подколодной? Да я тебя умоляю! – Иван Абрамыч покрутил пальцем у виска и пропел: «Любовь без радости была, разлука будет без печали». Да это такая скверная бабёнка, скажу я тебе, что служу Советскому Союзу. Родила мне Робинзона, а за ним и Пятницу. Заруби себе на носу: муж и жена – это разноимённые полюса единого энергетического источника.

– Да-а, незавидна роль женщины в этом мире. У Робинзонов и Пятниц, как правило, от отца остётся отчество, всё остальное принадлежит матери. А в общем-то, что-то вы сегодня больно уж распелись, Абрамыч.

– А я всегда такой весёлый, – последовало пояснение. – Учись, покуда я жив. Никогда, ни при каких обстоятельствах не унывай, иначе жизнь теряет всякий смысл. Всегда блюди, блюдь соблюдая. А касательно пивка, так уж и быть: идём, угощаю. Только жажди, но не алчи.

В пивной было до тошноты душно и накурено. Непроветриваемое помещение источало запахи пивного разлива, копчёных и солёных морепродуктов, варёных раков и шашлыков. Молодые официантки разрывались между стойками, заполненными отдыхающей публикой. В воздухе висел общий гул, характерный для подобных заведений. Говорили и спорили обо всём и ни о чём, лишь бы говорить и спорить. Каждый старался что-то доказывать себе и соседу из области недоказуемого, молниеносно перескакивая с одной темы на другую.

Иван Абрамыч и Манюня очутились за пивной стойкой в компании двух садоводов-любителей, одного самоучки-изобретателя и одного молодого, словоохотливого, но ещё не определившегося. Последний в разговор почти не вступал. Он пристально следил посоловевшими глазами за перемещениями молоденьких официанток, отпуская в их сторону реплики непристойного характера.

– Ну ты только глянь! Девки так и ходют, так и ходют косяками, – слегка заплетающимся языком сделал «с ног сшибательное» открытие словоохотливый «не определившийся». Как выяснилось впоследствии, звали его Кешей. – Да не оскудеет рука дающего! – добавил он, когда подошедшей молоденькой официанткой была выставлена на столик очередная батарея пивных кружек с пенящейся жидкостью.

– Девушка, а девушка, – не унимался Кеша. – Меня переполняет море чувств. Бризантные свойства моей души позволяют мне, благородному рыцарю голубых кровей, улавливать источаемые вами флюиды любви.

– Я вся так и трепещу! – отозвалась та. – Ну, вот стой себе спокойно и улавливай. А любовь – это электрическая дуга между двумя разноимёнными полюсами. Нет дуги, нет любви…

– Абрамыч! – воскликнул Манюня. – Это ж нечто из твоей теории…

Тот утвердительно качнул головой.

– Ты не так меня поняла, бестия длинноногая, – продолжал Кеша. – Я твой рыцарь печали. Возьми меня!

– А я вот возьму сейчас, марципан ты губошлёпый, да и пожалуюсь на тебя кое-кому, – не полезла в карман за словом официантка. – Будешь знать! Вмиг заблямкаешь вниз по ступенькам.

– Ай-яй-яй! Какая оголтелая девочка, – с нескрываемой обидой в голосе вымолвил Кеша, когда девушка удалилась. – У ней, видать, было трудное, непричёсанное детство.

– Это кто здесь голубых кровей будет, а? – полюбопытствовал садовод-любитель Чибисов.

– А ты что, сомневаешься? – изобразил удивлённую мину второй садовод-любитель Пыжиков. – Ну и зря. У него старинная французская родословная. Восходит она к временам правления маркизов Прыг-Скок Обана де Коньяк в провинции Кретьин из-под Дурасвиля.

– Да ладно вам, – застеснялся Кеша, лукаво глянув на Пыжикова исподлобья. – Не преувеличивайте моих достоинств.

– А у тебя этих достоинств всего лишь в одном единственном числе, да и то – в штанах, – заключил садовод-любитель Чибисов…

Изобретатель-самоучка Сидор – по прозвищу «Перпетуум Мобиле» – в разговор не встревал. Он думал. По роду занятий он то и дело сорил своими мыслями, устилая ими свой жизненный путь. Его кредо – «Я не так уж чтоб…», при этом дополнял: «Вся наша беда в том, что, открывая что-то новое, мы пытаемся совершенствовать старое». К такому выводу он пришёл после неудавшейся попытки совмещения зубной щётки с расчёской. В данный момент мысли его крутились вокруг шестерёнок, гаек, рычагов, опор, приводов, балок, консолей. Он изобретал вечный двигатель. Ему оставалось всего лишь чуть-чуть, если можно так выразиться – совсем ничего. Загвоздка оказалась лишь в одной опоре, одном рычаге и в одном шпинделе. Они почему-то не вписывались в сверх хитроумную, замысловатую конструкцию аппарата, а потому оказались лишними. Первым двум он тут же определил место, решив так: есть рычаг; есть опора. Теперь остаётся лишь найти точку в пространстве и … он поднимет Землю. Вот смеху-то будет. Оставался шпиндель. Сидор размышлял куда бы его приткнуть. Не выбрасывать же.

Садоводы-любители занялись обсуждением садоводческих проблем. Кеша грустил. Сидор думал. Иван Абрамыч с Манюней потягивали пиво, созерцали окружающую обстановку и невольно вслушивались в разговор садоводов-любителей.

– Вот вы всё тут судачите о севообороте, про сельхознавоз, об урожае… Как всё это совместить так, чтобы пользы было больше? – вмешался в их беседу Иван Абрамыч. – Конечно, всё это хорошо, но – не ново. Вот есть у меня один хороший знакомый – доктор биологических наук, профессор Маслёнкин. Большой учёный, скажу я вам, больше некуда. Неординарная личность. У него ещё одно любимое изречение есть: «В нашем деле главное что? Не делать резких движений. Они должны быть плавными и изящными, как у белого лебедя на Чистых прудах». И чем – как вы думаете, – занимается он в часы досуга? Век не догадаетесь.

– Ну не томи, Абрамыч! – после недолгого молчания, проведённого в долгих раздумьях, выдал на-гора Манюня.

– Ладно, так уж и быть, скажу. Только под большим секретом. Смотрите же мне, не вздумайте проболтаться кому-нибудь.

– Пардон, уважаемый, пардон! Разве что под столом, – заплетающимся языком поспешил заверить Кеша.

– Ну-у! – повисло разноголосицей в воздухе. – За кого вы нас принимаете, Иван Абрамыч?!