Андрей Васильченко - Имперская тектоника. Архитектура III рейха

• Название: Имперская тектоника. Архитектура III рейха
• Автор: Андрей Васильченко
• Жанр: Прочая научная литература
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-9533-4491-3, 978-5-4444-8339-8

Говоря об архитектуре Третьего рейха обычно употребляют слова: гигантомания, мегаломания, «мания величия». Пожалуй, ни один из политических режимов в истории человечества не удостаивался столь частых обвинений в гигантомании, как национал-социалистическая диктатура. Однако можно ли всю архитектуру Третьего рейха относить к монументальной? Существовала ли вообще национал-социалистическая архитектура? И если так, то каковыми были черты этого архитектурного стиля?

---

Андрей Вячеславович Васильченко Имперская тектоника. Архитектура в Третьем рейхе

© А.В. Васильченко, 2010

© ООО «Издательский дом «Вече», 2010

Предисловие

Немецкий культуролог и социолог массовой культуры Зигфрид Кракауэр еще в 20-е годы активно изучал воздействие и распространение современных (на то время) средств массовой информации. Его привлек феномен, когда жизнь стала определяться кинофильмами, фотографией, театральными постановками, ревю и даже рекламой. Кракауэр полагал, что, определяя место той или иной исторической эпохи в общем историческом процессе, надо было полагаться на анализ неприметных вещей (на первый взгляд), которые могли быть более убедительными, «нежели приговор, который сама себя вынесла данная эпоха». Для обозначения подобного анализа он ввел понятие «проявление поверхностей». Подобные «проявления поверхностей», к числу которых Кракауэр относил также иллюзии, создаваемые кинематографом, автор этого термина нашел даже в хореографии известного немецкого танцевального коллектива «Тиллер-гирлз». «Танцовщицы Тилля» специализировались на выступлениях в берлинских варьете, которые, как разновидность ревю, также анализировались Кракауэром. На примере одного из выступлений этого коллектива Кракауэр вывел отличительные черты процесса визуализации и эстетизации масс: «Носителем орнамента является масса… Как составная часть массы, но не как личности, которыми они ошибочно себя полагают, люди перестают быть самостоятельными фигурами. Орнамент становится самоцелью».

«Памятник движению», который предполагалось поставить в Мюнхене, в сравнении с другими крупными городскими объектами

Проводя свой анализ, Кракауэр преследовал двоякую цель. Во-первых, гипотеза о том, что масса являлась орнаментом, была составной часть общего анализа капитализма. Кракауэр полагал, что появление массы как орнамента предвосхитило такие социокультурные феномены начала XX века, как фордизм[1] и тейлоризм[2]. «Структура орнамента масс отражает структуру общей ситуации современности… Человек как часть массы может безупречно обслуживать и уходящие в заоблачную высь конструкции, и машины». Таким образом, «орнамент массы», чье существование было предположено Зигфридом Кракауэром, являлся «эстетическим рефлексом рациональности, которая намеревалась стать господствующей экономической системой». Проводя аналогии, исследователь предположил, что ноги танцовщиц выполняли в варьете ту же самую функцию, что и руки рабочих на заводах Форда. Если говорить о второй цели исследований Кракауэра, он изучал эстетизацию масс как орнаментную структуру, так как этот процесс был «пропагандистской подготовкой» орнаментирования немецкого общества, предпринятого национал-социалистами. Еще в 1930 году Кракауэр неосознанно обратил внимание на то, что национал-социалисты в своих мероприятиях создавали «орнаментально инсценированную реальность». Тогда исследователь предположил наличие неких «иероглифических стереоскопических образов», которые могли материализоваться в качестве «мечтаний общества». Было предположено, что анализ этих образов позволит постигнуть «истинные причины социальной действительности». Эмигрировав в 1933 году из Германии, Кракауэр напишет работу, посвященную «фашистской пропаганде», в которой выскажет мысль о том, что монументальная архитектура Третьего рейха, равно как и массовые национал-социалистические мероприятия, по своей сути являвшиеся инсценировками, порождали указанные «стереоскопические образы», апеллируя к бессознательным и иррациональным стихиям. Таким образом была впервые высказана мысль о том, что архитектура Третьего рейха являлась всего лишь видимостью, муляжом реальности, которая использовалась для политической пропаганды. Там, где политика находилась по ту сторону рациональности и целесообразности, равно как и по ту сторону морали, реальность сжималась до эстетически декорируемой, но все-таки чистой «воли к власти» (Ницше). Это был путь сознательного обмана, который осуществлялся через формирование «прекрасного образа». Политика превращалась в искусство, точнее, пользовалась инструментами, присущими именно искусству. Чтобы скрыть ужасную реальность (террор, преследования и т. д.), массам предлагались умозрительные образы, которые должны были усиливать величественные здания. Говоря об архитектуре Третьего рейха, обычно употребляют слова «гигантомания», «мегаломания», «мания величия». Ни одно из приведенных определений нельзя назвать хвалебным. Они характеризуют лишенное всякого смысла стремление к величию ради величия. Пожалуй, ни один из политических режимов в истории человечества не удостаивался столь частых обвинений в гигантомании, как национал-социалистическая диктатура. Однако можно ли всю архитектуру Третьего рейха относить к монументальной? Собственно, надо задаться вопросом: а существовали ли вообще национал-социалистическая архитектура, или все-таки правильнее было бы говорить об архитектуре при национал-социалистах? Если же все-таки национал-социализм создал свою собственную архитектуру, что утверждается в некоторых исследовательских работах, то каковыми были черты этого архитектурного стиля?

