Дмитрий Багалей - Колонизация Новороссийского края и первые шаги его по пути культуры

• Название: Колонизация Новороссийского края и первые шаги его по пути культуры
• Автор: Дмитрий Багалей
• Жанр: Культурология
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-9950-0590-2

На основе малоизвестных исторических источников российский историк Дмитрий Иванович Багалей воссоздает широкомасштабную картину продвижения России на Юг, освоение Новороссии, становление ее самобытной культуры. Впервые этот труд, предметом которого, по словам автора, «будет местность, обнимающая нынешние Херсонскую, Екатеринославскую и Таврическую губернии (исключая в последней Крым), и известная под именем Новороссия или новороссийских степей», увидел свет в 1889 г. и с тех пор не переиздавался, хотя сохранил научную значимость благодаря огромному фактическому материалу.

---

Наконец, последней типичной формой запорожских поселков были зимовники, расположенные, главным образом, по берегам Днепра и впадающих в него речек, а также на островах, «при коих, – говорит князь Мышецкий, – содержат рогатый скот, лошадей и овец; имеют пасеки для расположения пчел и ведут экономию по свойству и качеству земли; заводят сады, запасаются сеном для прокормления скота и засевают поля разным хлебом; упражняются ловлей в степях и лесах зверей, а в реках рыбы, от чего довольную прибыль получают»[63]. «Зимовниками, – говорит автор «Топографического описания», – называют те строения, при которых жители имеют скот и проживают с ним всегда, но, при некоторых, и рыбную ловлю содержат, и людей или хозяев в таких зимовниках бывает мало, однако случается, что человека три или четыре согласились построиться вместе и заведут скот, а редко чтоб один хозяин был. В рабочее время, да и в войну приходят к ним по многому числу для работы и, на прокорм пришедши, проживают неделю или более, и пойдут в другой зимовник. Избы, выстроены из лесу, а иные стены плетены и обмазаны глиной, а заборы при дворах все из плетней». Таких зимовников в начале семидесятых годов было по Ингулу – 17, по Ингульцу – 11, по Аргамакле – 11, по Днепру – 14, по Бугу – 7, на Куцем и Сухом Еланце по 1; тут же было пять загонов для скота и значительное число рыбных заводов, при которых для зимнего времени устроены были землянки, а для летнего – камышовые шалаши; и вот в гирлах и у лимана землянок было 17, шалашей – 15, по Бугу землянок 11, шалашей – 39, по Ингулу – 2 и 4, по Ингульцу – 4 и 1; такие же землянки в шалаши были выстроены и для пограничных запорожских военных команд (например, при Гарде, Александровском шанце и других местах); рыбные ловли содержались не одним, а несколькими лицами, называвшимися односумами. Обыкновенно во время лова сюда приходило по 15–20 человек посторонних лиц, которые оставались тут до зимы; некоторые, впрочем, оставались и на зиму, хотя без работы[64]. Из этих данных видно, что зимовники представляли собой своего рода хутора, устраивавшиеся, главным образом, для скотоводства, отчасти для рыболовства, пчеловодства, земледелия и других промыслов, смотря по свойствам местности и вкусам владельца. Значительная часть зимовников обратилась впоследствии времени (после разрушения Сечи) в села и деревни; но с некоторыми из них такое превращение произошло еще во время самостоятельного существования Запорожья. Любопытный пример обращения зимовника в селение представляет слобода Николаевка-Рудева (Павлоградского уезда Екатеринославской губернии). В первой половине XVIII века здесь жил зимовником старшина Рудь, который «ходил отсюда на старо-крымской шлях со своими хлопцами-малюками, нападал там на турок, татар и ногайцев, возвращавшихся из Малороссии с ясырем, со взятыми в плен христианами, отбивал злосчастный ясырь и освобожденных христиан приводил на свой зимовник; здесь покоил, питал и довольствовал их; с невеликим ватажком своих хлопцев-малюков Рудь не раз ходил для той же цели даже на знаменитый Муравский шлях и всегда возвращался на свой зимовник со множеством освобожденных пленников. В сентябре 1739 года на зимовник войскового старшины Рудя освобожденного ясырю было 426 душ обоего пола»… Кош подарил Рудю пространство, занятое его зимовником, и тот здесь основал целую слободу Николаевку, «населил ее народом семейным и оседлым, сам пригласив в свою слободу из-под Конотопа Черниговской губернии своих родных и знакомых, и дозволил своим хлопцам вызвать также к себе своих кровных и близких»; в 1752 году здесь числилось уже 315 душ мужского и 196 душ женского пола, а в 1754 году устроена церковь[65]. Вот при каких условиях происходило заселение Новороссийского края запорожцами: еще и в середине XVIII века им приходилось вести упорную борьбу с татарами и одновременно с этим заботиться об устройстве поселков. Как видно из настоящего примера, значительный контингент для новых слобод доставляла Гетманщина, где оставались родственники и свойственники тех лиц, которые ранее ушли в Запорожье; поводом же к переселению оттуда жителей являлись распоряжения, ограничивавшие право вольного перехода[66].

