Михаил Алексанянц - Катапс

• Название: Катапс
• Автор: Михаил Алексанянц
• Жанр: Короткие истории

Этот сборник – скорее антисборник. На первый взгляд рассказы не имеют между собой ничего общего. От антиутопии – к реализму, от поэзии – к прозе, от любовной лирики – к эссе. В каждом рассказе мы попадаем в свою вселенную со своими правилами игры и атмосферой. И только дочитав книгу до конца, понимаешь, что все едино. Одна критически важная для нас, сегодняшних, мысль насквозь пронизывает все рассказы. Но ее не выразить парой фраз. Пожалуй, кратчайший способ выразить ее – эта книга.

---

Катапс рассказы Михаил Алексанянц

© Михаил Алексанянц, 2015

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru

(Много)члены

– Откажись! – прошипел змееголовый.

Его янтарные зрачки вписаны в немограющие треугольники.

– Ну паачемууу? лааай ла-лааай…

«Зефира, – подумал Гумбольт, – или как ее там?.. Ну и старье крутят», – подумал Гумбольт. И еще раз подумал. Но уже что-то совсем неуловимое… И поэтому – зря.

– Стукни меня по голове, – он умоляюще посмотрел на змееголового. – Это невыносимо. Опять радиоволна сбилась на Ретро-фм.

– Чем, хвостом? – глаза змееголового оставались стеклянными, но в ретрансляторе голоса послышалась горькая насмешка над самим собой.

– А хоть и хвостом. Сейчас попробую наклониться.

Гумбольт осторожно, опираясь детскими, тонкими, как спицы, руками о стол, встал с кресла. Огромная его, с множеством усовершенствований, голова с прекрасным встроенным в затылок монитором TeraHD, который можно использовать как для демонстрации роликов, так и просто для задней мимики, превосходила габаритами ширину плечей. Красиво серебрящаяся на свету алюминиевая окантовка лица придавала Гумбольту всегда несколько высокомерный вид. В целом голова была спроектирована гармонично, без лишних деталей, которые так раздражают в других моделях голов, и представляла собой правильный параллелепипед с закругленными углами. Единственным недостатком был размер. Голова все время перевешивала, из-за чего Гумбольт в прямом смысле не мог шагу ступить. Но проблемы это не составляло: в голову редко приходило желание выйти из комнаты, а если Гумбольт и появлялся на людях, то исключительно – в коляске. Так что ходить почти не требовалось. Зато статусный, можно сказать, даже люксовый дизайн с лихвой перекрывал все неудобства. Если бы кто-то, кроме змееголового, увидел Гумбольта, он бы наверняка сразу вытянулся по струнке, прокашлялся, долго бы жал детскую ладошку, а потом ловил бы каждое его слово – вот какая была у Гумбольта голова! Остальные детали гардероба – замасленные на коленях твидовые брюки и сандалии в квадратную дырочку с квадратными носами с шерстяными носками (которые он поддевал зимой) – остались без финансирования.

Гумбольт, с трудом перебирая руками по спинке стула и стараясь не потерять равновесие, опустил голову на пол и положил ее на боковую грань. Тело повисло на негнущейся шее, как растущее вбок хилое деревце.

Змееголовый ловко обвился вокруг ножки стола – видно было, что они проделывали это не впервые – и стукнул толстым чешуйчатым хвостом Гумбольта по голове.

– Еще раз!

Хвост свернулся в баранку и резко выпрямился снова, глухо шлепнув по алюминию.

– Не помогает, – изнеможенно пробормотал Гумбольт.

– Ну выключи его вообще. Зачем тебе радио в голове?

– Да ты что такое говоришь? – взорвался Гумбольт и стал злобно барахтаться, пытаясь встать. – Ползучий предатель! То откажись, то выключи радио. Ты и рад будешь, если вообще я ничего не получу. Меня номинировали на Нобелевскую премию, понимаешь ты это или нет, рептилья башка? Нобелевскую! У тебя что, каждый день такое происходит?

Глаза змея сохраняли бриллиантовое спокойствие, но ретранслятор в его горле захлебнулся приступом плоско воспроизводимого человеческого смеха. Отсмеявшись, змей сполз с ножки стола и забрался обратно на кресло.

– Успокойся! Если выберут тебя, сами позвонят. Необязательно слушать весь день, что происходит в зале заседания.

– Конечно! – Гумбольт уже почти поднялся, но голова зацепилась монитором за край стола, и он крутил и елозил ей, пытаясь высвободиться. – Поверь мне, я знаю эту гниду Гамгольта: он может представиться мной, сказать благодарственную речь и заграбастать деньги. Надо внимательно следить за трансляцией. Надо держать ухо востро! Как не вовремя эти неполадки с радио! – он раздраженно рванулся, голова выскочила из-под стола, на секунду зависла в верхней точке, он попятился, чтобы удержать равновесие, споткнулся о шланг и грохнулся кверху ногами. Теперь он торчал из головы, как комнатное растение из кадки.

– Там, кроме тебя, еще две тысячи человек номинированы.

Гумбольт секунду смотрел на перевернутого змея испуганно, но потом снова зашебуршился.

