Светлана Бестужева-Лада - Государыня-правительница

• Название: Государыня-правительница
• Автор: Светлана Бестужева-Лада
• Жанр: Русское современное

Императору Петру Великому удалось прожить еще несколько лет благодаря своевременной медицинской помощи. Дочь Елизавета вышла замуж за французского короля Людовика Пятнадцатого. Отныне Франция – главный союзник России в Европе.

Дочь Анна выдана за герцога Голштинского. При поддержке Петра Великого и его дипломатов герцога приглашают на шведский трон. Анна Петровна становится шведской королевой и матерью наследника шведского престола.

Политическая карта Европы меняется до неузнаваемости.

---

Цесаревич давно ушел, а Пётр все сидел, грыз погасшую трубку и вспоминал, как радовался, когда сосватал сыну принцессу австрийскую Шарлотту, какие надежды возлагал на этот союз, как готовил сына единственного в наследники… Да все прахом пошло: невестка умерла вторыми родами, сынок Алёшка после смерти жены загулял, слюбился с крепостной девкой, стал против отца заговоры с боярами затевать…

Теперь вот с детками его возись. Наталья-то девка справная, похожа на свою тетку покойную, тоже Наталью Алексеевну: в науках прилежна, ко всему иноземному любопытна. Да вишь ты – хворая. Надобно сказать лекарям, чтобы занялись как следует принцессой: негоже французскому регенту в невестки больную подсовывать, от сего конфуз изрядный произойти может…

Так что день начался не очень, потом заботы государственные навалились, а теперь вот на ночь глядя кто-то опять его домогается. Ежели супруга Катерина – прогонит без разговоров, да и говорить-то больше не о чем. Коронована? Коронована. Теперь пусть сидит тихонечко и не высовывается.

Но это оказалась вовсе не императрица.

– Дозволите войти, папенька?

Старшая дочь, умница-Аннушка. Вот разберется с заграничными делами и начнет ей жениха подыскивать. Понятно, что не русского – много чести, тут же возомнят себя властителями. Но и не короля или владетельного герцога, который из своей страны отлучиться не может. Тут жених такой надобен, чтобы вместе с Аннушкой в России сидел и помогал цесаревичу-наследнику в делах государственных, пока он в разум не войдет.

– Входи, входи. Что скажешь?

– Я, папенька, хотела с вами об инфанте…

– Что, тоже не глянулась? – усмехнулся Пётр Алексеевич. – Аль завидно стало? Да ты языки не хуже ее знаешь, с любым послом – да и с любым государем поговорить сможешь, коли нужда настанет.

– Нет, папенька, глянулась мне Петрушина нареченная, буду с вашего позволения подругой ей старшей, покуда в девках сижу. Только напрасно вы ее решили сейчас же в православие перекрестить. Уж простите меня за мысли дерзкие.

Пётр Алексеевич ошеломленно поглядел на дочь: такого разговора он никак не ожидал. Вроде само собой разумелось, что невеста его внука станет православной, все его советники о том твердили. И – на тебе, Аннушка сочла сие неправильным.

– Мысли твои не дерзкие, но странные, – медленно произнес государь, раскуривая трубку. – Сестрица твоя Елизавета примет католичество, когда с королем французским под венец пойдет, это решено. То ж и Наталья, внучка моя…

– И сие верно, батюшка: не бывать Лизоньке истинной королевой, коли она православную веру сохранит, не принято сие во Франции.

– Отчего ж инфанте испанской православие не воспринять? Сие народу нашему зело любезно будет.

– Так ведь православие можно и перед венцом принять, – совсем тихо заметила Анна. – А до той поры, по моему разумению, пусть инфанта русский язык учит, со священниками нашими беседует, к новой отчизне и обычаям привыкает. Глядишь – сама восхощет латинянский крест на православный сменить.

В который раз Пётр Алексеевич со смешанным чувством – гордости и досады – подумал о том, что будь Анна мужского пола, сию же минуту подписал бы указ о назначении ее наследником престола российского. Умна, осторожна, дальновидна, к пустой бабской болтовне не склонна, перед зеркалами, как сестрица ее младшая, да матушка, часами не вертится, на ассамблеях больше беседы с иностранцами ведет, нежели танцует.

А если… Пётр Алексеевич даже глаза прикрыл от внезапно осенившей его идеи. Найти Аннушке достойного, но не слишком высокородного и владетельного жениха, поставить условием, чтобы жили супруги в России, а Анну именным указом назначить регентшей при несовершеннолетнем Петрушке. А при регентше – Совет тайный учредить из персон проверенных и его, петровым, делам приверженным. Буде же с объявленным наследником что приключится – неисповедимы пути Господа! – быть наследником сыну или дочери Анны, опять же при ее регентстве.

