Ханс Урс фон Бальтазар - Сердце мира

• Название: Сердце мира
• Автор: Ханс Урс фон Бальтазар
• Жанр: Религия
• Год: 2006
• ISBN: 5-94242-029-7

«С того лета, когда на берегах озера в моих родных краях я написал эту книгу, прошло уже почти пятьдесят лет. Пожилому человеку трудно судить о том, говорит ли сегодня что-либо и кому-либо лирический стиль этой работы, но духовное содержание книги, которое решило предстать здесь в своих юношеских одеяниях, осталось с течением времени неизменным. Тот, кто чутко вслушивается, способен, как и тогда, расслышать в грохоте нашего мира равномерное биение Сердца – возможно, именно потому, что, чем сильнее мы пытаемся заглушить это биение, тем спокойней, упорнее и вернее оно напоминает о себе. И нашей уверенности в своих силах, и нашей беспомощности оно является как ни с чем не сравнимое единство силы и бессилия – то единство, которое, в конечном итоге, и есть сущность любви. И эта юношеская работа посвящается прежде всего юношеству…»

---

Ханс Урс фон Бальтазар Сердце мира

© Johannes Verlag, Einsiedeln, 2002

© Институт философии, теологии и истории св. Фомы, 2006

© Б. Карцовник, перевод с немецкого, 2006

© Институт философии, теологии и истории св. Фомы.

Предисловие

С того лета, когда на берегах озера в моих родных краях я написал эту книгу, прошло уже почти пятьдесят лет. Пожилому человеку трудно судить о том, говорит ли сегодня что-либо и кому-либо лирический стиль этой работы, но духовное содержание книги, которое решило предстать здесь в своих юношеских одеяниях, осталось с течением времени неизменным. Тот, кто чутко вслушивается, способен, как и тогда, расслышать в грохоте нашего мира равномерное биение Сердца – возможно, именно потому, что, чем сильнее мы пытаемся заглушить это биение, тем спокойней, упорнее и вернее оно напоминает о себе. И нашей уверенности в своих силах, и нашей беспомощности оно является как ни с чем не сравнимое единство силы и бессилия – то единство, которое, в конечном итоге, и есть сущность любви. И эта юношеская работа посвящается прежде всего юношеству.

Июнь 1988 г.Ханс Бальтазар

Царство

I

Плен ограниченности… Как и любое другое существо, человек рождается в плену: душа, тело, мысли, одежда – у всего этого есть свои границы, и все это само по себе тоже служит границей. Все, что нас окружает, делится на некое «то» и некое «это»; они отделены друг от друга и друг с другом не сочетаются. Через зарешеченные окна чувственного восприятия каждый из нас всматривается в чуждый мир, с которым он никогда не сольется. Если бы человеческий дух, подобно птице, смог бы пересечь пространство этого мира, он никогда бы не смог сам стать этим пространством, а линия его полета немедленно бы исчезла, не оставив ни малейших следов. Как велико расстояние от одного живого существа до другого! Даже если оба эти существа любят друг друга и протягивают – каждый с берегов своего острова – друг другу руки, их попытка обменяться своим одиночеством, обмануться в поисках единства обречена на столкновение с невидимой преградой, с холодным стеклом, о которое бьются плененные птицы. Никто не в силах вырваться из своего заточения, никто не знает, кто заточен в соседней темнице. Путь, ведущий от мужчины к женщине, от ребенка к взрослому, окутан неясностями – даже в большей мере, чем путь, ведущий от человека к миру животных. Живые существа чужды друг другу, даже если они находятся рядом и – подобно краскам, подобно воде и камню, солнцу и туману – дополняют друг друга, вместе порождая полнозвучную гармонию Вселенной: за многообразие приходится платить горькой ценой разделенности. В самом существовании в роли «отдельного» уже заключено отречение. Сияющее зеркало разбито вдребезги, безграничный образ распылен по всему миру, сам же мир – груда осколков. Но каждый из обломков наделен ценностью, от каждого фрагмента исходит сияние, напоминающее о тайне его происхождения, каждая конечная вещь напоминает о вещах бесконечных: это обещание чего-то большего, возможность некоего прорыва; зов этот столь сладок, что в миг, когда он на мгновение напоминает о себе, когда он прорывается сквозь оболочку и предстает свободным от пепельных одежд повседневного, внезапное желание следовать за ним заставляет пульс биться сильнее: перед нами нечто чудесное и безмерно радостное. Печать истоков, лобзание праначала, залог некогда потерянного единства. Однако зерно этого желания всегда остается непостижимым и таинственным; тот, кто попытается его ухватить, остается ни с чем: в его руках оказывается яблоко Адама, а вовсе не плод Древа Жизни, для которого не существует никаких границ. Небесный образ, растворяясь в легком мареве, с грустной улыбкой ускользает. То, что казалось бесконечным, вновь оказывается среди голых стен, и оба – ищущий и тот, кого он ищет, – возвращаются в свою тюрьму. И вновь мы стоим друг против друга, частное против частного, и о том, чем мы владеем, мы можем друг другу лишь «со-общить». Никакая сила, никакие слезы не в состоянии разрушить нашу темницу.

Но взгляни: вот оно, парящее, раскачивающееся, непостижимо текущее, вот оно – Время. Невидимая ладья, плывущая от берега к берегу. Крылатая колесница, летящая от одного существа к другому. Войди во Время, и оно тронется в путь, унося тебя неизвестно как, неизвестно куда. Вот оно раскачивается, неподвижная почва колеблется под ним, а дорога оживает, вьется дальше и становится подобной чудному течению бегущей вдаль реки. Берега сменяют друг друга: вот леса, через которые несет тебя Время, вот широкие поля, вот населенные людьми города – течение изменчиво и многообразно. Вот оно несется вдаль с легким шумом, вот оно обрушивается стремительным водопадом и снова замедляет свой бег, впадая в озеро. Теперь его движение незаметно; вдоль берегов вода начинает струиться в обратном направлении, пока тяга из середины потока не придаст ей новых сил.

