Коллектив авторов - 12 великих пьес

• Название: 12 великих пьес
• Автор: Коллектив авторов
• Жанр: Драматургия

«12 великих пьес» – уникальная книга, в состав которой вошли наиболее знаковые произведения в истории драматического жанра, созданные гениальными зарубежными и русскими писателями. На страницах этой книги, не ограниченной тематическими рамками, есть место и слезам и смеху. Лучшие трагедии и комедии помогут читателю вспомнить мифические, легендарные и исторические сюжеты, заставят в очередной раз восхититься умением авторов создавать на их основе блестящие пьесы и придумывать героев, наделенных яркими самобытными характерами. Включенные в книгу пьесы часто ставятся на ведущих театральных сценах, по мотивам некоторых из них сняты популярные кинофильмы и мультики.

---

Шут. Славно сыграно! Значит, я вас не знаю, и графиня не к вам меня послала, чтоб пригласить к ней на пару слов, и зовут вас не Цезарио, и это не мой нос. Словом – все не так, как оно есть.

Себастиан

Поди и расточай свое безумье
Перед другими. Ты меня не знаешь.

Шут. Расточать свое безумье! Это словечко он подслушал о какой-нибудь знатной особе и применяет его к дураку. Расточать свое безумье! Право, того и смотри, что этот огромный болван, свет, сделается модным франтом. Пожалуйста, брось свои причуды и скажи, чем мне следует расточиться перед графиней? Не вестью ли о том, что ты придешь?

Себастиан

Оставь меня в покое, глупый сводник.
Вот деньги – на, а не уйдешь – тебя
Я награжу и худшею монетой.

Шут. Клянусь честью, у тебя щедрая рука. Мудрецы, дающие деньги дуракам, приобретают тем себе добрую славу, если лет с дюжину не перестают набивать их карманы.

Входят сэр Тоби, сэр Эндрю и Фабиан.

Сэр Эндрю. А, сударь, попались! Вот вам! (Бьет Себастиана.)

Себастиан (бьет его). А вот тебе и сдача. Да что здесь, все перебесились?

Сэр Тоби. Остановись, или шпага твоя полетит к черту!

Шут. Сейчас все расскажу графине. Ни за какие деньги не хотел бы сидеть в какой-нибудь из ваших шкур. (Уходит.)

Сэр Тоби (хватая Себастиана). Перестаньте, будет!

Сэр Эндрю. Оставь, я иначе с ним расправлюсь. Я подам на него жалобу и, если в Иллирии есть еще законы, обвиню его, хоть я и первый ударил, что, впрочем, вздор.

Себастиан. Прочь руку!

Сэр Тоби. Э, не хочу – и дело с концом. Шпагу в ножны, герой! Хотя ты и храбр, но все-таки довольно.

Себастиан (вырываясь)

Все ж вырвусь я. Ну что теперь ты скажешь?
Ступай, а нет – так шпагу вынимай.

(Обнажает шпагу.)

Сэр Тоби. Что? Что? Так, стало быть, непременно нужно выпустить унции две твоей дерзкой крови? (Обнажает шпагу.)

Входит Оливия.

Оливия

Стой, Тоби, если жизнью дорожишь!
Ужели никогда твои поступки
Не переменятся? Неблагодарный!
Ты сотворен, чтоб жить в глухих степях,
Средь скал, где дикари лишь обитают.
Прочь с глаз моих! А ты не оскорбляйся,
Цезарио мой добрый!

(Сэру Тоби.)

Дерзкий, прочь!

Сэр Тоби, сэр Эндрю и Фабиан уходят.

Мой милый друг, не предавайся гневу
И сохрани владычество ума
Над этим грубым, дерзким нападеньем
На твой покой. Пойдем, я расскажу
Тебе про шутки буйные его —
И сам же ты над ними посмеешься.
Ты должен быть со мной – не откажи.
Будь проклят он! Тебя он оскорбил,
В тебе мое он сердце огорчил.

Себастиан

Откуда этот вихрь, видений полный?
В безумстве я или в глубоком сне?
Так усыпите ж чувства, Леты волны!
В таких мечтах не пробудиться мне!

Оливия

Пойдем, пойдем! Иди за мною смело.

Себастиан

Охотно.

Оливия

Слово будь отныне дело.

Уходят.

Сцена вторая

Комната в доме Оливии.

Входят Мария и шут.

Мария. Пожалуйста, надень вот эту рясу да прицепи бороду и уверь его, что ты отец Топас. Поспеши, а я позову между тем Тоби. (Уходит.)

Шут. Прекрасно, надену рясу и прикинусь святым отцом. Да, впрочем, не первый я притворщик под такой рясой. Я не так важен, чтоб мог сделать честь моему званию, и не так тощ, чтоб прослыть за ученого; однако же быть честным человеком и хорошим хозяином не хуже, чем прослыть великим ученым. Но вот мои товарищи.

Входят сэр Тоби и Мария.

Сэр Тоби. Да благословит вас Иегова, отец Топас!

