Дмитрий Гусев - Античный скептицизм и философия науки: диалог сквозь два тысячелетия

• Название: Античный скептицизм и философия науки: диалог сквозь два тысячелетия
• Автор: Дмитрий Гусев
• Жанр: Детская образовательная литература
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-9906550-0-3

Эллинистический скептицизм, представленный не только пирронизмом, характеризуясь прежде всего «внутренней эмиграцией», своеобразным «экзистенциальным» поворотом философской мысли, индивидуалистической и эвдемонистической направленностью, во многом предвосхитил современные эпистемологические, этические и социально-философские идеи, а его представители, рассмотренные в широком историческом контексте обернутся не «маргинальными» мыслителями своей эпохи, а настоящими пророками в мировой философской мысли.

Hellenistic skepticism, which can be represented not only as pyrrhonism, being characterized first of all by «internal emigration», out-of-the-way «existential» turn of philosophical thought, individualistic and eudemonistic direction, in many ways anticipated modern epistemological, ethical and socio-philosophical ideas. Meanwhile its representatives, viewed in broad historical context, will turn out not «marginal» thinkers of their epoch, but true prophets in world’s philosophical thought.

---

По А.Ф. Лосеву «остановиться на скептицизме Пиррона или Тимона античная мысль, конечно не могла. Такого рода скептицизм был слишком уж абсолютен и непримерим, и в античной философии он мог промелькнуть в таком виде только лишь как кратковременный момент. Античная скептическая мысль, стараясь обосновать свою скептическую позицию, волей-неволей должна была тут же вводить некоторого рода и конструктивные моменты, чтобы первоначальный скептический релятивизм не превратился в пустой и бессодержательный нигилизм… но когда Академия стала явно переходить на рельсы догматической философии, которую она оспаривала по крайней мере в течение ста пятидесяти лет, чистый пирронизм еще раз дал о себе знать, хотя в те времена было поздно останавливаться только на интуитивном скептицизме, а нужно было по крайней мере так или иначе его систематизировать, этим и стал заниматься возрожденный в I в. до н. э. пирронизм»[203].

Иное видение соотношения пирронизма и академического скептицизма предлагает А.В. Семушкин: «начиная с III в. до н. э. происходит инфильтрация скептического критицизма в цитадель древнегреческого умозрения – в платоновскую Академию… При этом пирронизация Академии не означала самоликвидации платонизма и подмену его скептицизмом… Пирронизм и платонизм в своем развитии соприкасаются, но не примиряются и не смешиваются; только с большой натяжкой их можно рассматривать как ступени единого генезисного ряда… Во-первых, философские установки и идеалы пирронизма и платонизма различны: для первого скептицизм – интеллектуальное убеждение, тождественное их мировоззрению и противостоящее всем попыткам дать объективную картину мира; для второго скептицизм – всего лишь орудие и средство философствования, используемые для защиты догматического мировоззрения в полемике с конкурирующими философскими системами. Культ Платона в стенах Академии, как и авторитет его спекулятивных идей, всегда стоял на страже границ, отделяющих академический логико-эпистемологический скептицизм от пирронизма как философского исповедания. Во-вторых, скептицизм, как и следовало ожидать, привился в Академии не в «чистом» виде, а в своем смягченном, вероятностном варианте, и, следовательно, академический скептицизм в отношении достоверности допускает превосходство одного суждения (например, платоновского) перед другим (например, стоическим); в то время как пирронизм проводит свое сомнение абсолютно и рассматривает все без исключения утверждения о природе вещей как бесконечно равноудаленные от искомой истины… В-третьих, демаркация между платоновской Академией и пирронизмом всегда чувствовалась как с той, так и с другой стороны, свидетельствуя о двух независимых философских судьбах. Подобно тому, как Академия, «заразившись» скептицизмом, не идентифицирует себя с умершим в ее глазах учением Пиррона и ни в какой мере не выпадает из традиции платонизма, так и постакадемический скептицизм выступил с четким осознанием своей несовместимости с Академией (как и с другими философскими школами) и в поисках своих генеалогических корней возвращается к радикальной и незапятнанной догматизмом доктрине Пиррона и его учеников»[204].

В какой-то степени с А.В. Семушкиным солидарна М.М. Сокольская: «Академики, – утверждает она в статье «Бесконечное приближение к истине», – на самом деле те же догматики – они признали твердо установленным фактом, что истина недостижима, между тем как истинные скептики этого не утверждают: по этому вопросу, как и по всем другим, они «все еще продолжают поиск»[205]. Близость позиций А.В. Семушкина и М.М. Сокольской заключается в приблизительно одинаковом решении вопроса о соотношении пирронистического и академического скептицизма, но они резко расходятся в оценке и характеристике последнего: А.В. Семушкин настаивает на, в конечном итоге, платонизме Академии, несмотря на ее причастность скептицизму, а М.М. Сокольская, справедливо разграничивая скептицизм и агностицизм, приписывает академикам отрицательный догматизм, что не является бесспорным.

В исследовании Т. Н. Власика «Роль скептицизма в становлении философской критики» вообще выделяется только два этапа в эволюции античного скептицизма: скептицизм Пиррона, Аркесилая и Карнеада и, второй этап – скептицизм Энесидема, Агриппы и Менодота, и, таким образом, не проводится принципиального разделения между пирроническим и академическим скептицизмом; автор отталкивается, по всей видимости от чисто хронологического соотношения последних[206].

