Андрей Дорофеев - Возвращение в Атлантиду

• Название: Возвращение в Атлантиду
• Автор: Андрей Дорофеев
• Жанр: Альтернативная история

Атлантида – на пороге гибели. Принц острова, желающий сохранить свой народ, пускается в тяжелое путешествие, чтобы найти место спасения. Недоверие, безответственность, сомнения – вот недруги, что стоят на его пути. Однако воля к победе, помощь друзей и любовь к Родине помогают найти выход. Параллельно перед читателем проносится череда отступлений, где описывается, как искажалась истина об Атлантиде. Это – повесть о чести, любви к жизни, преданности и силе, которые так требуются нам и сейчас.

---

Возвращение в Атлантиду Андрей Дорофеев

© Андрей Дорофеев, 2015

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Важное предисловие

Дорогие друзья, взявшие в руки эту книгу!

Обычно писатели, работая над сочинением в жанре альтернативной истории, стараются придать ей правдоподобный вид, чтобы у читающего человека возникла идея реальности описываемого.

Судя по тому, какие отзывы я получаю о книге, мне придется сделать обратное. Итак, вот моё официальное заявление:

Вся эта книга – выдумана. Все совпадения случайны, слова и поступки героев – вымышлены. В книге нет ни единой буквы реальной жизни, рассказанной мне каким-либо человеком в личной беседе. В ней нет описания технологий, существующих на самом деле. Официальные науки – астрономия, геология, история, – скажут вам то же самое.

Иными словами, всё описанное ниже – выдумка, взятая автором из собственной головы. Ничего этого не было.

Читайте, и, надеюсь, вам понравится эта – повторюсь – полностью выдуманная история.

Отзывы и сообщения для автора можно присылать по адресу [email protected].

С уважением, автор

Глава первая

Здесь, на морском дне, среди жесткой красной глины дна и палочковых водорослей, была вечная тьма. Лучи света, испущенного звездой, теряли свою силу еще там, в неведомой высоте. Живущим здесь не нужны хрупкие глаза, зато ой как нужен крепкий кальциевый хребет, сопоставимый по прочности со стальной балкой, надежный инфразвук, достигающий отголосками самых дальних уголков многочисленных каверн, да предмет, могущий занять внимание существа, – многовековая толща вечной ночи отнюдь не изобиловала событиями.

История морского дна, бесконечная и мучительно медленно тянущаяся, подобно веренице усталых верблюдов, не была сопоставима с эволюциями истории живых существ, что находят себе пищу на привольных пастбищах с помощью резкого рывка тренированных мышц и цепкости взгляда.

Попади таковое существо в вечную ночь ледяной глубины, пусть даже там разлился бы мистически свет и осветил бесконечные равнины глубоководного шельфа… Даже глупая птица или веселый волчонок сошли бы с ума через несколько дней наблюдения полного отсутствия движения.

Но жизнь была.

Сейчас, в один из неотличимых друг от друга унылых моментов существования, здесь, в полуметре над плоским дном, висела рыба. Длиной около полуметра, ее сплющеное бугристое тело было однотонным, так что ляг она на ил – лишь легкий смутный абрис покажет различие текстуры поверхности.

Рыба не думала и не считала время. Мозг ее был слишком неразвит для того, что не являлось определяющим в ее существовании. Краем сознания она чувствовала, что висит неподвижно, не дрогнув ни мускулом, половину времени от тепла до тепла. Уже четырежды за ее жизнь приходило тепло, продолжалось некоторое время, угасало и оставляло рыбу снова в одиночестве.

Рыба не знала, но вместе с теплом приходил и редкий гость подводного царства – тусклый свет. Около одной из изъеденных пещерами скал, плавно уходящих в высоту на неведомое расстояние, было странное место. На вид, если б кто бросил на это пытливый взгляд, – узкая расщелина, дно и протяженность которой уходили далеко за шельфовый горизонт, а ширину глаз мог бы распознать без труда.

Родителями столь грандиозного сооружения были океанские тектонические плиты, что расходились одна от другой со скоростями, вполне соответствующими скоростям смены событий на дне океана, который уже тогда называли Атлантическим.

Плиты медленно и неуклонно раздвигались, оставляя за собой вспышки магматических веществ, создававших новую океанскую кору. Кора была упруга и тонка, медленно и величаво передвигаясь на полужидкой магме подобно индуистской черепахе, несущей на себе весь бренный внешний мир. Там, где нечаянный сполох конвекционного потока магмы пробивал себе прореху в сшитом наспех покрывале новой океанской плиты, возмущенная жаркая материя, поднимающаяся от самого ядра Земли, вырывалась на поверхность дна – в воду, злобно шипела и гремела, пытаясь укусить холодный мрак. Кусала, превращалась в огромный пузырь темного газа, стремительно выскакивавшего вверх, и остатки ее былой силы застывали наростом морского дна, кривой подводной скалою или же кучей темной пыли, веками не развеивавшейся по плато.