Шут. Bonos dies[27], сэр Тоби. Как седовласый пражский отшельник, не умевший ни читать, ни писать, очень мудро сказал племяннице царя Горбодука[28]: «То, что есть, – есть» – так и я, поскольку я патер Топас, постольку я патер Топас. Ибо что такое то, если не то, и есть, если не есть?

Сэр Тоби. Поговорите с ним, отец Топас.

Шут. Эй, кто там? Да будет мир в сей темнице!

Сэр Тоби. Каналья хорошо подражает, ловкая каналья!

Мальволио (за сценой). Кто меня зовет?

Шут. Патер Топас, пришедший посетить одержимого бесом Мальволио.

Мальволио. Отец Топас, отец Топас, добрый отец Топас, сходите к миледи!

Шут. Изыди, окаянный! Зачем истязуешь ты сего человека и говоришь только о леди?

Сэр Тоби. Премудро сказано, отец Топас!

Мальволио. Отец Топас, так жестоко еще никого вы не обижали. Отец Топас, не верьте, что я сошел с ума. Они засадили меня в ужасную темноту.

Шут. Сатана нечистый! Я называю тебя нежнейшим из твоих имен, ибо я одна из тех кротких душ, которые даже и с чертом обращаются вежливо. Ты говоришь, что в комнате темно?

Мальволио. Как в аду, отец Топас.

Шут. Однако ж в ней есть окна, прозрачные, как ставни и верхние окна, что на северо-юге светят, как черное дерево, а ты жалуешься на темноту.

Мальволио. Я не сумасшедший, отец Топас, говорю вам, что эта комната темна.

Шут. Безумный, ты в заблужденье. Но я говорю, что несть тьмы, кроме незнания, в которое ты погружен больше, чем египтяне в их туман.

Мальволио. Я говорю, что эта комната темна, как незнание, будь оно темно, как сам ад. Повторяю, что никого еще не обижали так жестоко. Я сумасшедший столько же, как и вы. Испытайте это в каком угодно толковом разговоре.

Шут. В чем состоит учение Пифагора касательно диких уток?

Мальволио. В том, что душа нашей бабушки может жить в утке.

Шут. Что ты думаешь об этом учении?

Мальволио. Я считаю душу благородной и не причастен к его учению.

Шут. Прощай! Оставайся во тьме. Прежде чем я признаю в тебе здравый рассудок, ты должен признать учение Пифагора и бояться убить утку, чтоб не изгнать души твоей бабушки. Прощай!

Мальволио. Отец Топас! Отец Топас!

Сэр Тоби. Ай да отец Топас!

Шут. Не правда ли, что мне все к лицу?

Мария. Ты мог бы окончить дело без рясы и бороды: он тебя не видит.

Сэр Тоби. Теперь заговори с ним своим голосом и приди мне сказать, как ты его найдешь. Как бы было хорошо развязаться с этой шуткой добром! Если можно выпустить его кстати, так пусть себе идет, потому что мои отношения с графиней теперь так дурны, что я не могу безопасно дотянуть шутку до конца. Приходи ко мне в комнату.

Сэр Тоби и Мария уходят.

Шут (поет)

Дружок, ты скажи,
Любит ли тебя
Душенька твоя?

Мальволио

Дурак!

Шут (поет)

Нет, не любит – разлюбила!

Мальволио

Дурак!

Шут (поет)

Ой, за что ж тебя забыла?

Мальволио

Дурак, говорю я.

Шут (поет)

Знать, другого полюбила!

Мальволио. Душа моя, шут, если ты хочешь крепко обязать меня, достань мне свечку, перо, бумагу и чернила. Как честный человек, я всю жизнь буду тебе благодарен.

Шут. Господин Мальволио…

Мальволио. Да, любезный шут.

Шут. Ах, сударь, как это вы лишились ваших пяти чувств?

Мальволио. Шут! Никогда и никого еще не обижали так жестоко. Я так же хорошо владею моими чувствами, как и ты, шут.

Шут. Только так? Так ты, право, не в своем уме, если твои чувства не лучше моих, дурацких.

Мальволио. Они заперли меня здесь, держат впотьмах, присылают ко мне священников, ослов и вообще всеми средствами стараются лишить меня рассудка.

Шут. Подумайте, что вы говорите, патер ведь здесь. (Переменив голос.) Мальволио! Мальволио! Да восстановит небо твой рассудок. Постарайся заснуть и перестань врать пустяки.

Мальволио. Отец мой…

Шут. Не заводи с ним речей, сын мой. – Кто? Я, отец Топас? Нет, ни за что! Господь с вами! – Аминь. Да будет так.

Мальволио. Дурак! Дурак!

Шут. Что с вами, успокойтесь! Меня бранят за то, что я с вами разговариваю.

Мальволио. Душенька шут, достань мне огня и бумаги. Уверяю тебя, я не безумнее кого другого в Иллирии.

Шут. Если б это была правда, Господи!

Мальволио. Как честный человек, это правда! Достань мне, милый шут, чернила, свечу и бумаги и передай графине, что я напишу: тебе дадут за это больше, чем когда-нибудь давали почтальону.