Эмилия Тайсина - Жемчужница и песчинка

• Название: Жемчужница и песчинка
• Автор: Эмилия Тайсина
• Жанр: Русское современное
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-906792-07-5

Книга казанского философа и поэта Эмилии Тайсиной представляет собой автобиографическую повесть, предназначенную первоначально для ближайших родных и друзей и написанную в жанре дневниковых заметок и записок путешественника.

---

To Rev. Igor Tsvetkov

A naive prayer

You know I never pray aloud.
I hide my hope and faith.
And when I see a singing crowd,
Blush comes into my face.

You think me wrongfully acute,
Because You heard me tell
That shower and perfumes substitute
Me soul and spirit well.

I know I am a sinner, since
I doubt Our Father’s might;
And showing no concern just means
To show «folie» and spite.

You sealed me with severe look,
And I grew weak and meek.
A royal King of Eagles took
A fy – away from me.

Now I’m alone, alone again,
A doll with broken heart.
You still believe I cannot pray?
That’s why You set apart?

Now see me knealt from high above!
You’ll hear from down below:
«Oh, take me to your arms, my love,
For keen the wind doth blow!»

Прорицание

Мне волхвовать в коричневой пустыне,
Корой укрывшись светлой бересты.
Мне неотступно думать: где ты ныне,
Меня ль еще воспоминаешь ты?

Мне воевать с тупые злые бесы,
И под шелом увязывать власы.
Тебе воссесть архангелов одесно,
Следить с восторгом райские красы.

А в этой жизни, предков чтя обычай,
Тебе сберечь седую старину,
А с поля брани захватить добычей
На час утех ногайскую княжну.

Защитник, страж, певец родных пристанищ!
Сим прорицаю: купно с Неиным
Ты явишь правду, сам же ею станешь,
Ты будешь счастлив счастием земным!

По таинстве венчанья, как к святыне,
Навечно ты прилепишься к жене…
Мне уходить. Так не рыдай же, сыне,
Во гробе зряще, не рыдай мене!

Afairy – tale

My Lord the Carpenter, behold
The plea of mortal soul!
In days of sheer youth I was told
This story as a whole:
There once had sprung a tragic love
Between a lightning white
Dispersing fres from high above,
And river, fowing wide.
The River marveled at the show
Of sparkling, dazzling spears;
And he refected them below
And mirrored radiant spheres.
Slow waters sparkled in delight
Or ran in thousand springs;
The mighty River watched the lights
That trembled on the strings.
The Lightning sang her frenzied songs,
She danced and prophesied;
The zigzag signs confessed and warned,
She knew she was desired.
The deep sweet waters closed the care
Of deep sweet heart in love;
He did not notice love was there
Until he heard enough.
The mighty River formed a lake
To hold that furious life
To hug in marital embrace
The one he called his wife.
The Lightning twinkled him a kiss
And rushed to meet her fate.
The freball blazed, blew up and hissed
And few to fall and fade.
Evaporating, boiling lake
Was veiled with misty fog;
The River groaned and strived to take
Last waters to the bog.
You could imagine him return
When tears of rain were shed;
The lake was dry, the grass was burnt,
The Lightning, she was dead.

This moarnful ballad makes me sad
And shivering from cold.
I am no bird I am no cat
I am a human soul.
My burning nature can't be changed,
I am all fames and fre;
Beyond all that, I am engaged,
And I don't want to die.
My Lord the Carpenter, I beg
That You should meet my plea;
Take cedar logs, and fasten belts,
And make a raft for me.
Oh Lord my Savior, here's Your turn
To show Your magic craft!
Rejoyce, my soul, red fre, burn,
Wide River, drive the raft!

Приведу еще стихи, которые были в начале: им двадцать пять – тридцать лет, но я и сегодня думаю так же, как и тогда.

* * *

Догорает мой День, блистая.
То ль витает воронья стая,
То ли пепел летучий тает
Над костром лица моего…

Кроме страстных, коротких песен,
Кроме мерно гудящих столетий,
Да безжалостной, длинной плети
Я не чту под луной ничего.