Расселина, близ которой обитала рыба, была излюбленным местом встреч разъяренной фурии-магмы и холодного и расчетливого океана.

И встреч, по геологическим меркам, частых. С периодичностью раз в полгода, который во все времена был эталоном расчетов времени для любой жизни на Земле, происходил прорыв, потом он застывал, и израненная кора, только залатав пробоину, уже ждала новой атаки земных недр.

Не везде так на Земле было. Лишь там, где два фронта – две тектонические плиты, исполины из исполинов – жадно рвут на себя куски гранита, быть вечной войне.

Рыба висела над спокойным пока красным ландшафтом и не ждала опасности. Она была единственным хищником для единственного вида водорослей, которые обитали на этой глубине – безликих палочек, что размеренно отпочковывались друг от друга и медленно-медленно покрывали глину склизской пленкой. Хищники сверху, из средних вод, не рисковали соваться сюда – сам отец-океан раздавил бы в лепешку любого дерзкого захватчика, позарившегося на чужие черные пространства внизу.

Рыба, которой не было названия, потому что еще никто из мыслящих существ не забирался на такую глубину, чтобы найти ее и назвать, почувствовала голод.

Медленным, почти неразличимым движением она согнула тело и за несколько минут преодолела полуметровое расстояние между нею и палочками внизу. Она опустилась беззубым ртом в середине тела на жертву и только начала медленно растворять ее слизистым ферментом, чувствуя внутри приятное удовлетворение, как ощутила очень резкое изменение.

Тепло пришло снова – но раньше, чем она ожидала. Жар ударил ее по телу раскаленным сотрясением воды, как молотом, потом стало еще теплее, и единственный раз в конце своей бесполезной жизни рыба ощутила совершенно новое чувство, неведомое в подводном мире, – горячо. Сознание покинуло рыбу на тридцати градусах Цельсия, и дальнейшее происходило уже без нее.

Вся расщелина озарилась вдруг призрачным красным светом, дернулась, и стена белой кипящей воды молнией разошлась за считанные секунды. Невдалеке она наткнулась на одну из коряжистых скал высотой около пятисот метров, что одиноко выступала над поверхностью дна, и смела ее, словно игривый ребенок надоевшую игрушку. Двинулась дальше и ударила бесконечную, уходящую вдаль и в высоту, отмель. Там, выше, начиналась необозримая туша материка.

Осень на этом материке – в далеком лесу, укрытом на закате дня розовым мягким покрывалом света, – выдалась мягкой и ласковой. Она не растрепала ветви желтеющих исполинов порывистыми ветрами, не вырвала густой подлесок, как бывало. Деревья спокойно шумели, хранили в густых шапках листьев гнезда птиц, а корни их спокойно и мощно покоились в черных жирных глинах континента.

Спокойной была осень, но только не сегодня. Множество птенцов погибли, нещадно выметены из родительских гнезд немилосердной рукой ветра в одно мгновение. Летать не умеют еще, падают кувырком безнадежными комочками среди листьев кармагона и разбиваются – о кряжистые стволы или землю. Зрелище погибающей молодой жизни приносит каменную тяжесть на сердце и мысли о собственном дыхании, остановившемся внезапно. Но – ничей глаз не наблюдал за этим.

Волчица, серая с подпалинами, тяжело дыша после долгого быстрого бега, остановилась на знакомой лужайке недалеко от берлоги. Тихо. Только уши поворачиваются в поисках опасности да глаза бегают в страхе за шкуру свою и волчат.

Волчица была в замешательстве. Глухое, глубокое, но сильное чувство заставляло ее напрягать мышцы, выпускать когти, пронзая ими прошлогоднюю бурую листву. Чувство наполняло кровь паникой и приказывало одно: бежать. Схватить в спешке своих четырех щенят за загривки и бежать прочь из уютной берлоги, что обихаживала с умением и лаской…

И бежала бы – да разум говорил иное. Не было опасности вокруг. Не было дыма пожаров, охотники с гиканьем не рассекали лес на ксиланах. Дикий кабан не разрыл нору. Волчата – слышно – живы, тявкают, ждут мать.

Неужели покидать насиженное место только из-за того, что она видела сегодня у больших червей с лапами?