Акулина Парфенова - Мочалкин блюз

• Название: Мочалкин блюз
• Автор: Акулина Парфенова
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-367-03053-2

Аня Янушкевич – высококвалифицированный специалист по клинингу, попросту – уборщица в богатых домах. Она хорошо воспитана, образованна и может справиться даже с самыми трудновыводимыми пятнами. Но сможет ли она справиться с собой, когда ей встретится настоящий Homme Fatal ее грез, богатый и загадочный Глеб?

---

Он смотрел на меня растерянно.

– Что же мне делать?

– Материться, драться, пропадать по три дня неизвестно где, если вас интересует способность к домашнему труду. Ну а если привлекает интеллект, то нужно заставлять каждый день мыть унитаз, ездить на мойку машин, выдергивать закладки из книг. Демонстрируйте свои недостатки, тогда вам будут доверять.

– Неужели нужно быть скотиной, чтобы нравиться женщине? – Его брови изогнулись в гримасе горестного недоумения.

– Вы показались мне таким жестким, таким опасным в первую нашу встречу…

Вдруг он улыбнулся и снова стал удавом Каа.

– А теперь разрушил свой брутальный имидж жалобами на трудные отношения с женщинами… А что, если я вас разыграл? Вдруг все это чепуха и я хотел разжалобить вас, чтобы прямо сегодня затащить в постель, а? Неужели вы могли поверить, что у меня могут быть проблемы с женщинами?

– Ну, если признаётесь, значит, оставили свое намерение.

– Оставил.

– Интересно почему?

– Не выношу антикварных кроватей.

– А что, если, скажем, на полу?

– Вот видите, никаких проблем с женщинами… Честно говоря, я думал, что в этом месте вы надуетесь и станете меня прогонять, а я буду умолять этого не делать. Вы снова станете меня жалеть и согласитесь поехать ко мне… Ну что, я достаточно продемонстрировал свой изъян?

– Актерство ради манипулирования вполне понятно и встречается довольно часто. Так что, боюсь, вы здесь не оригинальны.

– Вот видите, неоригинальность – это изъян номер два. А теперь номер три – может, все-таки поедем ко мне, у меня мебель во всех комнатах и отличная итальянская кровать… Знаю, что не поедете, – пожалуй, чересчур быстро сказал он. – Тогда хотите, я расскажу о себе? Чем занимаюсь, как заработал деньги? Вам ведь наверняка любопытно.

– Боюсь, рассказы о разборках, пытках утюгом и прочих удовольствиях этого сорта меня не слишком возбуждают.

– В том-то и дело, вы удивитесь, но ни в чем таком я никогда не участвовал, я даже «вальтер» от «беретты» не отличаю, не говоря уже обо всем остальном.

– Тогда я вся внимание.

– Я понимаю, что вы на язвенной диете и ваш желудок в это время суток должен отдыхать. Если вы станете готовить, вам неизбежно захочется есть, выделится сок и т. д. Но может быть, вы все-таки сделаете мне какой-нибудь бутерброд? Я надеялся, что мы где-нибудь поужинаем, и ужасно голоден.

– С большим удовольствием.

Я заглянула в холодильник. Маленькая упаковка тертого пармезана, пучок салата, грамм двести сырого филе семги… и все. В хлебном ящике нашлись финские лепешки. Для изысканной молодой дамы вроде меня – роскошный обед. Для девяностокилограммового мужика – и червяка не заморить. Но кормить мужчину – это такое удовольствие. А кормить мужчину своей мечты – удовольствие стократное. Я должна была что-то придумать, и придумать быстро. Я насыпала пармезан на лепешки и поставила в микроволновку.

Вымыла латук.

Порезала кубиками семгу.

Достала лепешки из микроволновки.

Поставила туда семгу.

Разложила латук на лепешки поверх сыра.

Достала семгу из микроволновки, помешала ее, поставила еще на минуту.

Достала семгу, разложила поверх салата.

– Для полного счастья не хватает лимона. Мне лимоны запретили. Посидите минут десять, я сбегаю в соседний ларек.

– А лайм не подойдет? У меня с собой есть два. Вчера купил домой, но забыл выложить.

– Это очень кстати. Дайте один.

Глеб отправился в ванную мыть руки.

* * *

Я побежала на кухню, выдавила на все половину лайма, уложила на тарелку и принесла в столовую.

Все вместе заняло четыре с половиной минуты.

– Быстро, – оценил Глеб, откусил раз, откусил другой. – Вкусно… Красиво было бы на желтой тарелке.

– Я держу только белую посуду, без рисунка. Мне так почему-то вкуснее.

– Это – позиция. Уважаю.

Мужчина, утоляющий голод, – волшебное зрелище, особенно если он ест то, что приготовлено тобой. В таких случаях я испытываю счастье пещерной женщины.

Жаль, что он все съел так быстро.