Помертвеет осенний холод,
Захлебнется коктейлем город,
Нежных глаз мелькнут хороводы,
Ночь немая летит ко мне.

Я умею лечить печали,
Превращать расставанья в начала,
Мне Природа – Мать обещала
Счастье где-то на той стороне.

И более поздние.

* * *

К каким вещам я охладела!
К скольким явленьям, именам!
Барабудур, Бергсон, Мандела,
Чивитавеккья, Суринам,

Рокамадур, тулуп, мартини,
Твин Пикс, Квин Маб, БГ, Джей Си,
Квентин Дорвард и Тарантини,
Питоны Монти, Дебюсси,

Дольмены, парусники, сольди,
«Машина», новый поворот,
кот Леопард и Леопольди, —
пардонте, все наоборот…

Теперь никто меня коварный
бы не зазвал на сеновал.
Я разлюбила звон гитарный,
а пылкий рыцарь сам увял.

Мне опостылел Ференц Кафка,
Мартын Хайдеггер, дон Хуан,
все три «Девятых», камилавка
Владыки, бурса, пляс, диван.

Но дальше всех с завидной силой
я б постаралась оттолкнуть
ученых немцев бред спесивый,
их экзистенциальну муть,

английский стиль, австрийский гонор,
белиберду филологинь,
тупых студентов, южный говор,
злых Янов и безглавых Инь!

Былина о Василисе Премудрой, Иване – дураке, Кощее бессмертном и Диабаз – скале грановитой

То не гром катит по поднебесью,
То не брань гудит по всей росстани:
Стук копыт гремит: скачет борзый конь,
На коне ли том что Иван сидит.
Держит он, Иван, копьё вострое,
А в другой руке он нагаечку.
Он глядит вперед, в синий окоём:
Там летит – мелькает лебедушка.
Кличет он, Иван, громким голосом:
«Ой же ты, Василиса Премудрая!
Ты постой, постой, погоди меня,
Возвернись ко мне, лада милая!»
Отвечает ему та лебедушка:
«Ах, Иван, головка победнинька!
Уж не сам ли ты восхотел того,
Чтобы мы николь не встречалися?
Я тебя, Иван, с той поры боюсь,
С той поры боюсь, опасаюся,
Как обманом ты обещал любить,
Сам исчез, пропал в одночасие.
Уж и я ль тебя не учила уму,
Уж и я ль была не спомощница,
Не спомощница была, не сподвижница,
Да во всех твоих делах не советчица?
Ты зачем, Иван, слушал злой навет?
Ты почто меня защитить не смог?
Уж и я ль тебя не звала назад?
Ну да вижу – нет, не заладилось.
Не моя вина, а беда моя,
Что, женившись, в час разженился ты.
Ночь супружеску, горе – муженек,
Ты предал на суд, пересудный толк.
Ты зазвал меня, да своей назвал,
Да назавтра сник, перекинулся.
Не вини теперь, что обида зла:
Упустил ты, Иван, свое счастие.
Ты любить умел – холить не умел,
Скатный жемчуг ты по двору сметал.
Ты поймать умел – не умел сберечь,
Так прощай, лечу я к Кощеюшке.
Что Кощей ли тот, его все дрожат,
Мне же он, Кощей, верно предан был.
Что даров дарил, что похвал точил, —
И по сей он день ждет, что я вернусь.
Что ли жизнь его – скука смертная,
Утро горько, ночь – растуманная.
Не люблю его, ну да быть сему;
А с тобой, Иван, не остануся».
Так летит она, а Иван спешит,
Погоняет он коня верного.
Восемь дён на юг все неслись они,
На девятый день силы кончились.
А пошел тут путь круче, круче вверх;
Спотыкнулся конь, глаз косит, храпит;
И стоит, крепка, на тоём пути
Диабаз – скала грановитая.
Приоткрылся взор сердоликов – глаз,
И раздался глас сильномужествен:
«Стой, Иван, вороти солова коня:
Не судьба тебе лебедь – птицу взять.
Кабы ты умел да ее ценить,
Лебедь – птица стала б твоей навек.
А теперь – прости, не журися, брат:
Не по чину сел, не по чину встал.
Ой же ты, Василиса Премудрая,
Ты чудесна птица серебряна,
Обопрись на край, да прильни ко мне,
Я спасу тебя, дам укрывище.
Ты лоза моя, ветвь возлюблена,
Напои меня золотым вином.
Лебедь нежная, обними меня,
Осени крылом грудь упорную.
У моих стопов море плещется,
В сердолик – глаза звезды смотрятся.
Не летай к Кощею, лебедушка,
Оставайся здесь, лада ласкова».
…И заплакал тут неповит Иван,
Повернул коня, да и в монастырь.
А в рассветный час диабаз – скала
От истомных ласк кораблем всплыла.
Кораблем всплыла, да – й на юг пошла.
Лебедь белая под кормой спала.

