Валерий Ланин - Тёщины рассказы
Все авторские права соблюдены. Напишите нам, если Вы не согласны.
Описание книги "Тёщины рассказы"
Описание и краткое содержание "Тёщины рассказы" читать бесплатно онлайн.
Рассказы Евлампии Сарычевой, записанные автором этой книги в 1975 – 2005 годах. На обложке репродукция картины Ивана Сарычева, моего тестя. Произведения художника хранятся в Московском музее наивного искусства, в Вятском художественном музее, переданы в дар женой и свояченицей В. В. Ланина.
Тёщины рассказы
Валерий Ланин
© Валерий Ланин, 2015
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru
Кто я…
…все думают, что я Евлампия, и в паспорте так написано, а на самом деле я Евлалия.
И отчество у меня не такое, как в паспорте, – там стоит Александровна, а какая же я Александровна, если отца Кондратием звали.
Год рождения по всем документам – 1913. Тоже ложь. В детстве у меня были две подружки, одна на год старше меня, другая на год младше, одна с 12-го года, другая с 10-го, я посередине между ними. Так вот с какого я года? С одиннадцатого. А по документам – с 13-го. И на пенсию пошла как с 13-го. Заведующий мне говорит: «Евлампия Александровна, пожалуйста, поработайте ещё, пока мы найдём вам замену».
Я отвечаю: «Захар Львович, всё. Больше не буду…»
Он головой кивает: «Понимаю-понимаю».
Какой породы
Бабушка с дедушкой молоденькие были, только поженились, поехали в первый раз на базар, масло продали, он всё до рубля раздал, она плачет…
– Федосья, что ты плачешь? то ли у нас денег дома нету, масла нету?
А золотые деньги были, с первой продажи нельзя брать…
А она плачет: «Зачем в город съездили?»
Когда я появилась, бабушка сказала:
– Или сильно счастлива будет, или злосчастлива, – в рубашке родилась.
В Строево родилась, аж до Митино расславилась… А как расславилась? Тогда взамуж выходить, на породу смотрели. В тридцатые-то годы уж не смотрели. А в Митино была родня, дальняя-дальняя, тётка Арина. Вот эта тётка и сказала там:
– Вот она чья!
Афонька поёт
В юности-то чего не работать? Я днём работала в больнице, ночью домашнюю работу работала. Не у папеньки с маменькой жила, спать-то не приходилось. Да я и сроду не сонлива.
В детстве жила у отчима (вот по нему я и Александровна), отчим на небо посмотрит:
– Журавли полетели. Журавли паужну унесли…
Это значит, надо скорей работать, – день короткий, некогда паужнать.
До света встаём, завтракаем, едем молотить. И нас, таких малЫх, везут: коней-то стегать надо.
Бежишь в лес, выберешь там, чем их стегать, а машинист уж кричит:
– Ребятки-и, ребятк-и! Пошёл! Пошёл!
Это уже нам надо из лесу бежать. Бегом бежим, орём на лошадей. Лошади ходят по кругу,
Подрастёшь, ставят к барабану… И так за работой день пройдёт. Вечером поздно баня вытоплена. Помылись, кушают. Мужчинам нальют по рюмочке. А назавтра опять эта работа. Молотьба, уборка, спали часа два. Столько хлеба было, его же не оставляли в поле… Афонька, мальчишка лет пятнадцати лошадей двадцать хлеба везёт по горьковской степи, – озеро Горькое, – как запоёт-запоёт, все прислушиваются: «Афонька поёт». А так и знай, где-нибудь сопрел на ссылке.
Привезёт домой, ссыпет этот хлеб и обратно в степь. А спит когда? А никогда.
Работали и пели. Сядем лён теребить… – а одна женщина: ой, уже сели, – всё распихает, рассуёт и за плетень тоже сядет – слушать.
Уже в Кургане жили, – она запела, – идёт медленно, ребятишки за ней собрались и идут… по Володарского.
Свою в последнюю очередь
Отчим никогда не отдыхал. И семье не давал отдыхать. Вот садятся пАужнать, полог такой расстелят в поле, скатерть сверху… Вот он садится. Отворотил калачика, съел, – уже покатился, захрапел. Эти ещё едят сидят. Похрапел-похрапел, – уже литовки отбивает. А литовка была ой-ой-ой! Вот они пойдут коситься, семья, а он последнюю, свою отобьёт и начинает косить, и всех обкосит, и сколько рядов пройдёт, пока они по одному идут. Вот какой был.
Чужие его Сашкой-толстым звали. Заглаза. Пуза-то у него не было. Просто здоровучий такой. Это уж потом коммунары на воротах ему нарисовали пузатого дядьку и доску на угол прибили: «Бойкот». В кресле нарисовали сидит. Было ему когда рассиживать в креслах. Он и в кресло-то не поместится.
Как девушки сироту спасали
Отчим в юности был красивый да интересный, девушки на него заглядывались. Сиротой рос, сестра да брат. На престольный праздник задумали ребята побить его, подступили компанией. А девушки скопом повалились, попадали на него. Ребята девушек не смели трогать.
Он мне рассказывал:
– Я лежу под ними, хохочу. Под девушками в безопасности. Смеюсь. Парней много собралось. Вылез из кучи, встал, проводил девушек, попрощался, пошёл в свою деревню.
За околицу, говорит, меня выпустили.
– За околицей толстые берёзы стоят. Сломал одну, стою, очищаю от веток. Подходи, подходи, говорю, кто смелый.