Запорожские поселки (селения, зимовники и т. п.) были разбросаны, как мы видели, на громадном пространстве земель нынешних двух южных наших губерний: Екатеринославской и Херсонской. Число этих поселков все более и более возрастало, а параллельно с этим увеличивалось и число жителей. К сожалению, привести точные статистические данные о количестве селений и о числе жителей в них довольно трудно. До разрушения Сечи, по словам Н. Л. Коржа, было 17 селений, возникших по большей части из зимовников[67]. Гюльденштедт только в Поднепровье называет 30 селений женатых казаков (12 на правом и 18 на левом берегу)[68].

Но на самом деле их было гораздо более. А. А. Скальковский, на основании подлинных документов сечевого архива, насчитывает их в четырех паланках 64 и говорит, что в них было 3415 хат, или 12 250 душ женатых казаков и поспольства обоего пола[69]. По официальной ведомости, составленной Текелием в момент уничтожения Запорожской Сечи, в ней было (кроме Сечи в тесном смысле этого слова) 45 деревень и 1601 зимовник; всех жителей было 59 637 душ обоего пола, большую часть их составляло поспольство, т. е. женатые поселяне (именно 35 891 человек); впрочем, и большая часть казаков жила не в Сечи, а в деревнях и зимовниках, где занималась скотоводством, земледелием и другими мирными промыслами; часть казаков, как известно, имела семьи[70]. Нужно полагать, что цифры этой официальной ведомости значительно меньше действительных; нам будет совершенно непонятно, как это в более раннее время (о котором сообщает сведения А. А. Скальковский) было больше селений, чем в 1775 году (к которому относится официальная ведомость). Да и как мог Текелий точно сосчитать, например, число запорожских зимовников, разбросанных на громадном пространстве в разных уединенных местах? Неудивительно поэтому, что его показания расходятся с показаниями князя Мышецкого, который насчитывает всего около 4 тысяч зимовников[71]; есть известия, что запорожцы основывали иногда зимовники за границей своих владений на чужой земле; таковы, например, были хутора, устроенные ими в турецких пределах в виду Очаковской крепости[72]; такие населенные пункты не могли, конечно, войти в официальную ведомость, если мы приведем себе на память также нерасположение запорожцев ко всяким официальным статистическим запросам, которое должно было еще более усилиться в момент уничтожения Сечи, то, быть может, окончательно убедимся в том, что на самом деле в Запорожье было не 59 637 душ, а гораздо больше. По всей вероятности, ближе всего к истине будет цифра, приводимая А. А. Скальковским, – 100 тысяч обоего пола казаков и поспольства. Во всяком случае, для нас интереснее всего тот факт, что большинство населения Запорожской Сечи в год ее уничтожения составляли женатые казаки и посполитые, преданные почти исключительно мирным культурным занятиям; правда, среди них были и такие лица (скотари, табунщики, чабаны), которые вели полукочевой образ жизни: защищались от непогоды в так называемых кошах с очагом для разведения огня (кабыцей) или котигах, т. е. палатках на двух- или четырехколесных арбах, совершенно напоминающих ногайские[73], но, в общем, о населении Запорожья следует сказать, что оно в последние годы своего исторического существования решительно стало переходить на мирное положение и показывало склонность к культурным занятиям. Впоследствии мы сделаем более или менее обстоятельный очерк запорожской культуры; теперь же только заметим, что первыми зачатками своей материальной культуры Новороссийский край обязан Запорожью. Таким образом, Запорожье, с одной стороны являясь оплотом русского мира от мусульманского, немало потрудилось для отстаивания русской культуры, а с другой внесло свою лепту и в общую творческую деятельность русского народа, направленную к созиданию культуры. Чрезвычайно верно и метко определил роль Запорожья в истории колонизации Новороссийского края Г. П. Надхин; мы позволим себе привести здесь его образное сравнение: в степях Новороссийских, говорит он, есть целые кучугуры сыпучих песков; на них долго не могло укрепиться ни одно растение: всякую былинку, куст, деревце из рыхлой почвы вырывал ветер; но вот начал здесь расти шелюг (род красной ивы) – и он цепкими своими корнями укрепился на этом грунте и укрепил его до того, что вслед за ним начали расти и другие деревья и кустарники. Запорожье было для южной России таким шелюгом: оно первое тут успело укорениться на непрочной почве, первое укрепило ее под собой для жизненных посевов и, таким образом, первое дало возможность для постоянного на ней заселения и гражданского развития[74].

Глава III Русская государственная и народная колонизация в XVIII и первой четверти XIX века

Постройка укрепленных линий и крепостей. Постройка городов: Херсона, Екатеринослава, Николаева, Одессы. Основание селений: малорусские и великорусские казенные слободы; помещичьи села и деревни