Глава 1. Мегаполис погибель нации

Аграрная романтика и враждебное отношение к крупным городам как основные принципы консервативно-национальной культурной критики были заложены во времена европейской индустриализации продолжают жить до сих пор. По большому счету, это были два дополняющих друг друга течения (аграрно-романтическое и антиурбанистическое), которые были рождены на свет процессом форсированного наращивания промышленности и его последствиями (переход от аграрного к индустриальному государству, отток населения из деревень, урбанизация и пролетаризация значительной части городского населения и т. д.). В этой связи в свое время был очень популярен афоризм политического сатирика Курта Тухольски: «Началось с зеленого, а закончилось кроваво-красным». Эта фраза весьма точно описывает духовно-историческое развитие протестного движения, которое выступало против современного индустриального государства. Составной частью этого протеста была критика крупных городов с их новым укладом жизни. Представители этого движения искали спасительные идеалы в европейском Средневековье и крестьянском аграрном обществе. Основателем этой традиции был историк и новеллист Вильгельм Генрих Риль. Живя в середине XIX века, он с тревогой наблюдал за ходом промышленной революции в Германии. Свои опасения Риль изложил в собственной теории – «социологии народного организма». Главная идея Риля состояла в том, что процесс урбанизации угрожал существованию семьи как главной ячейки общества. При этом в дворянстве и в крестьянах Риль видел «силы социальной стабильности». Их он противопоставлял буржуазии и пролетариям, коих полагал «силами социального непостоянства», которое на тот момент было ограничено рамками крупных городов. Уже в теоретическом сближении этих социальных слоев можно было увидеть направление политического удара. Критика адресовалась в первую очередь против города, который являлся «питательной средой социалистического духа уравниловки».

Рисунок, изображающий поселок близ Кенигсберга в 1800 году

Основная проблема, по словам Риля, состояла в том, что во многих германских областях были нарушены правильные отношения между городом и деревней, что привело сначала к преобладанию провинциальных, а затем городских интересов, что делалось в ущерб интересов сельских жителей. Стремительный рост городов было обусловлен не увеличением в них рождаемости, а избытком переселенцев. «Село и маленькие населенные пункты перебирались в крупные города». По этой причине бегство из деревни было связано с тяжелейшими последствиями, так как «сельское население по большей части жило вместе семьями», а городское население тяготело к их распаду. По мнению Риля, чем крупнее становились города, тем активнее шел процесс распада семей.

Искушения города должны были изматывать и изнурять отдельно взятого человека. Риль полагал, что «в далекой перспективе Европа будет полностью поражена чудовищной болезнью крупных городов». Говоря о Париже, он фактически предвосхищал лексику национал-социалистов, поскольку описывал его как «вечно гноящуюся язву на теле Франции». Риль не отрицал того, что у городского сообщества были определенные положительные стороны, например процветающее ремесло, однако он не был готов признать, что эти немногие положительные моменты могли перевесить отрицательные последствия урбанизации, когда города постепенно превращались в мегаполисы.

На последующие 80 лет работы Риля фактически заложили основу всей критики крупных городов и для аграрного романтизма. Урбанизация, бегство из деревни, социальные риски, пролетаризация, отчуждение, трансформация общества и государства, возрастание городского населения на фоне опустошения деревни, возможное умирание крестьянского жизненного уклада, рост преступности, социальные болезни, моральный упадок – все эти постулаты активно использовались консервативными представителями донационал-социалистической эпохи. На рубеже веков традицию культурной критики подхватили такие авторы, как Отто Аммон, Георг Хансен Зонрей, а также их многочисленные эпигоны. Однако с началом XX века культурная критика была дополнена несколькими существенными моментами политического характера. Лозунги внутренней и внешней колонизации, а также «политика в отношении Восточной марки» стали признаками нарождавшегося империализма. В годы правления Вильгельма II подобные требования являлись составной частью имперской политики. Но теперь говорилось не столько о бегстве из деревни, что приводило к запустению земель («пространство без народа»), сколько о «народе без пространства». Утверждалось, что народ (немцы) должны были обрести свое жизненное пространство на Востоке. После окончания Первой мировой войны Освальд Шпенглер в своей знаменитой работе «Закат Европы» продолжил на новом уровне обсуждение проблем, связанных с ростом городов и ролью крестьянства в «новом обществе». По большому счету, это было обобщением и осмыслением всего того, что в предшествующие десятилетия было высказано представителями консервативной культурной критики. Философия Шпенглера базировалась на антагонизме города и деревни, точнее говоря – мегаполисов и провинции. Он обобщил все ранее высказанные идеи во фразе о том, что «всемирная история станет историей городской». Уже во вступлении к первой части своей фундаментальной работы Шпенглер пояснял, что крупные города (а в еще большей степени мегаполисы) являли симптомы того, что западноевропейская цивилизация будет находиться под их гнетом. «Вместо мира – город, одна точка, в которой сосредоточивается вся жизнь обширных стран, в то время как все остальное увядает; вместо богатого формами, сросшегося с землей народа – новый кочевник, паразит, житель большого города, человек абсолютно лишенный традиций, растворяющийся в бесформенной массе, человек фактов, без религии, интеллигентный, бесплодный, исполненный глубокого отвращения к крестьянству (и к его высшей форме – провинциальному дворянству), следовательно, огромный шаг к неорганическому, к концу, – что значит все это? Франция и Англия уже сделали этот шаг. Германия готовится его сделать».