Клара Калашникова - Истории нашего двора

• Название: Истории нашего двора
• Автор: Клара Калашникова
• Жанр: Русское современное
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-00071-373-0

Эти истории – зарисовки из жизни обычных людей, жителей шести- и девяти- этажной Москвы. Я предлагаю оглянуться назад, вспомнить Москву восьмидесятых, словно подсмотреть в замочную скважину прошлого века. Это было время, когда к соседям заходили без приглашения: попить чаю, поговорить или просто одолжить спички, катушку ниток, стакан муки. Обычно без отдачи: не чужие же люди – соседи. Заходите в гости и вы, мои герои будут рады, если найдут в вашем лице внимательного собеседника.

---

Клара Калашникова Истории нашего двора

Все права защищены. Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения правообладателя.

© Клара Калашникова, 2015

© ООО «Написано пером», 2015

К читателю

Эти истории – зарисовки из жизни самых обычных людей, жителей шести- и девяти- этажной Москвы. Они про соседскую девчонку-школьницу и мужика, курящего на площадке, про бабушек на лавочках и продавщицу из овощной лавки за углом.

Если вы думаете, что обычные люди живут скучной, ничем не примечательной жизнью, то ошибаетесь. Пусть они и обыватели, но с ними всё время что-то происходит. И это «что-то» бывает весёлым или печальным, пугающим или обнадёживающим, но оно всегда настоящее, не придуманное. Ну, может быть, совсем чуть-чуть преувеличенное, ведь обычные люди могут и приврать иногда для складности. В общем, в жизни всякое бывает – тем она и удивительна!

Посмотрите на свой двор: вы проходите по нему несколько раз на дню. Знакомые трещины на асфальте, привычные силуэты кустов, гаражей, мусорных баков – вся геометрия двора. Большая лужа каждый раз после дождя разливается на том же месте. Привычны окна нижних этажей: вот там решётка и всегда занавешено, а здесь во все глаза выглядывают цветы горшечных растений. У подъезда на лавочке сидит пенсионерка с авоськой, из авоськи торчит зелень и рыбий хвост. Под лавкой кошка принюхивается к запаху свежемороженой трески. Навстречу вам из двери выходит сосед: «Здрасте» – «Здрасте», и бегом дальше. Почтовый ящик пестрит рекламными листовками, бесплатными газетами, из-под груды которых нужно выловить, не упустить платёжку ЖКХ. Кнопка лифта загорается красным, откуда-то сверху раздаётся железный стон, кабина медленно опускается, задевая невидимые выступы шахты и, наконец, распахивает свои объятья. Вдруг ухает дверь, кто-то ещё входит в подъезд, надо подождать. Это соседка сверху: «Здрасте» – «Здрасте». Вы жмёте на кнопку своего этажа и погружаетесь в вынужденное напряжённое молчание. «Накурено-то как! Не могут подождать две минуты!» – возмущается спутница. Держась в кармане за холодную ключницу, киваете, – а что ещё остаётся? От неловкости вынужденного общения в тесной кабинке отводите взгляд, он скользит по давно нацарапанным надписям, – привычное успокаивает. Двери медленно открываются, в них виден кусок стены и угол коридорной двери; в руке нетерпеливо позвякивают ключи. «До свидания» – «До свидания». Лифт проглатывает сердитую соседку и, постанывая, тащит её выше, подальше от вас, в иное измерение лестничной площадки, в другую галактику многоэтажки. А вы и забыли, что на других этажах есть жизнь? Есть! А ведь было такое время, когда к соседям заходили без приглашения: попить чаю, поговорить или просто одолжить спички, катушку ниток, стакан муки. Обычно без отдачи: не чужие же люди – соседи. На окнах в лестничном пролёте пышно цвела герань, рос длинный «тёщин язык». Санки, велосипеды, детские коляски, как единое архитектурное сооружение, хранились в общем коридоре. И не было никаких решёток, кодовых замков, домофонов, консьержек. Даже двери в квартиру часто не запирались: да и зачем, все же свои? Бабуль-пенсионерок знали по имени-отчеству, и кто чей ребёнок, в каком классе и как учится – тоже. Дети подолгу гуляли во дворе без родителей, гурьбой забегали к кому-то в квартиру попить водички. Соседи интересовались новостями друг друга, делились житейским опытом, рецептами, ходили в гости. А разве вам не интересны люди, которые живут рядом: в одном доме, подъезде, на лестничной площадке? Любопытно ли вам, как прошёл медовый месяц у молодожёнов, что самое ценное в квартире двух старых дев, как Петровы сходили в гости, и что снится парню, вернувшемуся с войны? Я предлагаю оглянуться назад, вспомнить Москву восьмидесятых, словно подсмотреть в замочную скважину того времени. Мои герои не обидятся, они будут рады, если найдут в вашем лице сочувствующего читателя.

Эта книжка про добрых, злых, смешных – самых разных людей. Порой они кажутся слишком простодушными, и в этом их особенность: быть самим собой и рассказывать случаи из жизни так, как делятся со старым знакомым или добрым другом.

Двор – большой живой организм, в котором каждому найдётся своё укромное местечко. Заходите, чувствуйте себя как дома!