– Наверное, ты права, – сказал он, возвращаясь к современности. – Пущай инфанта пока пообвыкнется, языку научится, с женихом подружится. Мать Петрушки-то, кронпринцесса Шарлота, царствие ей небесное, лютеранство так и не отринула…

– Может, и отринула бы, ежели бы на трон взошла, – рассудительно заметила Анна. – А без того к чему ей сие было?

– Ну, и хватит об этом, – решительно отрубил Пётр. – Инфанту я твоему попечению поручаю: последи, чтобы у нее фрейлины были добрые, да из фамилий познатнее. И сама к ней поласковей, мне недосуг, а матушка твоя…

Государь замолчал, а Анна не стала продолжать оборванную им фразу. Ей, не по годам умной и рассудительной, давно было понятно, что от матушки в государственных делах толку никакого. Упаси Господи, на трон сядет: Монсы да Балки вмиг Россию по кускам растащат.

И еще Анне пришла в голову мысль, что надо бы тишком потолковать с Андреем Ивановичем Ушаковым, который после смерти старого «князя-кесаря» Федора Ромодановского стал главой переведенной в Санкт-Петербург Тайной канцелярии. В помощь ему Петр Алексеевич определил старого и опытного советника, политикана прожженного графа Петра Андреевича Толстого, но тот больше интересовался придворными интригами, да конъюнктурами, нежели делами государственными.

А вот Ушаков, дворянин хоть и родовитый, но бедный, жилы рвал на государевой службе. Попросить бы его приглядеть за Монсом: что-то больно много силы забрал.

– Я все поняла, батюшка, – сказала Анна. – Не извольте беспокоиться, за инфантой я пригляжу, да и за Петрушей, кстати, тоже. Совсем он науки забросил, а как Наталья уедет, так и вовсе, боюсь, с цепи сорвется. Вы государственными делами занимайтесь, а с семейными я вам всегда в помощь.

– Умница моя, – растроганно пробормотал Пётр Алексеевич и поцеловал дочь в высокий (от него унаследованный!) чистый лоб. – Ступай пока к себе, уже и почивать пора. А как принцессы во Францию отбудут, и о твоем замужестве подумаем.

Анна присела перед батюшкой по всем правилам французского политеса и выскользнула за дверь. А у себя, уже переодетая фрейлинами ко сну, выслала всех вон, присела к бюро и написала коротенькую записку Ушакову с просьбой о встрече. Спрятала записку в потайное место и легла спать, положив себе первым делом на завтра сыскать способ передать записку по назначению.

***

По странному стечению обстоятельств, через недолгое время в Тайную Канцелярию поступил анонимный донос на Виллима Монса. А еще через несколько дней, после веселого совместного ужина с государем и государыней, красавец-камергер был арестован самим Ушаковым. От страха Виллим упал в обморок, но это было только начало. На следующий день арестовали его сестру Модесту.

Следствие, подстегиваемое самим государем, стало стремительно раскручиваться. Никто из арестованных не запирался: все признались, что брали «деньгами и рухлядью меховой, а также иными ценными вещами» за помощь в ведении дел пред императором. Тот был взбешен не столько тем, что вскрылось очередное взяточничество – когда на Руси без этого обходилось? – сколько поползшими слухами об амурных отношениях государыни и ее камергера. Пётр Алексеевич и верил им, и не верил: прекрасно зная о легкомысленном характере своей супруги, он все же полагал, что корона императрицы должна была удержать ее от измены.

Так что Ушакову были даны недвусмысленные указания: дела о супружеской неверности даже не возбуждать, а всякого, кто о сем языком молоть станет, волочь в Тайную канцелярию и бить кнутом нещадно. Весь гнев императора был направлен на взяточников – из-за них Россия погружалась в хаос и разорение.

А тут – взяточничество в покоях самой государыни-императрицы! И такие персоны замешаны, что упоминать страшно: Апраксин, князья Долгоруковы и Черкасские, княгиня Гагарина, граф Головкин, Артемий Волынский, Бестужев-Рюмин, Шувалов, герцогиня Курляндская Анна, царевна Прасковья Ивановна… Они все, впрочем, отделались легчайше: их имена лишь значились в «росписи взяткам», прибитым к столбам у эшафота.

На эшафот же взошли куда менее важные персоны: Модесту Балк прилюдно выпороли кнутом и сослали в Сибирь. А вот Виллим Монс сполна расплатился за всех: его приговорили к отсечению головы.

Экзекуция состоялась 16 ноября 1724 года в Санкт-Петербурге на Троицкой площади напротив Сената. Это место стало традиционным для расправ с преступившими закон. Но при этой казни присутствовали сам император, вельможи и сановники, генералитет, иностранные дипломаты, президенты коллегий и… абсолютная спокойная с виду императрица Екатерина.

Она оставалась спокойной и тогда, когда по приказу ее супруга банку с заспиртованной головой Монса поставили в ее опочивальне к изголовью. Только этим и выдал государь сжигавшие его бешеную ревность и ярость… казалось бы. Но Екатерина не ведала о других последствиях казни своего любимца.