– Накормила, напоила, в бане парить не буду – горячую воду на два дня отключили. Так что с чистой совестью можно байки слушать.

– Я вообще-то родился и вырос в Москве.

– Кошмар. Как же оказались в Петербурге?

– Здесь есть по меньшей мере четыре вещи или явления самого высокого мирового уровня. Это архитектура, Эрмитаж, балет и фарфор. Ничего подобного нет в Москве. Разве что балет, но он все равно имитирует петербургский. И потом, Петербург был столицей России в самый лучший период ее истории. Ни до, ни после Россия не была столь великой. Он как вдовствующая императрица, которую можно оскорбить, ограбить, даже изнасиловать, но лишить ее титула и прошлого – невозможно. Петербург был не в масть, не по рылу большевикам. Не по рылу он и нынешней власти. Чтобы достойно содержать императрицу, нужно иметь империю. Поэтому Петербург умирает. И он прекрасен в этой агонии. Дух смерти здесь – везде, и это неповторимо. Нужно все это наблюдать. Потому что все это исчезнет.

– Да вы, батенька, декадент.

– А вы разве не декадентка? Поразительно, с какой скрупулезной тщательностью вы собирали эту мебель, эти интерьерные мелочи, а ведь люди, которые все это сделали, давно мертвы. Вы живете среди посланий с того света. От тех, кто сделал эти вещи, и от тех, кто жил среди них. Это десятки, если не сотни людей. По ночам их тени, должно быть, обступают вас и говорят с вами.

– Какое у вас воображение! Я начинаю понимать, почему вы так одеваетесь.

– Как – так? Вы не одобряете?

– Одобряю, но задумываюсь о том, что побуждает вас так отличаться от других. Наверняка есть какая-то причина.

– Я просто разрешил себе выглядеть так, как я хочу, как себя чувствую. Я не хожу на работу в общепринятом смысле этого слова, мне не нужно подлаживаться под правила. Бывают случаи, когда компромисс необходим. Я иду на него спокойно. Но в целом мой образ жизни дает мне возможность не ломать себя. В этом его главное преимущество. Это относится не только к одежде. Практически ко всему. Просто одежда и внешность – это то, что бросается в глаза.

– Я даже не знаю, что сказать на это, кроме того, что моей зависти нет предела. Однако как же все-таки вам удалось достичь такого уровня благосостояния, что вам не нужно работать?

– Я расскажу вам обязательно. Это, смею вас уверить, прелюбопытнейшая история. Но позвольте сначала задать вопрос. По вашему жилью я вижу, что вы не замужем, хотя вся мужская часть домашней работы сделана отлично. Встречаетесь с кем-нибудь?

– Я в разводе и уже два дня ни с кем не встречаюсь.

Вдруг зазвонил его сотовый телефон. Он взял трубку, и лицо его стало жестким. Глаза сверкнули белым металлом.

– Я понял, – сказал он и прервал связь. – Простите, я должен уйти. Но чтобы как-то скрасить вам горечь расставания со мной и неудовлетворенное любопытство, – сардоническая усмешка очень шла ему, и мне очень понравилась его самоирония в этом месте, – я хочу вручить вам подарок. Напрашиваясь к вам в гости, я еще не был уверен в его уместности, поэтому оставил в машине.

Он вернулся через две минуты.

– Прошу, примерьте.

Я заглянула в коробку. В ней было вечернее платье.

– Это винтажное платье Givenchy тысяча девятьсот шестьдесят первого года, оно принадлежало Одри Хепбёрн. Я думаю, что оно должно вам подойти.

Я стояла открыв рот. Что ни день, то подарки.

– Я не могу его принять.

– Пожалуйста, примерьте, я очень спешу.

Я не смогла преодолеть это искушение. Быстро побежала в спальню и переоделась. Одри была несколько ниже меня, и грудь ее была меньше моей. Однако платье все равно сидело изумительно и из-за разницы в размерах выглядело весьма современно.

Я вышла в прихожую и увидела себя в зеркале. Как я люблю этот оптимистический, олицетворяющий победу разума над хаосом, напоминающий о космосе и научно-технической революции потрясающий стиль шестидесятых.

– По-моему, не стоит ничего говорить. Мы оба все и так видим. Можете просто удостоить меня вашим характерным царственным кивком и тенью благодарности во взгляде.

Он снова усмехнулся.

– Это невыразимо. Но я не могу его принять. И это жестоко с вашей стороны – искушать меня подобным образом. Нет ни одной причины, по которой я могу его взять.

– Причина есть, и она решает всё – вы его хотите.

И он побежал, не оглядываясь, вниз по лестнице.

Я испытала сильное облегчение оттого, что речь о моей работе так и не зашла.

Пожалуй, он не осознаёт, что я и так покорена им. Иначе зачем такие усилия.

И я не понимаю, когда он говорит искренне, а когда надевает маску.

И когда шутит, то над кем – над собой или надо мной.