Анатолий Найман - Подношение Гале

• Название: Подношение Гале
• Автор: Анатолий Найман
• Жанр: Поэзия
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-386-08368-7

Последний сборник стихотворений великого русского поэта Анатолия Генриховича Наймана. Одного из круга «ахматовских сирот», личного друга нобелианта Иосифа Бродского, Сергея Довлатова и многих других помельче. Первая книга серии «Новая классика. Поэзия», в которой будут опубликованы стихотворения великих русских поэтов 20–21 веков.

---

Анатолий Найман Подношение Гале

© А. Найман, 2015

© Художественное оформление. Трофимов Б., 2015

© Издание. ООО Группа Компаний «РИПОЛ классик», 2015

сент. 2012 – фев. 2015

Прошлого бы!..

Прошлого бы! Не младенчества в креслице, в кружеве,
а недалекого. Только прошло уж и прошлое,
кружев певца расстреляли, могилку порушили,
друга его горемыку исшаркали в крошево.

А и незлого, запечного, нежного, легкого
тоже как не было. Равно и впрямь чего не было -
бреда и грез – ни на что мимоходом угрохало
тиканье звезд. И ничтожнейшего. И нелепого.

Не соглашаться смешно. Ну и что. Посмеемтеся
обществом всем надо мной. Я фанат несогласия
В небе, особенно ночью, складские есть емкости,
прошлого док, протеже моего, моей пассии.

Черепа скрепы расходятся, косточка тощая.
Ночью как майское древо небесное черево,
мать и возлюбленная, наше прошлое общее.
В стяжках созвездий – могучего внутренность черепа.

сент. 2012

Выходцев из Свердловска, из Ново-Уэльска…

Выходцев из Свердловска, из Ново-Уэльска,
Гданьска разводят зимы – не спошлить бы: по моргам —
нет, по барачным становищам в виде привеска
к шару земному: по кельям, по душным каморкам,

хоть и чертогам, хоть все-таки и арсеналам
венецианским, гулким казармам преторий,
по кинозалам и, наконец, по анналам
тесных изданий подарочных, темных историй.

Что вы хотите – таборы цивилизаций
где-то должны приткнуться, как мыши, души,
чаши – к буфетам, соборам, маршрутам, пьяццей
к морю ведущим, чтоб плыть до соседней суши.

Лучшего нет, и лишь память, что лучшее было,
райской соломой смягчает каликам камни,
и кое-как, но держится градус пива
нового. Свечка шатает мрак шестопсалмья.

Всё в лишаях, бородавках, язва на язве,
в ливень гниет, в зиму мертвеет злую,
тело земли, вытоптанное – разве
я его, столько лет верное, не поцелую?

Небо – живым да не здешним. А здешним —
это. Откуда и взявшееся как не с неба.
Не отрекусь от грехопаденья поспешным
чувством. От винных подонков. Черствости хлеба.

нояб. 2012

По Ярославской железной дороге…

С. К.

По Ярославской железной дороге, с платформы
43-й кэмэ, на юг, в столицу,
в многоэтажный дом-каталог, где орды
по паспортам осели как частные лица,

еду, с собой захватив мглу и бедность,
царю-небесный, колыбельный дух постной пищи,
вер и надежд беззаветность и несусветность,
«Прощанье славянки», листьев травы козий выщип —

ворох старья. Всё влезло в одну кошелку,
всё – экспонаты музея пособий учебных.
Тот, кого я навещал, их скопил по долгу
служб, одной и другой: он поэт и священник.

В окнах справа по ходу желть и кумач заката,
вклеен аэроплан в него – рог самурая в низкой
маске. По радио просят группу захвата
пройти в хвостовой вагон. Остановка в Тайнинской.

Ангел смерти уходит вперед. В Шереметьево,
Внуково, Домодедово – нет для усталых
путников разницы. Не опознал бы, встреть его
я минут через десять на Трех Вокзалах.

Что за сезон, что за страна, что за былое,
не говорю про будущее, у света
видимого? Он прореха в культурном слое —
ни у священника нет архива, ни у поэта.

От самолета до пешего хода – каскады
смыслов, воздушных ям, ценностей, рытвин.
Наша задача стон отличить от рулады:
что – изящной словесности, что – молитвам.

Или довериться тиканью крови? Птичке
свищущей даром? Мелу, грифелю – стертым
с досок, бумаг? Прокарболенной электричке.
Миропорядку. Паспортизации. Ордам.

1 дек. 2012

Роману на 75-летие

И звали тогда не так, как сейчас, этот город,
и то, как звали, не имя было, а псевдоним,
и не давали собрать его юношам кворум,
и весь он притворство. Кроме реки. И бог с ним.
Блокада и Ладога – сцилла его и харибда,
в нем то артобстрел, то ледоход, и понты, понты.
Кроме реки. Левиафанихи гнева и ритма.
А мы ее свита и корм. Кто мы? Ну я. Ну ты.

Кто ты? Встать к парапету, смоля самокрутку,
гуляка, компанию бросивший ромалэ,
ты к нам заглянул на минутку как будто в шутку,
со скрипкой в ключичной ямке, плюнув на реноме,
как раз под советскую власть, старушечий капор
пустого неба надвинувшую на всё,
что видела. А в твоих глазах – табор, табор
цветной, поющий, пляшущий, гнущий свое.