Ночное пророчество

Напролёт фанданго танцевали;
А когда закрапало дождём,
Он сказал: «До встречи на привале!»
И ушел проверенным путем.

Мне сомненье: был ли он обманным
Сновиденьем, близкий и ничей?
Но остался дым марихуаны,
Меховой ковер и хор свечей.

Я лениво еле движу плектром.
Вдруг на пальце – чудо красоты —
Диамант, черкнув космейным спектром,
Принял вид давидовой звезды.

Яркий сноп кинжальных мелких радуг,
Пляска искр повсюду и везде;
Это знак – и мне других не надо:
Непреложно сретенье судеб.

Их зигзаги, петли и меандры
Вновь и вновь с тобой сведут меня.
Мы с тобой рожденьем саламандры,
Марс – наш демон, знак наш – знак огня.

Ни слезы и ни словес не тратя,
Прячу в шелк граненую звезду.
На заре, Венеры на закате,
Я в пустыню жуткую уйду.

Средь видений, хищников и гадов,
В одиночку, без воды и книг,
Я преодолею все преграды,
И сверкнет в оазисе родник.

Ввечеру, Венеры на восходе,
Я найду тот самый бивуак,
Где, устав в пожизненном походе,
Овцы спят под мерный лай собак,

Пастырь бдит, поскольку пастырь добрый,
Волчий вой чуть слышится из тьмы,
А в сторонке, у костра из копры,
Ты, мой царь, слагающий псалмы.

Это будет, это так и будет:
Смех, и грусть, и счастье, а потом —
Мы дозорных, растолкав, разбудим,
И тропами разными пойдем.

Псалмопевец, знай: я тоже воин;
Цель путей у нас с тобой одна.
Ты силен, и ты всегда спокоен;
Но, однако, «дальше – тишина»…

Два воина

…Валькирия, любя христианина,
По доброй воле надевает крест;
Следит за колыханьем прядей длинных
И мокрый хлеб с кагором, хмурясь, ест.

Христианин, язычницу спасая,
В восторге хвалит плат, сменивший шлем.
Убор до пят смиренница босая
Носить должна без знаков и эмблем.

Шипящий щёлк церковного славянства,
Трещащий воск коричневой свечи,
Нестройный хор, тяжелое убранство
Священников – прими, терпи, влачи.

…Валькирия, гордясь безмерной жертвой
(Отдавший жизнь – не всё ли отдает?)
С любимым, чая смертного блаженства,
Из храма вон – на холм лесной идет.

О боже, как сияло в кронах солнце!
Как духовит шатер сосновый был!
Два воина, в объятьях ратоборцев
Схватившись, мяли моховой настил.

И пятна света и зеленой тени
Играли на телах, дразня, скользя;
И майский купол их в нагом томленьи
Венчал – о большем и мечтать нельзя…

…А через день, валькирию оставив,
сей христианский воин держит путь
в далекий монастырь суровых правил,
чтоб деву ту забыть когда-нибудь.

…А через год, с огромною свечою,
Во храме служит тот христианин.
…А через два – он под венцом с другою…
А дева – воин плачет в праздник именин.

А вот кошмар…

Монстр

Спят на постели услады
Съяты, не зная преграды,
Жизнь завязав в мандрагоре,
Странно – мистическом чаде,
Нетерпеливая радость
И нестерпимое горе.

Спит алхимический корень,

Конец ознакомительного фрагмента.