Глеб Шульпяков - Фес. У врат марокканского лабиринта

• Название: Фес. У врат марокканского лабиринта
• Автор: Глеб Шульпяков
• Жанр: Русское современное
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-699-85281-9

Глеб Шульпяков – поэт, прозаик. Родился в Москве в 1971 году, окончил факультет журналистики МГУ (1993). Автор книг стихотворений «Щелчок» (2001) и «Жёлудь» (2008), а также сборников литературных и путевых очерков. Лауреат поощрительной премии «Триумф» в области поэзии. «Фес» – новый роман писателя. По схожести мотивов эта вещь, будучи самостоятельной, замыкает первые романы Шульпякова «Книга Синана» (2005) и »Цунами» (2008), образуя с ними подобие трилогии. Имитируя психологический триллер, а затем и травелог, «Фес» последовательно разрушает выбранные жанровые рамки и превращается в художественное исследование представителя первого свободного поколения России на фоне своего времени. Роман «Фес» – это попытка описать внутренний и внешний мир героя через путешествие по лабиринту, который рано или поздно предстоит пройти каждому человеку.

---

Он часто вставлял азиатские словечки.

– Дай мне подумать. – Я запрокинул голову и посмотрел на балкон. Снова на посетителей, каждый из которых теперь выглядел мишенью.

– Ну, что? – Он нетерпеливо постучал по столику. – Надо что-то делать, товарищ…

На балконе сидели голуби, но окна попрежнему были наглухо зашторены. – Что за девушка была с тобой? – спросил я.

Чеки из магазинов и посадочные талоны, провода зарядных устройств и счета за Интернет, багажные квитанции, наушники, сигареты, открытки и визитки, пустые коробки от дисков и использованные билеты в театр, зубочистки и пепельницы, монеты и велосипедный насос – все это лежало в ящике письменного стола, намертво спутанное и даже залитое чем-то желтым, и свидетельствовало о жизни, которая была безмятежной, пока не распалась и не исчезла. Но где произошла ошибка? И почему именно сегодня? Пусть бы все было случайностью, игрой обстоятельств. Но внутренний голос отказывался верить. Он говорил, что причина во мне и что все случившееся – лишь верхушка айсберга. Это с тобой что-то случилось, а уже потом понеслось к черту. Но что? И почему? Не страх, но ужас переполнял меня. Ужас перед тем неясным, что раньше находилось снаружи, а теперь стало частью меня. Еще вчера предсказуемая и рассчитанная, жизнь распадалась и рушилась под натиском чужой силы. Сколько мы продержимся на взятках, спрашивал я себя. Полгода, год? С офисом и сотрудниками, половину которых придется выбросить на улицу, с долгами за квартиру и клинику, с кредитами, с женой и ребенком – как жить дальше?

Я умывался, чтобы прийти в себя. Ничего, ничего – успокаивал. Обойдется. Когда начинали, и не такое случалось. И снова возвращался к тяжелым, неразрешимым мыслям. Почему раньше мир казался разумным, а теперь, стоило произойти осечке, нас разделяет пропасть? Неужели мир настолько хрупок? И почему время, которое раньше казалось светлой анфиладой, превратилось в темный извилистый коридор?

Я взял с полки большой каталог, купленный на выставке в Вене. Когда-то и я бродил между этих огромных пластин, закрученных или вытянутых, как волны. Обедал после выставки с девушкой литагентом. А вечером познакомился с русской, и теперь она ждала от меня ребенка. Но чем ближе подступало прошлое, тем явственнее было чувство, что с этим прошлым меня ничто не связывает, и я оказался между пластинами испанского художника – только в реальности.

За бульваром продолжается та же улица, но в этой части нет ни кафе, ни музеев, только мерцают сквозь тяжелую листву комоды жилых домов, чьи балконы выдвинуты, как ящики. Ни людей, ни машин. Ничего не стоит перейти улицу на красный. Но девушка, которая стоит на бульваре, все равно ждет зеленый. От нетерпения она переступает с ноги на ногу, отчего кажется, что ноги живут отдельно, настолько они худые и длинные. Наконец зеленый. Осторожно, словно пробуя воду, девушка переходит дорогу и исчезает в тени улицы. Спустя минуту ее силуэт возникает на фоне решетки. Девушка сбавляет шаг и поправляет на плече бретельку. В скругленных окнах старого дома видно ее плоское отражение. Она разглядывает крыльцо, и колонны, и фонари над входом. Когда она идет дальше, никто, кроме дежурного в будке у посольства, не обращает на девушку внимания. Но и тот, докурив, закрывает за собой дверцу. Тишина, духота. На мостовой тлеет окурок, гаснет. Некоторое время в темноте слышно, как щелкают пляжные шлепанцы, но и этот звук скоро затихает.

О смерти одноклассницы я узнал в социальной сети. Написала девочка, то есть теперь уже дама – они со школы дружили, и девочка знала, что между нами в школе что-то было. Она-то и сообщила мне, что ее нашли в какой-то коматозной гостинице на окраине города, «Турист» или «Спутник». Снотворное и алкоголь в диком количестве, без вариантов. Но случай это или самоубийство, неизвестно. Похороны во вторник, тогда уже наступила пятница. Да и о какой любви могла идти речь? Сидели за одной партой, касались друг друга коленками. Один раз танцевали медленный танец, сгорая от стыда перед сверстниками. Один раз поцеловались в подъезде. А потом она уехала, исчезла из нашего класса. Кажется, стала артисткой, не знаю. Мы встретились несколько лет назад, когда я заказывал мебель. В договоре стояла знакомая фамилия, и я с удивлением понял, что девочка, в которую я был влюблен школьником, теперь хозяйка мебельного салона.