Медовый месяц

Михалыч жил на шестом этаже, Марьванна под ним, на пятом, и каждый день они встречались то во дворе, то в магазине, прозванным «Избушкой». И не было случая, чтобы Михалыч при виде соседки мысленно не матюкнулся, а Марьванна тайком не плюнула ему вслед.

Причиной вражды стал «Большой Потоп», протёкший с шестого по второй этажи, разукрасив сырыми пятнами потолки, вспучив обои, оставив ржавые разводы на стенах и глубокий осадок в душе пострадавших жильцов. Больше всех досталось Марьванне, превыше всего ценившей чистоту и домашний уют. Это потом, когда уже стало ясно, что Михалыч не виноват, что ночью прорвало стояк с горячей водой, и ремонт будет сделан за счёт ЖКХ все успокоились, но не она. Припоминая народную мудрость, что все соседи сволочи, но те, что сверху – хуже всех, Марьванна взяла Михалыча под бдительный надзор. За глаза она называла его Харьком. Высохший и сутулый, он и правда походил на какого-то грызуна, да вечно помятое лицо напоминало харю животного. Михалыч же вычурно величал соседку Скалопендра, когда злился, и ядрёна Матрёна – пребывая в хорошем расположении духа.

Эту вражду давно уже подметили и бабки на лавочках, прозванные Жилсоветом, и дворовые мужики, выходящие перекинуться в дурака под старой дворовой липой, процветающей между помойкой и гаражами. И те, и другие только подсмеивались над неуживчивой парочкой.

– Захожу я ночью в туалет, только села, как вдруг с потолка мне страшным голосом: Чё-оо-рный во-о-рон!.. Это он, окаянный, специально поджидал! – уверяла Марьванна хохочущих соседок.

– Да откуда ж он знал?

– Следил, стало быть, я же свет включаю, когда встаю…

– Ага, ночь не спал, всё караулил! – заливались бабки.

А в это время под липкой Михалыч с деланным ехидством в голосе перевирал собутыльникам недавний разговор. «Я ей: Опять ты мне с пустым ведром, раскудрит-тя! А она: что тебе моё ведро, ты за своим смотри! А я: утухни, швабра!» – с каждой репликой он выкидывал вперёд ладонь, как козырного туза. Мужики одобрительно кивали Михалычу, мол, так с ней и надо, ишь, чего вздумала: мусор среди бела дня выносить!

Сказать по правде, для Михалыча, хоть он и жил сверху, соседство тоже было беспокойным. Каждый раз заходя в туалет он потягивал носом и, благодаря халтурному перекрытию, сразу определял, что готовится на кухне Марьванны: кислые щи или жареная картошечка, тушёная капуста или рыбные котлеты. Но больше всего он любил запах блинчиков, которые соседка могла испечь в любое время дня и ночи. Иногда одинокий Михалыч лишний раз заглядывал в кабинку – не по нужде, а так, из кулинарных пристрастий. Случалось, у Марьванны что-то подгорало, и тогда Михалыч, искренне досадуя, что дух в его кабинке испорчен, приговаривал: «Опять у Маши сгорела каша» – и расстроенный шёл смотреть что-нибудь по ящику, а в хорошую погоду во двор, резаться в подкидного.

Когда Михалыч выпивал, что за ним часто водилось, то весёлый и пьяный, он поудобнее устраивался на кухонном табурете и, растянув меха баяна, начинал шпарить свои любимые песни. Через некоторое время раздавался резкий стук по батарее, что вызывало ещё больший прилив счастья, – это значило, что у Михалыча были слушатели. И ради них он старался играть ещё громче и орать ещё бодрее. Не имея ни слуха, ни голоса, баянист-любитель, как свойственно самоучкам, искренне верил, что «коль поёт душа, то и песня хороша».

Однажды Михалыч привычно потянул носом и учуял запах гари. «Опять-у-Маши-сгорела-каша», – скороговоркой пробормотал он. Ещё раз шумно втянул воздух – носоглотку заполнил маслянистый прогорклый смрад. Михалыч взволновался. Резко захлопнув дверь в туалет, он почесал за ухом – так ему лучше думалось. Выйдя на балкон курнуть и всё обмыслить, он вдруг заметил, как из кухонной форточки соседки тянется тонкая струйка дыма. Михалыч привычно матюкнулся. Он побежал вниз, стал названивать, а затем дубасить в дверь кулаками. Марьванна не отзывалась. Михалыч всё никак не мог поверить, что начался пожар. Он прибежал обратно, снова выскочил на балкон: струйки становились темнее и толще. Пора было звать на помощь. И тут он увидел, что внизу на лавочке собрался Жилсовет с Марьванной в составе.

– Маш-ка, – заорал он радостно, – беги домой, у тя кухня горит!

Марьванна крупно вздрогнула, задрала голову и, увидев, как щупальца дыма расползаются из форточки, резво соскочила с насиженного. Жилсовет тоже поднялся, заверещал и помчался следом: кто-то из солидарности, кто-то из любопытства. Пока ждали лифт, Марьванна испуганно твердила: «Восподи, как так?»