Zviad Anageli - Пять рассказов

• Название: Пять рассказов
• Автор: Zviad Anageli
• Жанр: Короткие истории

Амбициозный пессимист: «Я прекрасно живу по сравнению с тем, как намного хуже нынешнего жил раньше».

Сезон одуванчиков: ничего не меняй, просто пошевели мозгами и открой глаза пошире, смотри вперед и ничего опасного с тобою не случится.

По заслугам и честь: рай, ад и реальность.

Осиротевшие: осиротевшая, повзрослевшая от всего пережитого девушка в эту минуту горчайшего горя встречала свою сбывшуюся наконец любовь.

---

Мастерская, находящаяся в моем же подъезде на первом этаже, и занимавшая очень маленькую комнатку, была открыта. Мастер, насвистывая незнакомую мне мелодию, возился с инструментами. Мастерская эта относилась к категории тех, где ремонтируют тысячу мелочей, начиная от восстановления заушников для очков с сорванной резьбой, и кончая гравировкой любых желаемых надписей на медных пуговицах или на пряжках поясов, а также для решения тысяч подобных проблем. Мне никогда не доставляло удовольствия общение с хозяином этой мастерской. Я всегда старался выйти из подъезда так, чтобы даже не поздороваться с ним, но он все-таки часто замечал меня и непременно окликал меня какой-нибудь неприемлемой для меня фразой, стараясь привлечь моё внимание да еще и задеть при этом почувствительней. А моя реакция при выходе из подъезда на улицу, по традиции: ироническая усмешка человека, уверенного в своей правоте, и гордый вид. Не могу объяснить в точности, почему я избегал общения с ним. Наверное, была причина этому. Мы с мастером, можно сказать, лысели на глазах друг у друга. Я знаю его с детства. Он начинал учиться ещё в мужской школе (когда-то было раздельное обучение мальчиков и девочек), на два класса опережая меня. Через два года, по понятным причинам, мы уже ходили в один класс. Ещё через два года он «овладевал знаниями» вместе с учениками, бывшими на два года младше меня. Потом учителям надоел этот вечный ученик, и его попросили из школы. Несколько лет спустя, за какие-то нарушения закона, мне неизвестные, он оказался в тюрьме, где, по своему менталитету и характеру, чувствовал себя, как рыба в воде, и где, как я думаю, он и овладел своей «многопрофильной» специальностью. Ещё с молодости он почему-то все время цеплялся ко мне, и в течение всего последующего периода жизни я постоянно чувствовал его ироническое, насмешливое отношение ко мне и, естественно, старался избегать его.

Ну, а сейчас, несмотря на внутреннее сопротивление, я все-таки направился к его мастерской. Увидев это, мастер тут же прекратил свое занятие. Хотел отпустить какое-то замечание в мой адрес, но, наверное, удивленный тем, что я направился к нему, удержал в горле уже заготовленную для меня реплику. Не проглотил, удержал на короткое время, а потом обязательно выплюнет… Знаю я, что он за фрукт. Приблизившись, я приветствовал его, – из деловых соображений – и тем самым отдавая дань уважению самого себя, но никак не его. Из-за недавнего телефонного звонка смелости у меня прибавилось, и я чувствовал себя уверенно.

– Ваа! Я скорее ожидал бы второго пришествия, чем твоего прихода ко мне! – с удивлением воскликнул он. Затем, состроив какую-то странную гримасу, рукой помахал перед собственным носом и добавил:

– И когда у тебя закончится этот «Тройной одеколон»?! Каждый день, одетый как для гроба, ты отравляешь им воздух, проходя мимо! Я уже задохнулся, не могу больше! Ваа! Это что за уникум в нашем доме! Короче, ну, никак не могу найти время, чтобы собрать у соседей подписи на твое выселение, вот же беда… – захихикал мастер и махнул рукой.

Моей реакцией на его слова была ироническая усмешка. Не теряя времени, я одним движением руки брякнул на стол перед его носом извлеченную из кармана латунную табличку. Мастер взглянул на пластинку, оперся о стол своими зататуированнными, покрытыми седеющим ворсом, руками и сказал мне, так и не разжав зубов, в которых зажата была сигарета:

– Ваа, это что ты мне принес? Отменяется, что ли? Уже перебираешься отсюда? Освободимся, наконец? – спросил он обычным насмешливым тоном, окутывая меня сигаретным дымом. Его лицо и привычно насмешливый тон повегли меня в растерянность, а дым сигареты вызвал такой приступ кашля, что я не смог ему сразу ответить. В знак отрицания я покачал головой, и пальцем указал на пластинку.

– И чего тебе там понадобилось, дед, – заорал он своим противным голосом (а сам-то на два года старше меня!). Он взял в руки мою пластинку и повертел ею перед моим носом. – Что, так прижало, что хочешь этот кусочек латуни сдать в металлолом? Ха-ха-ха, ты, интеллигент поневоле, – захохотал он и презрительным тоном продолжил: – Ну, и что ты с этого получишь, эх ты, дилетант, заодно поснимал бы уж таблички и у соседей, да и пришел бы «дастойно».