Такие люди часто работали с подставными фирмами, лучшей кандидатуры не найти. Но я медлил. Мне вдруг вспомнилась ее мать, худая высокая женщина в синей юбке. У нее были седые и почему-то всегда распущенные волосы. Эклеры на тарелке, которыми она меня угощала, когда я провожал ее… Несуразно маленькие для ее роста руки. Представил, как она теребит фартук, как дрожат сухие губы – когда приходят эти. А портрет еще стоит в траурной рамке.

Картина выглядела отвратительной, но что было делать?

«Давай, соглашайся! Пожалуйста…»

Я принялся упрашивать ее так, словно она сидела в соседней комнате. Рассказал про нашу старенькую корректоршу и дорогие лекарства, на которых та держалась. Что верстальщику надо платить за учебу сына. У всех долги, кредиты, болячки. Не говоря о моем семействе. Но в ответ лишь звенела душная тишина. Ни знака, ни намека, ни звука. Листва, тяжелая, как перед ливнем, шелестела мелкой дрожью… И тогда я просто нажал кнопку. «Ваше сообщение отправлено», – пискнула в ответ трубка.

Первое время, когда жара только пришла в город, я недоумевал, откуда доносится музыка? А потом понял – это посольство устраивает ночные пикники. Двор, где они отдыхали, когда жара спадала, находился буквально через стену. И вот теперь, когда дело было сделано, я сидел на подоконнике и слушал безмятежную однообразную мелодию. Она разбудила во мне забытое чувство из детства, чувство тревоги и восторга. Чужая музыка и сознание чего-то значительного и до слез обыденного… Смешно, правда? Это чувство оберегало меня с той поры, как ушел отец и между мной и миром никого не осталось. Это ощущение было отчетливым, словно вкус молока или хлеба, и говорило о том, что мир и вселенная живы, причем не только деревья, или трава, или люди – но живы дома, улицы, шары на пожарной каланче и даже сточная решетка. Подросток, точно так же сидевший ночами на подоконнике, думал – так будет всегда. А теперь я мечтал вернуть это ощущение.

«Наверное, об этом думает каждый…»

Я спустился с подоконника.

«И художник, и толстый следователь…»

Но как это сделать?

Я совсем было собрался закрыть окно и включить кондиционер, как из подъезда напротив метнулась полоска света. Фигурка показалась мне знакомой, и я невольно спрятался за штору. Тут же выглянул снова. Теперь, освещенную лампой, девушку было хорошо видно, и это была девушка художника.

Как тогда на террасе, я почувствовал укол ревности. Девушка вошла в подъезд и вызвала лифт. На последнем этаже он остановился, по лестнице прокатился звук закрывавшейся двери. Свет в кабинке погас, а спустя минуту захлопнулась дверь квартиры. В тот же момент мое воображение нарисовало и тусклую лампу в коридоре, и двустворчатые двери, и то, как хрустит под ногами выбитая плитка. Я отчетливо видел, как мой палец нажимает кнопку. Слышал, как стучат ее шлепанцы. Вот лязгает замок, и дверь открывается. Я вижу птичий профиль девушки и глаза, этот изумленный оценивающий взгляд. Она покусывает верхнюю губу. Улыбается и смотрит на меня, машинально поправляя на плече бретельку. Отступает назад, позволяя мне войти в коридор.

Я закрыл лицо, но коробки с детскими вещами все равно остались на месте. Вчера я заказывал эти штуки, принимал от курьеров и расписывался в квитанциях. Совал чаевые, словно хотел замять неловкость и откупиться; словно знал, что всего через сутки, пока моя жена в роддоме, я буду думать о девушке, которую вижу впервые.

Пока я размышлял таким образом, дверь во двор снова хлопнула, и девушка, которую я уже не надеялся увидеть, появилась снова. Она переоделась. Кеды, красный рюкзачок, джинсы: теперь это был другой человек, и этот человек быстро удалялся.

Я выключил свет и спустился на улицу. Где она? Силуэт вспыхнул в конце улицы и снова исчез. Я пошел следом. Мимо прудов и дальше в подземный переход. Снова по переулкам. А вот и здание. Она входит в дом, который выглядит необитаемым, с виду это настоящий бетонный бункер. Однако дверь существует; выкрашенная черной краской и потому незаметная, она открывается, если нажать кнопку и произнести нужное слово. Теперь видно, что за спиной у охранника широкая лестница. Низкие потолки делают ее похожей на спуск в подземный переход, но нет – ступеньки выводят в большой и даже высокий зал. Шарообразные лампы освещают кирпичные стены, на одной из которых висят огромные чернобелые фотографии, а на другой мерцает экран. Он висит над сценой, обрамленной большими черными динамиками, а сверху – штангой с прожекторами. Потолок поддерживают узкие колонны, но людей в зале так много, что невозможно разглядеть, где и как эти колонны упираются в землю; отсюда, с лестницы, вообще кажется, что они парят в воздухе.