Как видим, вопрос о соотношении скептического учения Пиррона и скептицизма академиков не подается какому-либо однозначному решению: академический скептицизм возможно рассматривать и как определенный этап в эволюции античного скептицизма в целом, и, кроме того, пирронизм и академический скептицизм можно трактовать как две достаточно автономные линии древнегреческого скептицизма, которые можно охарактеризовать как крайнюю и умеренную.

Аркесилай (315/14-241 гг. до н. э.), который возглавлял Среднюю Академию, утверждал, что хотя о вещах не может быть никакого достоверного знания, тем не менее реальная человеческая жизнь может протекать вполне положительно, ориентируясь на то, что представляется нам более вероятным и правдоподобным. Причем более вероятным для нас, по мнению Аркесилая, должно быть то, что нам более приемлемо (в практическом смысле), что более для нас полезно. Опора на полезность и должна быть всеобщим жизненным критерием. Учение Аркесилая, таким образом, представляет собой своего рода интуитивный прагматизм, или может быть охарактеризован в качестве интуитивно-пробабилистического скептицизма. Руководитель новой Академии Карнеад (214–129 гг. до н. э.) в понимании вероятности пошел дальше своего предшественника, предприняв попытку ее теоретического обоснования и разработки. По Карнеаду существуют три степени вероятности, которые в совокупности и являются жизненным ориентиром: 1) представления просто вероятные, 2) представления вероятные и непротиворечивые, 3) представления вероятные, непротиворечивые и со всех сторон проверенные. Учение Карнеада возможно определить как рефлективно-пробабилистический скептицизм. Ряд древних свидетельств указывает на некий эзотерический платонизм Академии, для которого скептицизм был только прикрытием[207]. Это также дало повод для научных разногласий и дискуссий. Р. Рихтер предлагает следующее решение[208]: существовали два предания: 1) Академия обладала тайным учением и 2) Аркесилай был платоником. Эти положения сначала не были связаны между собой. Каждое из них вполне понятно: 1) тайное учение состояло в положительных элементах пробабилизма, которые, возможно, не сразу открывались ученикам. Понятно, почему Аркесилай установил не показывать, что полагал он сам, но спорить против того, что другие высказывали как свои положения; это было, видимо, своеобразным образовательным методическим приемом; 2) платоником Аркесилай мог казаться: а) вследствие методологического родства, б) учение Платона было скептично, в) Аркесилай с большим уважением относился к великому основателю Академии. Из слияния этих двух вполне объяснимых преданий должна была возникнуть легенда о платонизме как эзотерическом учении академиков.

Вопрос об эзотерическом платонизме Средней и новой Академии лежит в русле проблемы соотношения и взаимодействия пирронистского и академического скептицизма, возможные решения которой были рассмотрены выше.

Различия в философских построениях Средней и новой Академии, по Рихтеру, заключаются в том, что у Карнеада вероятность опирается на очевидность чувственного восприятия, а у Аркесилая она определяется доводами разума[209]. С таким положением, скорее всего, нельзя согласиться. Дело обстоит, по-видимому, наоборот: у Аркесилая – вероятность вполне непосредственного типа, без глубокого теоретического анализа этого понятия, в новой же Академии проводился весьма тщательный теоретический анализ этой вероятности. В данном случае вполне возможно согласиться с А.Ф. Лосевым в том, что скептицизм эволюционировал в Академии от интуитивно-вероятностного скептицизма к рефлективно-вероятностному[210].

Когда академический скептицизм начал сходить с историко-философской сцены, его место занял пирронический скептицизм, возрожденный Энесидемом, деятельность которого относится приблизительно к I в. н. э. Относительно продолжения эволюции античного скептицизма в лице учения Энесидема следующее обстоятельное объяснение предлагает М.М. Сокольская: «Почему Энесидем предпочел отринуть академическую традицию и начать все сначала, сославшись на авторитет древнего, не оставившего сочинений, известного только по анекдотам философа, – об этом мы, ввиду молчания источников, можем только догадываться. Во всяком случае, свидетельство Цицерона и еще несколько скупых упоминаний позволяют, кажется, заключить, что преемственность схолархов Академии (т. е. существование Академии как конкретной институции) прекращается со смертью учителя Цицерона, Филона из Ларисы, точнее, с его бегством в Рим в 88 г. до н. э. из попавших в войне с Митридатом в угрожающее положение Афин…Блестящий философ, выходец с Востока, Антиох из Аскалона, долгие годы учившийся у Филона, провозглашает конец «новоакадемического» периода «воздержания от суждения» и возвращение к «Древней Академии», которая, по его убеждению, признавала достижимость положительного знания. Впрочем… как явствует из слов Цицерона в трактате «О природе богов»: «философия, осиротевшая сейчас и в самой Греции», Антиох никогда не был официальным преемником Филона на посту схоларха афинской Академии. Наступление нового мира – мира Римской империи – и связанные с этим военные, экономические и духовные перипетии разрушили старые философские школы с их вековой преемственностью, как об этом догадывался еще молодой Ницше, составляя в 1868 г. диссертацию на классическую тему «Об источниках Диогена Лаэрция»…Так или иначе, время Энесидема, безусловно, располагало к тому, чтобы начать с начала»[211].