– Никто мне не конкурент в номинации Conteporary Redesign! – отрезал он, цепляясь ногами за край стола, чтобы создать рычаг. – Только этот хитрый негодяй может все испортить. Только он. Неужто ты думаешь, что-то сравнится с моей ретрофутуристической рукой? Она уже (!) продается миллионами экземпляров. Но я хочу, чтобы меловечество* знало, кому обязано новинкой. Я мечтаю, чтобы на новой партии рук под логотипом разодранного ананаса красовалось мелким шрифтом: «powered by Gumbolt», – он уже привычно усаживался в кресло. – Это моя мечта… Да… Я с младенчества к ней иду. 7 долгих лет, всю сознательную жизнь, с тех пор, как установил голову и кропотливо обновляю ее каждые сутки. Да, я знаю, это очень смелая мечта, возможно, самая амбициозная из всех, что когда-либо выбирались из списка: мелкий шрифт рядом с великим брэндом Pineapple. Разве не это – предел счастья для любого меловека**? Разве не об этом мечтают триллионы? Да, это почти невозможно, это менее вероятно, чем выиграть в лотерею… И тем не менее… И тем не менее… – губы его дрогнули, и задний экран показал грустный смайл со слезинкой, – Я почти у цели. Я – тот избранный, тот выдающийся, один на миллиард. Тот, кто придумал новый дизайн руки, который носят миллионы. Посмотри! – он выхватил из ящика стола что-то, похожее на батон докторской колбасы. – Разве она не прекрасна?

Батон оказался капсулой, которую Гумбольт вскрыл. По столу растеклась желтая слизь. Стало видно руку. Она была вариацией на тему природных конечностей, которые бывали у млекопитающих. Длинные костлявые пальцы с задубелыми зелеными когтями явно отсылали к романтическим историям про вурдалаков, которые стали особенно популярны этой осенью. Неслучайность аллюзии подчеркивал встроенный перстень с черным софозитом – такой же, как у любимого всеми героя неоэпоса. Футуристический вид руке придавал модуль, встроенный в запястье, стилизованный под старую радиолу. Он мог мигать разными цветами, проигрывать ретро-мелодии с 8-битным звуком и даже показывать время – гениальное обыгрывание новейшего тренда возвращения к истокам. Снизу вдоль всей руки блестящей полоской шла молния. Она служила чисто декоративным элементом и врастала прямо в кожу. Ее следовало носить полурасстегнутой. Это смотрелось очень стильно, особенно массивная застежка с выбитым на ней логотипом разодранного ананаса. К тому же – для самых придирчивых пользователей – была оставлена возможность кастомизации: рука была доступна в 3 цветах: серебро, жемчужно-белый и голубая глина. Единственным неэстетичным местом было место срастания. Из него торчали обескровленные вены и кости, напоминая, что рука по сути представляет собой кусок окоченевшего трупа.

– Разве это не достойно Нобеля? Разве я могу его не получить? – возопил Гумбольт и в сотый раз склонился над своим произведением, рассматривая его и любовно поглаживая.

* меловечество – модифицированное человечество (прим. ред.).

** меловек – представитель меловечества (см. выше) (прим. ред.).

***

Змееголовый отрешился. Они сидели рядом, в комнате с серыми пустыми стенами. Окон не было. Ребенок с головой-будкой и змея, свернувшаяся колечками на кресле. Змееголовому почему-то вспомнилось далекое прошлое – когда он еще был человеком – как будто в другой жизни.

Почему он решил стать змеей?

Да он и не решал. Просто хотелось примкнуть к прогрессивной молодежи. Он приехал в столицу из крохотного приморского городка, где люди не знали ничего, кроме солнца и волн. Даже букв. Он выучился, нанял квартиру, устроился в планктонарий, но не мог сблизиться ни с кем из местных. Как будто через пленку. Все контакты стерильны и не выходят за установленные правилами рамки. Как будто на тебе – огромный склизкий презерватив, в котором задыхаешься.

Наверно, он не так выглядит. Не модный. Деревенщина. «Ты – асекси, – объяснила единственная искренняя девушка, в которую он тут же влюбился, несмотря на то, что ее лицо было стилизовано под кошку. – Ты – неформат. У тебя нет ни пирсинга, ни тату, ни кубиков на прессе. Ты как будто из пещеры вылез».

Петя решил сделать татуировку на плече в форме змейки. Но в бьюти-салоне были очень добры и объяснили, что никаких змеек, конечно, они не делают, и хоть у них и есть машина для распечатки тату на все тело, даже это – позапрошлый век. Модный администратор с третьим глазом и ворохом симпатичных щупальцев за спиной провел ему ликбез: тема с тату исчерпала себя, когда в школах не осталось детей со свободным клочком на теле. Эти дети вырастали, тату расплывались, кожа зеленела, лица теряли черты от отвисших туннелей в губах, ушах и веках. Тело становилось непригодным для красоты. Время требовало нового слова в бьюти-индустрии. И его сказал великий Гэббс на своей презентации, ставшей потом легендой. Он совершил революцию. Он сказал: «Зачем нам модифицировать существующее тело, если можно создать совершенно новое? Иное… То, о котором вы всегда мечтали. Только представьте! Самые смелые ваши мечты обретут плоть и кров. Генетические модификации ограничены только вашей фантазией и кредитной историей. Мечтайте! Творите! Выберите себе новый форм-фактор! Я свой уже выбрал!» И с этими словами он стянул с себя водолазку вместе с муляжной головой, и все ахнули. Вместо хилого человеческого торса под софитами сиял прочный насыщенно рыжего цвета панцирь рака. Рак ловким движением клешни перерезал ремень, и джинсы упали на пол, не оставив никакого напоминания о человеческом теле. Зал аплодировал стоя.