Никто не насмелился.
В шестнадцать лет ушёл на железную дорогу работать. Рельсы ложили, ему палец сломало, мизинец. Шестнадцать пудов поднимал. Вот девки и заглядывались.
На своих бегунцах
Отца моего на германской убили (на ТОЙ, не на ЭТОЙ), вот маму за этого Сашку и отдали, – а он, Александр-от, овдовел к тому времени, пятеро детей на нём. Старшие и решили их поженить. Слушались старших. Мама с Дундино, он со Строево. Когда мама девушкой была, Александр её от смерти спас. В праздник катались на тройках, она как-то меж лошадей очутилась, он её одной рукой выхватил. Верная примета, что поженятся…
В степи таки бега были сделаны. В Масленицу, в Рождество – бега.
Полный двор наедут на своих бегунцах. У нашего иноходы, у того рысак, у третьего… ох, покаталась бы сейчас на тех лошадках.
Вот ворота открываются, ребятишек сиди-ит, смотрят, – он такой красивый, длинный, сытый, да тоненький-претоненький, хвостик вот такусенький, – выезжает на улицу.
– Ну-ка, милый, возьми своё…
А их там со всех деревень выехало, мужиков, несметная сила.
Стол большой закладывается. Кто обгонит, платит. Ехать сорок-пятьдесят километров. А народу… видимо-невидимо, со всех деревень съедутся.
Живопись Ивана Сарычева
Куда цыгану податься
В Строево цыгана приютили. Староста приказал. Старый-престарый цыган. Калека, убогий. Безродный. Парализовало. И всё общество его кормило. И купали, и кормили, и каждый день всё под ним меняли. И носили его по очереди, вроде носилок таки были сделаны, и сколько лет. Говорить-то он говорил:
– Александр, ты дал бы Соловка-то покататься.
– Сбросит, дед.
– Не-е!
У зятя Рыжка был. Зять подтрунивал:
– Дед.
– Что тебе?
– Я Рыжка хочу продать.
– Так я тебе и разрешил. Ага.
Ведь какой старый, а сядет на коня, по деревне гоняет и не упадёт.
Отчим:
– Розка, я тебя сегодня повезу.
– К кому теперь?
– К Похоровым.
– Ну ты хоть покатай меня на своём коне.
Укроет его тулупом и гоняет.
Семьдесят семей в селе. Они не прикасались. У него ещё брат был. Этому под сто и брату не меньше. Так и жил у наших. Такая семьища, и хоть бы кто что сказал. Портяночки выстирай с него. И тебя ещё прутом надерёт, чтобы не ходил в дом в грязной обуви.
Они цыганы, а русской веры. Они Христа отбожили. Весь был в гвоздях. МУка – гвоздь. В следья, в руки…
Вот какой им был почёт, старым людям.
Мою маму Марфинькой звал.
– Аму-аму, Марфинька, ой тяжело, где моя смерть, я бы умёр.
Как раскулачивать стали, – некуда податься. Платок белый за поясом. Слезились глаза.
– Кто же мне теперь будет платочки стирать…
Сосед напротив
Меня дедушка сильно любил. Дед Алёша. Мне-то он дядя, родного дедушки брат. Пришёл с фронта весь израненный, с австрийского какого-то, не мог спать, всё болело. Работал постоянно, в работе как-то скрадывается боль. Одну пашню вспашет, поехали на другую.
Уже комсомольцы стали появляться. В Дундино у Линёва землю отобрали. «Землю – мужику». Смех.
Как-то воры подкопали лазею с пригона под дом, залезли в подпол, яма за ними завалилась. Видят, что им тут гибель. Там, в подполе, мёдом вымазались да в перья перекатались. Наши с пашни приехали, ужинают. Вся семья тут сидит. Лето, сенки открыты. Они вылазят в перьях: «Хлеб-соль!» И ушли.
Сосед. Против жил.
Весной семян нет, дедушка ему даст. Лошадей нет, дедушка даст. Всё за так.
Повеселил солдат Кондратий
Советская власть началась, я уже большенькая была. До семи годков дожила, объявили гражданскую войну. Я вылезла на подоконник, слушаю, что за стрельба по деревне идёт. Какой-то дядька прыгнул в наш палисад и шипит на меня из кустов: «Девощка, девощка…» Прятайся, говорит, убьют. А мне любопытно, – люди с ружьями бегают, ясно что не охотники…
И всё на нашем веку, – революция, гражданская, финская, германская, а германская до этого была, отца-то убили, – мне три годика было, помню, как он меня на руки брал. Серёжа Шараборин вместе с ним воевал, – тятька твой, говорит, не ахти какой певун был, сроду молчун, а тут взял и запел, на гармошке играет и поёт, – повеселил солдат. А наутро его убили. Всё горе на моём веку.
(Серёжа Шараборин – дальний родственник Александра Андреевича Шараборина, героя России, [битая ссылка] школа им. А. Шараборина).
Подписывайтесь на наши страницы в социальных сетях.
Будьте в курсе последних книжных новинок, комментируйте, обсуждайте. Мы ждём Вас!
Похожие книги на "Тёщины рассказы"
Книги похожие на "Тёщины рассказы" читать онлайн или скачать бесплатно полные версии.
Мы рекомендуем Вам зарегистрироваться либо войти на сайт под своим именем.
Отзывы о "Валерий Ланин - Тёщины рассказы"
Отзывы читателей о книге "Тёщины рассказы", комментарии и мнения людей о произведении.