Всего – три четверти, из них и со мной полвека
прошло, как последней романтики паладин
меж дон Хуаном, фон Моором и Алеко
ты ищешь себя, оказываясь всегда один.
Что сумраком, теснотой и духом казармы
припахивает, ты улавливал, бальный зал.
Не тем мы живы, что хороши, а что кустарны.
Ты ли мне это, я ли тебе сказал?

нояб. 2012

Слово

Хотелось-то бы сказать: как солнце! Но нет, как луна —
оно. С азимутом склоненья небесного меж
полуднем и кругом светила. Петля табуна
из прародительного в послепредложный падеж.

По делу-то, множественное единство числа
грибов и грибницы набило бы им глаз и рот,
не говоря уж телесность состав его разнесла
на мужеский, женственный и промежуточный род.

А так, и голос и пропись внушают, что ин
всего лишь глагол, и просто наречие ов,
а звезды, и мгла ущелий, и нега долин —
суть лексикон. Выдох слова. Одно из слов.

Сиротское. Твердящее через пень-колоду азы
отчаяний и иллюзий. Заумное. Пресс-релиз
бессилья. Прикладывающее к борозде слезы
печать поцелуя. Единственное мое из.

9 янв. 2013

Чуть что – зима. И снова холод…

Чуть что – зима. И снова холод, и
опять темно, и непонятно где
идешь, живешь. И что? Живи, иди,
не коченеть же в пыточной бадье.

Из колыбели путь один – в гнездо
стай прошлогодних. Зимний воздух лют,
он стужи нож, он черен, тверд. Зато
уж если где уют – в зиме уют.

Не в летней неге и не в болтовне
спектральных рощ и сбросе тайн в ручьи,
а в духоте, в силках перин, в огне
чекушек и пылающей печи.

Прими на грудь. Сунь в топку кочергу.
Пофилософствуй. Выгляни за дверь.
Всё так же ль там? Не врут ли, что в снегу
всё зло? Сам думай, на слово не верь.

Уткнись губами в шарф, уткнись в любовь
и стружку с фетром мерзлой склей слюной.
Февраль-дворнягу назови вервольф,
чья конура – скворечник ледяной.

Сложи строфу. Строфа – сугроб. Сугроб —
скульптура срока, взятого взаймы.
Кулек цитат. Курган альбомных строк
зиме.
   Концу.
      Зимой – концу зимы.

25 янв. 2013

Заклинание

I

ты же не дашь боли-во-благо
если конечно такая есть
а не клокочет в ней бездна и месть
сделаться болью-во-зло

изб перестроенных в виллы и бунгало
вместе с теми что брошены
больше теперь число
чем спаленных Хирошимы
а ведь в избе как в реторте
древний был заперт код
кто от кого родится
кто перед кем умрет

не пошатни же не порти
роту комодных слоников
тульской артели Индия
выстроенных по росту
ты же не станешь меняться
горем с ближайшим из сродников

II

ищущий истину в выжимках из себя
к ляду льни забинтуйся в рогожку тяни к себе
то что в апреле кончается зародясь в сентябре
охтя ноя дико явно свербя мертвя
порядок тот что блюли закладки в календаре
лист какой весь исписанный а какой и пустой
не отменен и на форзаце потомки тире
высмолено младший старшего не оставь сиротой

III

если есть рцы должна и одна быть рца
если я что-то значу кроме как трачу
на рысь кислород и на кремний пазнокти
ты протащи меня рыцарша Речь под уздцы
брегом реликтовой непролазности
ты прореки мне река прорцы
неиссякаемая прореви р. Жизнь
перед впадением в о. Неизвестно-Что
ты прожурчи р раз по р сто раз по сто
заповедь и задачу

не-умереть-прежде-отца!

мой утешь эгоизм

5–8 фев. 2013

Око слепого – мрамор и мрак…

…leurs  lobes ténébreux…

Baudelaire[1]

Око слепого – мрамор и мрак
мрак пустоты и мрамор
боли вспыхивающих ночью драк
в жмурках тюремных камер.

Мякоть пространства, времени брешь
Космос, а стены и двери
темную делают дню – невеж
учит триумф материй.
Норма, очко. На незрячий глаз
бога. Под пальцами Фидия.
Бога, которого лик анфас
смотрит себя не видя.
Застит собой, как чернила, в расщеп
перьев сочась. Не чувствуй
букв, сам себе поводырь. На хлеб
в голос проси. Сопутствуй
кашлю, бордюрам, решеткам, тычку.
Призракам в карцере суток.
Норме. На первой же сдаче очку.
Тьме, изваявшей рассудок.

Так-то. Стучи по асфальту, трость.
Тело, не верь в прозренье.
Мышечный спазм, ломкая кость,
арифметически средне
между догадкой и мертвым лучом,
на стрекозью фацетку
падающим – низачем, ни о чем, —

бросьте слепцу монетку.

11 фев. 2013

Тонущие в океане, даже дамы…