Пространство холодно и неподвижно, но Время наделено жизнью. Пространство разделяет, Время же соединяет всё со всем. Оно струится не вокруг тебя, как будто ты простая щепка на его поверхности – оно протекает сквозь тебя, ты сам погружен в эту реку. Ты сам эта река. Скорбишь ли ты – доверься времени: вскоре оно заставит тебя смеяться. Смеешься ли ты – это продлится недолго: вскоре смех сменится слезами. Ты переходишь от одного настроения к другому настроению, от одного состояния к другому, от пробуждения ко сну и от сна – вновь к пробуждению. Твои странствия прекратились, ты вновь в состоянии покоя, ты устал и голоден, ты насыщаешься, вновь встаешь и вновь пускаешься в странствие. Ты страдаешь: издалека, еще недостижимое, приближается то свершение, которого ты добиваешься. Но поток несет тебя все дальше и дальше, и вот однажды утром приходит время действовать. Ты чувствуешь себя ребенком и думаешь, что никогда не преодолеешь бессилия собственного детства – детства, в четырех стенах которого ты заперт без окон и дверей. Но взгляни – эти стены сами по себе подвижны и изменчивы, и все твое бытие превращает тебя из ребенка в юношу. Из тебя самого исходят ранее скрытые истоки, они растут подобно цветам, они раскрывают перед тобою новые возможности, и вот однажды ты видишь, что мир вокруг тебя стал взрослым. Время мягко перемещает тебя от одной округлой линии к другой, и по мере твоего движения перед тобой возникают новые перспективы и горизонты: ты начинаешь любить превращения, ты предвкушаешь немыслимые приключения. Ты угадываешь направление, ты чувствуешь, что приближается отплытие и ощущаешь запах моря. И ты видишь: то, что меняется в тебе, меняется и во всем, что тебя окружает; каждая точка, которую ты в спешке пересекаешь, сама находится в движении. Она стремительно сдвигается, и при этом неизвестно куда; в ней свершается ее собственная долгая история, и конечная цель этой истории неведома ей самой. Ты смотришь в ночное небо: величественно вращаются звезды; как виноградными гроздьями, они окружены планетами. Звезды движутся в какую-то заранее им уготованную даль, в неизведанные пространства. Ты разлагаешь атомы, и они приходят в хаотичное движение, как муравьи в потревоженном муравейнике. Ты ищешь постоянства и твердых законов на земле, но и здесь все – лишь происходящее, лишь история, и никому не ведомо, какими будут облака на будущей неделе.

Но закон все же существует – это таинственный закон изменения, который может познать лишь тот, кто изменяется сам. Ты не можешь вытащить реку на берег, чтобы исследовать ее как рыбу, чтобы понять те правила, по которым она движется. И ты сам можешь научиться плавать, лишь находясь в воде. Мудрые рода человеческого пытаются познать основу бытия, но не могут ничего иного, как только лишь описать одну из волн потока. На созданной ими картине течение застыло; подлинным оно станет лишь тогда, когда будет вновь отпущено в странствие. Многое предприняли эти жаждущие, чтобы сдержать поток; следуя придуманной ими системе, бросая в воду камни, они думали создать Остров Вечности; сердца их раздувались подобно воздушному шару – в надежде ухватить вечность в миг единого блаженного «Сейчас». Но ухватили лишь воздух, разорвались на части или – околдованные некой вымышленной идеей – вообще позабыли жить, и поток двинулся дальше, омывая их останки. Нет, закон заключен в реке, и познать его можно лишь в движении. Совершенство заключено в свершении движущегося. Никогда не думай, что ты «достиг». Забудь то, что осталось позади. Тянись к тому, что перед тобою. В превращениях, в которых ты теряешь некогда тобою схваченное, ты наконец-то превратишься в то, по чему ты тосковал и чего ты жаждал.

Доверься Времени. Время – это музыка; пространство, в котором эта музыка раздается, есть грядущее. Симфония сочиняет саму себя, такт за тактом, и в своем самосозидании черпает из неисчерпаемых запасов Времени. Пространства часто не хватает: слишком мало камня для того, чтобы изваять статую, и городская площадь не вмещает всех собравшихся. Но когда не хватало Времени? Когда было так, что оно исчезло, как ускользнувшая, слишком короткая нить? Время столь длительно, сколь длительна благодать. Предоставь себя благодати Времени. Ты не можешь прервать музыку, чтобы поймать и стреножить ее; дай ей струиться, дай ей улететь – иначе ты не сможешь постичь ее. Ты не можешь свернуть ее в одно чарующее созвучие, чтобы овладеть ею раз и навсегда. Терпение – вот первая добродетель того, кто хочет слышать. Вторая добродетель – отречение. Ибо – смотри – ты можешь постичь размах мелодии не раньше, чем прозвучит ее последний тон. Лишь теперь, когда музыка отзвучала, ты в состоянии охватить все ее таинственные колебания, все сопряженные между собою арки, все соотнесенные друг с другом округлые линии. Лишь то, что достигло слуха, проникает в сердце. И все же, и все же: ты не можешь – неким невидимым образом – ухватить в единстве Духа что-либо, что ты не пережил чувственным образом в многообразии чувств. Над временным есть вечное, оно посеяно и собрано им – но оно воплощает себя лишь в переменах Времени.