Я оборвал его, справедливо возмущенный этими словами. И к тому же, вспомнив утренний звонок, собрал всё своё мужество и осмелился ему ответить:

– Как вам не стыдно – делиться со мной таким вашим опытом, – но голос у меня сорвался, получился жалобный скулеж, и я замолчал, не в силах продолжать. А ему хоть бы что, продолжает себе, криво улыбаясь:

– Вон, у Азаровых «латунь» приклеена, в секунду отдерешь, и у Айвазовых то же самое. На четвертом и у Гелашвили «латунь», там же и у Яшвили, у Исаевых тоже… Хотя нет, у Исаевых простая железка, так ну и что ж? Оторвешь, и пригодится, хоть грязь с обуви будешь счищать. Я тебе больше скажу, – перешел на шепот мастер, – на шестом, у Априашвили, табличка серебряная! Однажды ночью подкрадешься, и… «Хватит, сейчас же сообщу ему, кто я такой», – подумал я, взбешенный, и…

– Довольно! – вскрикнул я ослабевшим голосом, – ваша обязанность выполнить, и, если вы еще способны написать что-то, то вот здесь, – я указал ему пальцем на свободное место на латунной пластинке, – выгравируйте «Лектор». Лек-тор – громко по слогам повторил я, и, высказавшись, почувствовал какую-то внутреннюю гордость. По телу пробежала приятная дрожь. Я рассматривал лицо мастера, ошеломленного моей смелостью, я был уверен, что произвел должный эффект на его психику и на его мнение обо мне, что с этого момента в его глазах я превратился в совершенно другого, куда более уважаемого человека.

Мастер удивленно посмотрел на меня, лицо его изменилось так, словно его переключили на другой канал. Его первое, пренебрежительно-ироническое выражение сменилось уже на насмешливо-ироническое. Он поднял свои брови как можно выше, принял невинный вид и спросил меня:

– Мне не послышалось? Что выгравировать? А ну-ка снова по слогам скажи! – повернулся он ко мне правым ухом и весь как бы превратился в слух.

– Лек-тор. Надеюсь, значение этого слова вы знаете, – ответил я, обескураженный его реакцией.

Мастер фыркнул раз, плечи его затряслись, и раздалось тихое хихиканье, похожее больше на бульканье в легких.

– Лек-т-о-о-р… – выдохнул он со смехом, показал на меня пальцем и некоторое время продолжал так хихикать. Потом присел на стул, низко наклонил голову, и смех его все усиливался. Потом еще раз глянул на меня и спросил сквозь смех:

– А профессора не хочешь? Ха-ха-ха, и фамилию, – хочешь, сменю на Априашвили? – Он прикрыл рот рукой и снова весь погрузился в свое хихиканье. Пытался что-то ещё сказать, но хриплый тихий смех душил его. Потом он так усилися, что я уже не мог понять, смеется он или кашляет, по-моему, это больше походило на шипение и свист. Он весь покраснел, из его выпученных глаз катились слезы. Я стоял пораженный, не зная, что предпринять, я впервые видел такое… Мастер, уже впавший в истерику, раскачивался всем телом. Где-то минуту он так шипел и свистел. Наконец, поднял на меня покрасневшие глаза, секунду смотрел так, словно пытался что-то сказать, но не сумел, так как, обессилев от смеха, уже не мог говорить.

– С меня довольно насмешек с вашей стороны. Вы заслуживаете презрения и ничего больше. Хорошо еще, что вы не единственный мастер на Земле! – воскликнул я, осмелев от его беспомощности. Я схватил свою табличку и вышел вон. А из мастерской все также слышалось хихиканье-шипенье, и к этому теперь добавились и другие звуки, так как уже вошедший в азарт мастер принялся колотить кулаками по столу. Мои ручные часы показывали 8 часов и 42 минуты.

Я вышел на улицу, – и тут же меня наполнил шум улицы. Приятное ощущение. Правда, поступок мастера несколько испортил мне настроение, но то, что ожидало меня сегодня, что должно было изменить всю мою последующую жизнь, было для меня такой радостью, что в этот момент не стоило принимать близко к сердцу вредный поступок какого-то существа с неприемлемым для меня уровнем менталитета. Вот если бы это был обычный день, стресс, полученный от поведения мастера, продолжался бы куда дольше. А сейчас я чувствую душевный подъем. И добавление моего звания на пластинке увенчает меня окончательно. Да, сейчас я стал объектом насмешек мастера, но – посмотрим, посмотрим! Достижение цели начинается с мелочей, с деталей. Его поступок сделал меня непробиваемым.

Я перешел через дорогу. Прошел шагов десять – и самостоятельно нашел точно такую же мастерскую. Оказывается, так легко было получить новое звание! Я уже через две минуты смотрел на свою обновленную пластинку. Выше моих имени и фамилии большими красивыми буквами было вырезано: «ЛЕКТОР». У меня дыхание перехватило. Если бы я уже не опаздывал, сейчас же бросился бы цеплять пластинку к двери. Поднимался бы кто-нибудь незнакомый мимо моей двери, прочитал бы: «ЛЕКТОР»! Сказал бы: «Ваа!» – и с почтением продолжил свой путь по лестнице. Некоторым это покажется неприемлемым, они сочтут это проявлением гордыни, но что в этом неприемлемого? Вот, взять хотя бы нашего соседа Априашвили, у него ведь на серебряной пластинке написано «Профессор». Повредило это кому-нибудь? Я не помню, чтобы кто-то осмеивал его или пренебрежительно к нему относился. Напротив, все, и тот мастер в их числе, обращались к нему с уважением. Начиная с дворника и кончая районным инспектором, все в глаза заглядывают и, как увидят, сразу: «Что вам угодно, господин…» – и, как вокруг новогодней елки, танцуют… Видели бы вы в это время выражение лица профессора Априашвили! Ооо, и не говорите! Ну, и чем же я хуже него?!